История рабства в античном мире. Греция. Рим - АНРИ ВАЛЛОН

Римлян толкала на эту расточительность не только погоня за чувственными удовольствиями, но и умственные запросы, интерес к литературе и искусству: это были благородные плоды цивилизации, свободно созревавшие под солнцем Эллады, но в Риме пока еще требовалось постоянное руководство иностранцев для занятия ими. Впрочем, знатные лица иногда считали ниже своего достоинства заниматься этими искусствами лично, полагая, что имеют полное право заставить их служить себе за деньги. Торговцы всячески старались удовлетворить эти потребности: с этой целью они поручали воспитывать для себя литераторов и художников. В числе их было много и никуда негодных певцов и грамматиков, такой «шушеры», как певец, проданный вместе с Эзопом за тысячу оболов, и тот грамматик, за которого заплатили 3 тысячи оболов, или пять мин. Но не всегда можно было найти таких рабов, каких хотели, а обучение их стоило очень дорого. Это подтверждается примером Сабина, о котором нам только что рассказывал Сенека и который, чтобы иметь своего раба «Гомера», своего раба «Гесиода» и своего раба «Пиндара», должен был заплатить по 100 тысяч сестерций за каждого. Еще дороже платили за то, чтобы владеть рабом, получившим уже известность. Квинт Лутаций Катул купил Дафниса за 700 или 800 тысяч сестерций – доказательство уважения и богатства. Оноставил за собой только право патроната и право передать ему свое имя – Лутаций Дафнис.

Итак, в этой сфере мы не можем установить никаких предельных норм, а следовательно, и средних данных. Однако же в других случаях встречаются оценки более умеренные, и потому они могут казаться более обычными; но они тем более опасны; поэтому именно здесь критика должна принять во внимание все обстоятельства, чтобы не заблудиться в лабиринте ложной индукции. Так, оценивая раба-рыбака в 6 тысяч сестерций, ссылаются на Ювенала: это стоимость рыбы палтуса (тюрбо), которую автор сделал столь прославленной. Правда, он прибавляет: «…Может быть, было б дешевле купить рыбака самого, чем эту самую рыбу». Но, в самом деле, можно ли считать эту оценку в 6 тысяч сестерций общей для всех рыбаков? Конечно, нет, так же как нельзя приписывать Плинию подобную же оценку прежнего рабаоруженосца лишь потому, что он утверждает, что в его время соловьи стоят дороже, прибавляя при этом, что за одного из них было заплачено 6 тысяч сестерций. Эти тексты сами по себе не имеют такого значения. И во всех этих случаях следует остерегаться делать слишком поспешные заключения от частного к общему. Кому придет в голову определять обычную цену гладиаторов на основании свидетельства Светония, что однажды за Сатурнином оставили 30 гладиаторов за 9 миллионов сестерций? Так как добрый претор заснул во время продажи рабов, то Калигула ради забавы принимал покачивание его головы за изъявление согласия на надбавку. Оценивая хорошего раба-виноградаря в 8 тысяч сестерций, ссылаются на более серьезное свидетельство Колумеллы. Он начинает с утверждения, что, как правило, виноградарей выбирают среди самых дешевых рабов, но что он, напротив, относит их к самым ценным; что он не считает цену слишком высокой, если он заплатит за хорошего виноградаря 8 тысяч сестерций, – столько же, сколько за 7 югеров виноградника. Это, если можно так выразиться, скорее цена произвольная, чем настоящая оценка; она не дает никаких указаний для нужных вычислений.

Но имеется целый ряд других оценок, не вызывающих подобных сомнений. Марциал, рассказывая о продаже одной женщины, говорит, что если бы торговец не допустил некоторой оплошности, то за нее могли бы дать 600 денариев; в другом месте речь идет о рабе, купленном за 1300 денариев. Один отрывок Петрония, приводимый, как и предыдущий, Дюро-де-ла-Маллем, имеет, как мне кажется, более общее значение и более широкое применение. Тысяча денариев обещается тому, кто приведет или укажет местопребывание беглого раба. Это, конечно, простое вознаграждение, а не цена раба, а Дюро-де-лаМалль предполагает, что вознаграждение должно быть ниже цены раба, чтобы его хозяин был заинтересован в возвращении своего неверного слуги. Но не следует забывать, что он мог быть вдвойне заинтересован. Беглый раб представлял для него свою личную стоимость, а кроме того вознаграждение, которое можно было требовать с того, кто его приютил: вспомним остроумный комментарий Летрон-на к александрийскому объявлению, касающемуся бежавшего раба. Рим во все эпохи налагал на укрывателей подобного рода штрафы: закон Константина присуждает их к уплате двойной стоимости раба, поэтому господин вполне мог обещать эквивалент настоящей стоимости тому, кто донесет. Я знаю, что в данном случае не делается различия между обратным приводом и доносом: это простой случай иска о взыскании убытков. Но, с другой стороны, заметим, что речь идет о рабе для роскоши, о молодом красивом рабе. Чтобы получить его обратно, господин не остановится перед уплатой полной стоимости; а в том случае, если бы он стоил больше, то сумма, предложенная тому, кто его вернет, могла быть не меньше стоимости более простых рабов. Оценка, данная Горацием в вышеприведенном отрывке, относится к рабу той же категории. Он молод, красив, образован, скромен и, несмотря на это, склонен к побегам; но недостаток, объявленный без предоставления гарантии, так ловко маскируется похвалами, что покупатель думает, что он совершил выгодную сделку, купив его за 8 тысяч сестерций. Цена более высокая, чем в предыдущем случае, но это не должно никого удивлять, так как для этой группы слуг приходится допустить повышение средней стоимости.

Эти цены и цены, близкие им, встречаются также в некоторых надписях. Обычай освобождать рабов под видом продажи их божеству продолжался в Греции вплоть до эпохи римского владычества. Не говоря уже о ценах, которые на основании одного лишь постепенного повышения можно отнести к данной эпохе (10, 15 и 20 мин), есть и другие показатели, которые определяют эпоху той валютой, в которой они выражены, и тем видом монет, в которых они обозначены. Так, в Тифорее мы находим рабу, оцененную в тысячу денариев, а в другой надписи – двух женщин, выкупленных вместе за 3 тысячи денариев. Этот выкуп, как мы видели, данный при посредничестве бога, представлял собой стоимость раба; и цена должна была быть более или менее одинаковой в Риме и в Греции для одной и той же эпохи.

2

Помимо поэтов, прозаиков и надписей, у нас есть еще один последний источник; этот источник – право, источник более богатый в эпоху Империи. Казалось бы, что в вопросах, подлежавших рассмотрению юристов или разрешенных согласно закону, чаще должны встречаться средние цены. И действительно, там имеется несколько оценок рабов. Так, можно предположить, что это «викарии» (рабы рабов), оцениваемые в 5 золотых, в 8 и 10 золотых, что это раб, ничего не умеющий, купленный за 10 золотых и перепроданный за 20 по окончании обучения. Но все это гипотезы.

Так же, без сомнения, обстоит дело со следующим примером Сцеволы: «Если ты должен 10 тысяч сестерций, или человека»; или с другим примером – юриста Павла: «Если ты купил раба за 10 тысяч сестерций, который стоит только 5 тысяч», и еще с другими, где раб оценен в 10 и 20 (тысяч сестерций? или «золотых»?). Взяты ли эти цифры из реальной жизни? Нет, это, конечно, необязательно: Яволен упоминает о рабе, стоившем 2 золотых; но тем не менее нет ничего невозможного в том, что обычно дело обстояло именно так. Дюро-де-ла-Малль берет пример Сцеволы, опуская или отвергая остальные. Их всех с одинаковым правом можно принять или отвергнуть; что касается нас, то мы не отказываемся признать эти примеры, но не как указывающие на средние цены, а, наоборот, как содержащие цифры, произвольно взятые, по высшей и низшей шкале. В первом случае – с чрезвычайно низкими ценами – речь идет о рабах, принадлежащих к самым низшим слоям рабства, о рабах рабов или ремесленниках без квалификации.

Но существуют и другие тексты, имеющие совершенно иной характер: это уже не просто примеры, произвольно выбранные юристами, это предписания законов. Многие законодательства императоров предусматривали случаи, когда рабы, отпущенные на волю благодаря неразумной щедрости или не имеющему силы акту, по прошествии некоторого времени оказывались в неприятном положении. В этом случае им оставляли свободу за 20 золотых, которые они должны были заплатить заинтересованному лицу. Являлось ли это их реальной стоимостью? Известно, как заботливо охранялось в Риме право собственности. Тем не менее положение этих вольноотпущенников требовало к себе особого внимания. Вот почему, вероятно, император не поручал подобных дел судьям, приговор которых мог вызвать некоторые опасения, и сам назначал в качестве возмещения убытков сумму, основанную, без сомнения, на реальной стоимости рабов, причем средняя стоимость бралась из числа самых низких. Эта сумма в 20 золотых («солидов») приводится как эквивалент раба в такую эпоху, когда стоимость золотого («солида») несколько упала, а именно в вышеприведенном законе Константина, законе, который мы, как и предшествующие, заимствуем у Дюро-де-ла-Малля, не соглашаясь, однако, с его комментарием. Речь идет о двойном возмещении, возложенном на укрывателя беглого раба. Но не всегда легко найти точно такого же раба, в результате чего могут возникнуть всякого рода недоразумения. Законодатель устраняет их, определяя сумму вознаграждения исходя также из средней низших цен. Стоимость беглого раба была незначительна. Другой текст, не касающийся рабов, тем не менее дает, мне кажется, нормальную среднюю их стоимость и среднюю повышенную. Речь идет об убытке, понесенном вследствие падения цен. Для каждой представляющей известную ценность вещи эдикт претора определяет двойное возмещение. Для человека свободного он устанавливает сумму в 50 золотых. Речь идет о свободном человеке; но человек свободный не может быть оценен ниже раба, и так как в силу закона убытки должны возмещаться в двойном размере, то средняя стоимость раба едва ли превысит 25 золотых.