Звезды Берега - Екатерина Витальевна Белецкая

машиной Скрипача.

— Давайте сюда, она голодная, я уже отпускать пастись собрался, как вас заметил! — крикнул всадник. Небольшого роста, худощавый, жилистый, он стоял у головы рыбы, прижимая шестом ее жабру. — Шевелись, ребята!..

Вскоре уже летели к берегу, и летчик рассказывал, что рыба не кормленная, и жабры у нее подсохли, что надо распрягать побыстрее, а чего вы сюда подались, надолго ли, или вы к кому-то?

— К Тоцу мы, — сообщил Таенн. — Не знаешь, где он?

— Пиво пьет, где ему быть, толстяку, — хихикнул летчик. — Как Маури пастись отпустил, так и сидит в пабе. До ночи будет сидеть. Сегодня вылета нет, чистое небо, ни чернил, ни мороза…

Ага, значит, тьму и холод тут называют именно так, понял Ит. Забавно. Видимо, сколько поселений, столько и названий. Еще где-нибудь, наверное, существуют ночь и снег, или темень и дубак, или чернота и лёд… а вот явления, не смотря на названия, остаются одними и теми же. Возможно, что и смертью, хотя кто знает теперь, что она такое на самом деле.

— А где у вас этот паб? — спросил Скрипач. Рыба подходила к берегу, и летчик уже разворачивал её, постукивая шестом по большому съемному крылу, сделанному из непромокаемой ткани и упругих металлических пластин.

— А прямо идите, до площади, и увидите, — посоветовал летчик. — Стоп, Фатти, стоп! Стоп, говорю!!! Во какая голодная, — пожаловался он. — Слезайте, ребят, я ее долго не удержу.

* * *

Плейт сильно отличался от Золотой бухты, в первую очередь архитектурой. Дома тут оказались преимущественно приземистые, деревянные, не редкостью были деревянные же заборы, за которым росла густая темная зелень. И запахи, и воздух тут оказались совсем иными, пахло сыростью, мокрым деревом, прелой листвой. По дороге, мощеной мелким камнем, они поднимались по неширокой улице вверх, и вскоре вышли на площадь, которая оказалась идеально круглой, и раза в три меньше, чем в Золотой бухте.

— А тут уютно, — похвалил Скрипач. — Вон, домики какие… старинные. Фахверки, кажись. Ит, я прав?

— Да, они, — кивнул Ит. — Интересное место.

— Сыро очень, — проворчал Орес. — Ну, это-то понятно, для рыб самое оно, чтобы жабры не сохли. Но я посуше люблю.

— Я тоже, — согласился Таенн. — Вон он, паб, бывал я там когда-то. Давно, правда. Пошли?

— Идём, — кивнул Ит.

…Тоц обнаружился за дальним столом, и, судя по тому, как обильно этот стол был заставлен закусками и кувшинами, посидеть он собирался долго, вкусно, и с удовольствием. Подошли поближе.

— Здравствуй, Тоц, — улыбнулся Таенн. — Сто лет не виделись.

Тоц открыл было рот, и… во все глаза вдруг уставился на Ита и Скрипача. Те, ничего не понимая, переглянулись.

— Это вы? — почему-то шепотом спросил Тоц. — Вторые? Или первые? Чёрт… вот же чёрт… я так и знал, что добром это не кончится.

* * *

Тоц оказался не просто толстым, как рассказывала о нем Эри, нет. Он был огромен, и напоминал кита, выброшенного на берег приливной волной. Однако это не мешало ему двигаться удивительно плавно и грациозно — даже простейшие действия, например, взять кувшин, и налить себе в кружку вина, выглядели в его исполнении как нечто изысканное. Как хорошая актерская игра или танец.

— Слушай, успокойся, и объясни толком, — приказал Таенн. Тоц в этот момент примерился налить себе третий стакан вина, но Таенн перехватил его руку. — Какие первые и вторые? О чем ты вообще?

— Эти вот, — ткнул в Ита и Скрипача толстым пальцем Тоц. — Я уже понял. Это те самые, первые. Которые из моря были. Которых прямо там он собирался…

— Утопить? Или застрелить? — спросил Скрипач. — С какой радости вообще это нужно было делать, и о каких вторых речь?

Тоц вздохнул. Крякнул. Высвободил руку, всё-таки налил себе вина, и залпом выпил.

— Вы вот чего. Вы мне сперва скажите, вы правда… убивать сюда явились? — вдруг спросил он.

— Что за чушь? — изумился Ит. — Кого убивать? Мы? Зачем? Тоц, мы никого не убивали, и не собираемся. Мы пилоты вообще-то, машины наши сейчас в гавани стоят, можешь посмотреть. Мы просто тут… в некотором смысле живем, если угодно. Как и все остальные. Расскажи, пожалуйста, всё по порядку.

— Как остальные? — прищурился Тоц. — Ой ли. А вот пророчества говорили совсем другое. Да и он тоже.

— Рассказывай, — приказал Орес.

Ри, которого Тоц почему-то упорно называл «он», приходил в общей сложности больше двух десятков раз. Да, тот полет тоже учтен, если нужна точность, то можно посмотреть его, Тоца, календарь. Там все встречи указаны. Первая, кстати, произошла тут, вот прямо тут, в этом самом пабе, и Тоца эта встреча поразила до глубины души.

— И чем же? — с интересом спросил Скрипач.

— Он умел видеть…

Этот самый «он» пришел под вечер, за пару часов до закрытия (на ночь паб закрывали, разумеется), полюбовался на здешнюю карту, украшенную бисером, а потом подсел к Тоцу, выпить и поболтать. Тоц подумал, что к нему, местной звезде, лучшему летчику этой части Берега, пришел пообщаться очередной поклонник, коих в здешних краях имелось немало. Однако в этот раз Тоц ошибся.

Этот человек… он был не поклонник, он… Нет, сперва ничего не произошло, но потом этот человек начал рассказывать — про него самого, Тоца. И вовсе не о полетах, а о том, кем был Тоц до того, как попал сюда. Он начал говорить о музыке.

— А при чем тут музыка? — удивился Орес.

А при том, что, с высокой долей вероятности, Тоц в той, реальной жизни, был музыкантом. Точнее, пианистом. Тончайшим, невероятным, уникальным — именно поэтому он так удивительно точно может чувствовать малейшие движения и настроения своей рыбы по имени Маури, именно в этом заключается причина того, что Тоц лучше всех слышит малейшие изменения в тоне ветра, и прочее, прочее, прочее… Тоц тогда просто оторопел. Потому что в доме его, в дальней комнате, скрытый от посторонних глаз, стоял прекрасный концертный рояль, на котором он, Тоц, иногда играл — руки помнили музыку — но никогда и никому не говорил об этом. Это было его тайной, и сейчас некто, тот самый невероятный «он» рассказывал Тоцу о нем же самом, да такое, что…