Небо над Дарджилингом - Николь Фосселер

Тогда-то Тяньцзин и открыл ему страшную тайну: он не думает, что в Кангре когда-нибудь удастся вырастить действительно хороший чай. Климат здесь сухой, а лето слишком жаркое, земля больше подходит для зерновых, овощей и фруктов, чем для нежных чайных кустарников. Мечтательно закатывая глаза, Тяньцзин говорил о долине в восточной части Гималаев с более прохладным и влажным, чем в Кангре, воздухом, которую тибетцы называют Рдо-рже-линг.

Медленно, из года в год, разрастался чайный сад. Эти поля, огород матери да маленькая комнатка во внутренних покоях дворца раджпутов – таков был мир маленького Яна-Раджива. Хиндустани, английский и кангри были его языками. Кангри он учился у Миры Деви, а также у одноклассников, с которыми резвился во второй половине дня и ловил ящериц по дороге из школы домой.

Песни и легенды Миры Деви тоже были частью его жизни. Он слушал их вместе с сестрой Эмили-Амирой – маленькой девочкой с янтарно-карими глазами, к которой был очень привязан. Мать рассказывала детям о героических деяниях их раджпутских пращуров, а отец – о туманном острове в далеком холодном море, откуда он когда-то прибыл в Индию.

Ян рос под сенью горного хребта Дауладхара, сверкающего серебром в свете утреннего солнца и золотисто-красного на закате. Он уверенно сидел в седле и в сопровождении Мохана Тайида совершал длительные конные прогулки по лесам и лугам Кангры, мимо древних храмов, называемых «шикхары», украшенных барельефами и высеченными в камне орнаментами, с квадратными нишами для жертвоприношений и масляных лампад. Шикхары повторяли форму Гималаев – гор, которые боги избрали местом своего обитания. Те самые боги, о которых рассказывал своему племяннику Мохан: Шива и Шакти, Брахма и Вишну.

Были в историях индуса и другие герои: Хануман, Кришна, Ганеша. Это их изображения рассматривал маленький Ян Невилл, так любивший бродить по залам своего дворца. Он мог часами любоваться старинными фресками. А иногда ему удавалось откопать в кучах мусора и щебня миниатюры древних художников, умевших на крошечной по размеру поверхности представить целый мир, населенный героями и демонами с их подвигами и нешуточными страстями.

Он считал себя одновременно и Яном, и Радживом, и его называли обоими именами. Он легко переходил с одного языка на другой, так же, как и думал, и видел сны на обоих. Вечная Кангра, знающая только смену времен года и незыблемая как скала, стала его миром. И он не представлял себе, что когда-нибудь сможет жить в другом. Он и не подозревал, что где-то по ту сторону долины история стремительно движется вперед и там уже пошел отсчет другого времени в жизни Кангры.

12

В эти дни Индию контролировала странная наемная армия. Она состояла из индусов высших каст – брахманов и раджпутов, а также из мусульман, и в ней на пятерых туземцев приходился один английский солдат. Но командовали ею британские офицеры, по приказу которых воины были готовы броситься в огонь и в воду и, не задумываясь, пожертвовали бы своими жизнями ради спасения своих начальников-сахибов, но с отвращением отворачивались от их еды и скорее умерли бы с голоду, чем стали бы есть пищу, оскверненную павшей на нее тенью ангрези. Офицеры и их подчиненные не только разговаривали на разных языках, они принадлежали к разным религиям и культурам, что служило причиной взаимного непонимания и неприязни.

Вера предписывала индусам прерывать марш в середине дня, чтобы собственноручно зажечь огонь и лично для себя испечь пшеничную лепешку. С каким же изумлением смотрели англичане на сотни маленьких костерков посредине поля! Не менее странными казались европейцам и мусульмане, которые по нескольку раз в день разворачивали молитвенные коврики и устраивались на них лицом к Мекке.

Вовсе не патриотические чувства заставляли сипаев идти в армию. Они были профессиональными солдатами, и это ремесло (помимо денег) давало им уважение, честь и социальный статус. Они гордились своим делом и знаменами полков, в которых служили, как индусы других каст гордились своими плугами и кузнечными молотами. Их слепая преданность изумляла англичан. Сипаи с готовностью отдавали жизни за Ост-Индскую компанию только потому, что та кормила их и платила им жалованье, и потому, что ей служили командующие ими офицеры.

Но по мере расширения колониальной империи и распространения в Индии достижений западной науки и техники это доверие рушилось все больше. Когда какой-нибудь не имеющий прямых наследников правитель умирал, его земли немедленно аннексировали английские власти. Так, в 1856 году потеряло независимость королевство Ауд, из которого происходило большинство сипаев. Эта практика вызывала недовольство оставшихся ни с чем родственников покойных раджей. Обиженные всячески стремились досадить чужеземным захватчикам, в том числе и путем распространения слухов, зачастую не имеющих под собой никаких реальных оснований.

Многие до сих пор еще свободные государства опасались стать жертвами британской аннексионной политики. То же касалось и крупных землевладельцев, в отличие от их бедных арендаторов, которым новая власть обещала куда больше прав.

Но европейская наука и техника уверенно завоевывали полуостров: уже пыхтели, исходя дымом, стальные кони на проложенных специально для них железнодорожных путях, открывались современные больницы, на многие мили тянулись телеграфные кабели. Все это предвещало наступление эры просвещения и ставило под угрозу власть брахманов. Вдобавок ко всему англичане стали исправлять законы, по которым тысячелетиями жило индийское общество: был запрещен обычай сати, вдовы получили разрешение повторно выходить замуж, сменившие веру отныне сохраняли право наследования имущества родителей, заключенных вынуждали принимать пищу вместе, а не готовить блюда лично себе, как предписывала религия.

Убежденные в своей правоте, колониальные «просветители» беззастенчиво вмешивались в исконные индийские традиции и обряды, чем, сами до поры того не осознавая, начали подрывать и собственную власть, тем более что к тому времени сокрушительные поражения в Кабуле и Крыму опровергли миф о непобедимости Империи. Постепенно недовольство брахманов и кштариев проникало и в другие слои индийского общества, где до поры оно бродило, словно опара на дрожжах, готовая в любую минуту политься через край.

Был жаркий весенний день. Облака, которые ветер пригнал с гор, не заглушали палящего солнца. Ночью прошел дождь, и теперь на блестящих чайных листьях дрожали изумрудные капли. Тяньцзин отломил почку с верхней части кустарника и, растерев между пальцами, понюхал ее. Ян блаженно улыбался, залюбовавшись беззаботно порхающими над кустами бабочками. За прошедшую зиму мальчик сильно вытянулся и выглядел слишком рослым для своих двенадцати лет. Только вчера мать заметила, что единственные штаны стали ему коротки и, повздыхав, поручила Мире Деви купить в деревне ткань на новые.