Очерки истории цивилизации - Герберт Уэллс

ся другим, на смену Будде настоящего придет Будда будущего. Представление о человечестве, как о великом Братстве, которому предстоит бесконечное существование в царстве Бога Праведных (оно в то время уже создавалось семитскими умами в Вавилоне), его миру было незнакомо. И все же буддийский Восьмеричный Путь, несмотря на эти ограничения, содержит в себе глубокую мудрость.

Давайте вкратце перечислим эти восемь элементов Арийского пути.

Первый из них — правильные взгляды. Гаутама подвергал основательной проверке все представления и идеи. Настойчивая потребность в истине — первый исходный принцип его последователей. Не должно быть никакой привязанности к показным суевериям. Он порицал, к примеру, общепринятую в Индии веру в переселение душ. В хорошо известном раннем буддийском диалоге дается критический анализ представлений о бесконечно длящемся существовании индивидуальной души.

Следующим за правильным пониманием идут правильные устремления: природа не терпит пустоты, и если низменные желания должны быть искоренены, то другие стремления должны поощряться — любовь и служение другим, желание совершать и оберегать правосудие и так далее. Первоначальный, неиспорченный буддизм был нацелен не на искоренение, но на изменение стремлений. Преданность науке и искусству, стремление улучшить жизнь людей находятся, очевидно, в согласии с целями буддизма, такими, как свобода от ревности или стремления к славе.

Следующие три пункта — правильная речь, правильное поведение и правильная жизнь — не нуждаются в специальном пояснении.

На шестом месте в этом списке идут правильные усилия. Гаутама не терпел добрых намерений с небрежным исполнением. Ученик должен был постоянно критически анализировать свое духовное продвижение.

Седьмой элемент Арийского пути, правильный образ мыслей — это постоянная защита от соблазна отдаться личным переживаниям или желанию прославиться своими делами или недеянием.

И завершает Восьмеричный Путь правильное блаженство. Этот пункт, по-видимому, был направлен против бесцельных экстазов посвященных, безумных радений,— как те, что совершались под звон александрийских систров.

Мы не будем здесь обсуждать буддийскую доктрину кармы, потому что она принадлежит к тем представлениям, которые уже отжили свой век. Добрые или злые дела в каждой индивидуальной жизни, по теории кармы, обусловливают счастье или несчастье в последующей жизни, которая каким-то непостижимым образом отождествляется с предшествовавшей.

Теперь мы понимаем, что жизнь все время продолжается в последовательности причин и следствий. У нас нет оснований полагать, что каждая индивидуальная жизнь подвержена повторению. Представления индийцев были основаны на идее цикличности; считалось, что все повторяется снова и снова.

Нет ничего странного, что люди могли прийти к такому убеждению. Все в мире выглядит так, пока мы не проанализируем, как все обстоит на самом деле. Современная наука дает нам ясно понять, что в мире не существует точной повторяемости, как это

может показаться на первый взгляд. Каждый новый день на бесконечно малую толику длиннее прежнего, ни одно поколение в точности не повторяет предыдущего, история не знает повторений, и переменам, как мы понимаем теперь, не будет конца. Все в этом мире является вечно новым.

Но эти различия между нашими общепринятыми представлениями и теми идеями, которыми располагал Будда, не должны ни в коей мере заслонять от нас невиданные прежде мудрость, добродетельность и величие этого плана освобождения жизни, который изложил Гаутама в VI столетии до Христа.

Возможно, ему недоставало теоретических знаний, чтобы собрать воедино волю всех последователей и повести во всех сферах человеческой деятельности борьбу против смерти. Но на практике он превратил свою собственную жизнь и жизни всех своих непосредственных учеников в одно непрерывное приключение, которым были проповедь и распространение учения о достижении нирваны, умиротворения души, в нашем одержимом мире. Для его учеников, по крайней мере, его учение было совершенным и полным.

Во многих важных аспектах первоначальный буддизм отличается от всех религий, которые мы до того рассматривали. Это была, в первую очередь, религия поведения, а не религия празднеств, обрядов и жертвоприношений. Буддизм Гаутамы не строил храмов, не совершал жертвоприношений, не имел священнослужителей или жрецов. Не знал он и какой-либо теологии. Буддизм не принимал и не отвергал реальности многообразных и зачастую комичных богов, которым в то время поклонялись в Индии. Он просто прошел мимо них.

Но с самого начала это учение понимали неправильно. Начнем с того, что один изъян был изначально заложен в самом учении: пока люди ничего не знали о непрерывном поступательном движении жизни, было очень легко перейти незаметно от идеи отказа от эгоизма к отказу от активности. Как показал собственный опыт Гаутамы, легче убежать от этого мира, чем от себя самого. Его ранние ученики были привычны к энергичным размышлениям и проповедям. Но вернуться к монашескому уединению казалось очень легким и привлекательным, в особенности в таком климате, как индийский, где жизнь исключительно проста, а любое усилие изматывает больше, чем где бы то ни было.

Гаутаму ожидала та же участь, что и многих основателей религий. Его не самые здравомыслящие ученики превратили Будду

в некое диво в своем стремлении произвести впечатление на внешний мир. Мы уже видели, как один из его благоговейных приверженцев просто не мог поверить, что в момент просветления учителя весь мир не содрогнулся в космическом катаклизме. И это лишь один пример того, как накапливались вульгарные чудеса, которые впоследствии совершенно заслонили собой память о Гаутаме.

Нет сомнения, что для великого множества людей тогда, как и сейчас, идея освобождения от оков своего эго постигалась с великим трудом. Вероятно, среди тех проповедников, которых Будда разослал из Бенареса, многие сами не понимали ее и еще менее способны были объяснить эту идею своим слушателям. В их изложении, естественно, все было сведено лишь к одному аспекту спасения: не от себя — это было выше их понимания,— но к спасению от всевозможных несчастий и страданий, нынешних и грядущих. В уже существовавших предрассудках своего народа — и в особенности в идее переселения души после смерти, хоть она противоречила учению их наставника — эти адепты почувствовали то переплетение страхов и надежд, с которым можно было работать в дальнейшем. Вести добродетельную жизнь необходимо, учили они, чтобы не переродиться в худшем образе, не подвергнуться еще большим страданиям или не оказаться в одном из тех неисчислимых слоев преисподней, где грешников подвергают нестерпимым мукам, о чем уже успели поведать учителя-брахманы. Будда в их представлении оказывался спасителем от почти беспредельного страдания.

Похоже, фантазия, с которой преданные, но недалекие ученики могут прославлять своего наставника, не знает предела, в особенности, если эти выдумки, как им кажется, будут способствовать скорейшему обращению в их веру. Люди, которые с негодованием отвергают даже незначительную ложь в своей частной жизни, оказываются способны на самую беззастенчивую ложь и обман, если вдруг откроют в себе талант пропагандиста и агитатора,— это одна из тех несуразиц, которыми полна человеческая природа. Эти искренние души — а большинство из них были совершенно искренни — описывали впоследствии своим слушателям те чудеса, которыми сопровождалось появление на свет Будды; его уже больше не называли слишком простым именем Гаутама. Они расписывали его подвиги, которыми он прославился в молодые годы, чудеса, совершенные им в повседневной жизни, и под конец сообщали зачарованным слушателям, что в смертный час от его тела исходило сияние.

Конечно, трудно было поверить, что отцом Будды был простой смертный. Он был зачат чудесным образом, когда его мать увидела во сне белого слона! Будда сам в одном из предыдущих перерождений был белым слоном с шестью бивнями, которые он великодушно пожертвовал бедному охотнику и даже помог ему отпилить эти бивни. И так далее в том же духе.

Более того, вокруг Будды выросла своя теология. Выяснилось, что он был богом. Он был одним из последовательности бо-

жественных существ — Будд. Наш мир полнится извечным «духом всех Будд». В прежние времена было множество Будд прошлого, и в наш мир еще предстоит прийти Буддам будущего (или боддхисатвам). У нас здесь нет возможности вдаваться во все эти хитросплетения азиатской теологии.

«Под всепоглощающим воздействием этого болезненного воображения нравственное учение Гаутамы оказалось почти неразличимым. Появлялись и расцветали различные теории; каждый новый шаг, каждое новое предположение неизбежно порождали все новые и новые, пока сверкающая лавина вымыслов и метафизических экзерсисов не погребла под собой ясное и благородное учение основателя этой религии».