Чёрные перчатки - Геннадий Башунов

Могильщик сунул руку за пазуху. Перчатки были на месте. Значит, выживем. Не в первый раз за душой ни гроша.

В груди было пусто. Так, будто это он сегодня умер. Он отомстил и потерял перчатки. Месть не принесла ему облегчения, он перестал думать о справедливости. Ему было плевать на всё, кроме использовавшей его Виллиты. Раньше он считал, что в тот миг, когда умрёт Олистер, у него начнётся новая жизнь, мир расцветёт другими красками, воздух наполнится новым вкусом... Но теперь он понимал, что его новая жизнь кончилась.

Глава 11. Холодные стены

Велион тяжело брёл по дороге.

Тишину, царившую вокруг, можно было бы назвать гробовой, если бы не доносящееся откуда-то снизу чавканье. Могильщик пару раз опускал глаза, чтобы увидеть его источник, и, каждый раз понимая, что чавкают его сапоги, месящие грязь дороги, забывал об этом. Его уши были заложены, глаза слезились, горло разрывала боль. Незажившие ещё раны усугубились тяжёлой простудой. Он умирал. И только чавканье сапог в грязи, как во сне...

Но самым поганым было то, что это не сон. Велион, проклятый могильщик, будто бы вырвал те сны в явь и переживал их раз за разом, бесконечно...

В груди что-то будто разорвалось, по лёгким прокатилась волна чего-то тёплого, и тотенграбера скрутил дикий приступ кашля. Это было агонией, исступлением. Велион упал на колени, потом свалился на бок, прямо в грязь, и исходил мокротой, сжимая горло руками и изредка издавая не то стон, не то мычание.

Кашель уходил долго, натужно. Отступив раз, он возвращался и снова терзал лёгкие. Но каждый очередной приступ становился всё слабее и слабее, и, наконец, могильщик затих, распластавшись в грязи. Его тело колотил озноб, перед глазами плыло. Надо было вставать... но он не мог.

Велион лежал долго. Ему было холодно, жутко холодно, но этот холод не усыплял, как это обычно бывает, наоборот, становилось только хуже. Чёрный могильщик тяжело опёрся на руки и попробовал встать, но у него не вышло. Тяжело дыша, он напрягал тело, порываясь подняться, но оно напрочь отказалось слушаться.

«Вперёд... встать...идти...», - тупо приказывал себе тотенграбер, но толку не было. А потом пришла мысль: «Зачем?».

Зачем? Месть свершилась. Жить больше не за чем.

Зачем? Он потерял перчатки. Жить больше не за чем.

Жизнь кончена.

Ну, на хрена, ему шагать дальше? Цепляться за жизнь зубами, голодая, изматывая себя длинными переходами, а всё только для того, чтобы сложить голову в одном из череды грядущих могильников? Разве не лучше было умереть?..

Счастливым? Ведь так он хотел сказать? Знать, что потерял то, ради чего нужно жить ради мести? Как он мог быть счастлив, зная, что уходя – а он ушёл бы рано или поздно, пусть и не при помощи Олистера, в котором неожиданно проснулись родственные чувства. Разве можно испытывать чувство счастья, понимая, что никогда это счастье лишь план мерзкой молоденькой смазливой сучки, решившей убить отчима и всю его семью, чтобы отомстить за мать? Как же они похожи... Миг счастья прошёл. Тяжесть в груди, мрачные думы – вот они длятся куда дольше, они останутся с ним.

Но тот миг... Та ложь...

Велион и не заметил, как повалился лицом в грязь. Он не видел и не слышал ничего. Рядом осталась только Виллита, её запах, её тихий голос, смех...

- Виллита, - прошептал могильщик, стараясь протянуть руку и притронуться к ней. – Виллита...

- Нет, чёрт побери, не Виллита. Неслабо тебя потрепали, могильщик.

Могильщик не слышал. Он провалился в сон, откуда не смог бы выбраться самостоятельно. Но ему помогли.

Лучи солнца, пробивающиеся через неплотно закрытые шторы, были серыми, тусклыми, будто неживыми. Но их свет всё равно резал глаза.

Велион тяжело застонал и попробовал подняться, но тело охватила такая слабость, что  он тяжело повалился на подушку. На подушку... чёрт, казалось, вечность не спал на подушке. В меру жёсткая кровать, тяжёлое пуховое одеяло, мягко прикасающееся к коже. Это было приятно, вселяло спокойствие.

Значит, жив... Жив и оказался в знакомом месте. Но это не радовало. Жизнь потеряла смысл, а место, где он находился, не было связано с приятными воспоминаниями, даже наоборот. Но здесь ему помогут, не бесплатно, конечно.

Вообще, стоило ли сюда идти?

«Стоило, - жёстко сказал себе тотенграбер. – Ещё как стоило. Если я жив, то ещё могу бороться, могу...».

От мыслей его отвлёк звук открывающейся двери. Велион с трудом повернул голову и увидел высокую и тощую девушку лет восемнадцати. Не без труда, но он узнал вошедшую.

- Марва...

- Здравствуй, Велион. Рада, что ты меня узнал. Сколько лет прошло?

- Семь.

- Именно, - сухо улыбнулась Марва, садясь на край кровати. – Семь лет прошло с того дня, как ты забрёл к нам. Полуживой, на грани сумасшествия от боли, причиняемой тебе огромными гнойниками на груди и плечах, подцепленными тобой в каком-то из могильников, ты пришёл к нам. Ты упал рядом с воротами и, даже не прося о помощи, лежал, глядя безумными от боли глазами. Но настоятельница подобрала тебя и выходила...

- Не бесплатно, - прошипел могильщик. – Не бесплатно...

- Да, не бесплатно, хотя и плата казалась тебе странной. Но тебе помогли. Не думай, что теперь ты получишь помощь просто так. Но ты ведь об этом и не задумывался, я права? А весь этот разговор я начинала для того, чтобы отметить странную на первый взгляд вещь: ты появляешься у ворот храма с периодичностью в семь лет еле живой от ран. Ты, наверное, уверен в том, что мы не откажем в помощи. Но почему?

- Вам нужная моя кровь.

- Не обязательно, - покачала головой жрица. – Могло быть и по-другому.

- Но всё так.

- Ты прав. Но неужели ты ни разу не задумался о том, чтобы навестить нас? Отдать часть крови безвозмездно? Да, чёрт возьми, просто зайти в гости?

- А меня здесь кто-то ждал? – усмехнулся Велион. Ухмылка далась ему с трудом, да и весь разговор лишал сил, заставлял голову кружиться.

- Я ждала, - коротко сказала Марва. Она молчала некоторое время, глядя своими огромными тёмно-карими глазами на могильщика, до тех пор, пока тот не отвёл глаза, и только тогда продолжила: - Неужели ты не помнишь ту маленькую девочку, смотрящую на тебя большими глазами? Однажды она подошла с старому и удручённому опыту могильщику и попросила его взять ей с собой? Не помнишь, как она плакала, когда могильщик отказал ей? Не помнишь тупую рожу тотенграбера, когда девочка призналась ему в любви?

- Помню, - прошептал Велион.

- Верю. Ты причинил мне боль, могильщик. Причинял мне каждый раз, когда трахал прошлую настоятельницу, сорокалетнюю бабку. Думаешь, я ничего не видела и не понимала? Но теперь ты мне заплатишь. Я выросла и стала настоятельницей, как это и было задумано. Теперь я здесь заправляю. И всё будет так, как скажу я. Да, моё детское чувство к тебе прошло. Но я помню ту боль.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});