Мургаш - Добри Джуров

из них не останется в живых.

Вторая группа ворвалась в швейную мастерскую и захватила богатые трофеи — полицейские шинели и куртки.

Санитары взяли из аптечного склада медикаменты, в которых мы так нуждались.

На площади пылали сложенные в кучу налоговые книги.

В половине второго ночи кремиковская операция завершилась. Более двух с половиной часов партизаны были полными хозяевами в селе. Солдаты и полицейские дожидались рассвета, чтобы устроить погоню за ними.

В заранее подготовленных укрытиях партизаны спрятали часть одежды и медикаменты. Члены боевых групп разошлись по своим селам. Подразделение продолжало путь в горы. Преследовать партизан правительство бросило отряд под командованием капитана Горчилова. Отряд состоял из настоящих головорезов, специально обученных ведению борьбы с партизанами, вооруженных автоматами и экипированных так, что можно было спокойно продержаться несколько дней в самых суровых условиях. Встреча с этим отрядом представляла большую опасность.

Командование решило любой ценой избежать боя. Несмотря на то что партизаны захватили в Кремиковцах девять новеньких винтовок, их вооружение не шло ни в какое сравнение с немецкими автоматами и ручными пулеметами, которыми располагали солдаты Горчилова.

Подразделение совершило длительный переход, сбив преследователей со следа. После нескольких дней напрасного лазания по горам жандармы возвратились в Софию.

— А что с шинелями? — спросил Васко, когда мы до конца дослушали рассказ об операции. Он с любопытством осмотрел новые шинели, в которые были одеты почти все стоящие вокруг нас.

— И для тебя найдется одна, — обнадежил его Митре, — только уговор: пусть сначала Лазар расскажет, что нового «наверху».

Новость, что я прибыл сюда, чтобы отвести товарищей на Мургаш, где должна была состояться наша четвертая конференция, уже была им известна. Они узнали об этом от меня сразу же, как только пришли. Поэтому я рассказывал о каменской операции и о безуспешных попытках установить связь с четой «Бачо Киро».

— Как сквозь землю провалились. Ни слуху ни духу от них.

— Не бойся, Лазар, — ответил Митре. — Раз мы ничего не слыхали о них, значит, все живы и здоровы.

Мы не знали тогда, что как раз в это время бачокировцы вместе с бенковцами освобождали город Копривштица.

2

Освобождали — это слово точно характеризует наши операции по захвату сел и городов. Только мы не осмеливались его произносить, потому что приносили свободу всего на несколько часов.

В освобождении Копривштицы участвовали партизаны из четы «Бачо Киро» и отряда имени Георгия Бенковского.

В начале марта правительство сосредоточило значительные военные и полицейские силы в Пирдопе, Панагюриште и Стрелче, чтобы разгромить среднегорских партизан.

Командование отряда имени Георгия Бенковского и четы «Бачо Киро» решило упредить полицию и войска и занять город Копривштица. Разведка донесла, что и городе имеется всего с десяток полицейских, четыре вооруженных сторожа, пятнадцать граждан, мобилизованных выполнять полицейские задачи, и пятьдесят человек из общественной силы, вооруженные новыми винтовками.

В предутренние часы 24 марта семьдесят партизан вошли в Копривштицу. Без единого выстрела они заняли общинную управу, полицейский участок, почту. Оперативное руководство сводного отряда: Иван Врачев — Максим, Стоян Мичев — Иле, Стефан Халачев и Тодор Дачев — расположилось в управлении кмета. Отдельные группы должны были арестовать самых злостных фашистов и запастись продовольствием и оружием.

Город постепенно пробуждался и узнавал: власть в руках партизан.

Старые вольнолюбивые традиции копривштинцев всколыхнулись с новой силой. Городскую площадь заполнили тысячи людей, пришедших послушать партизан. Речь произнес Стефан Халачев.

Революционный трибунал огласил, что приговорены к смертной казни три человека: кмет города Цанко Дебелянов, старый погромщик Иван Рашков, который и поныне продолжает считать себя околийским управителем, и Никола Сыбев, чиновник из реквизиционной комиссии. Последний осужден условно, остальные двое понесут заслуженное наказание.

Ни один голос, ни одна рука из многотысячной толпы на площади не поднялись в защиту двух преступников, осужденных за грязные антинародные дела.

После этого часть партизан отправилась возложить цветы к памятнику погибшим апрелевцам и на могилу поэта Димчо Дебелянова.

Отряд тронулся в путь, захватив с собой приговоренных к смерти.

В своем докладе начальник областной полиции добросовестно сообщал об «убытках, причиненных партизанами в Копривштице».

«Сожжены весь архив общины, налоговые книги, реквизиционные списки, сведения о штрафах, подлежащих сбору, и пр. Разбиты радиоприемник общины, два телефонных аппарата, счетная машина, пишущая машинка. Изъято двадцать тысяч левов из кассы общины, двадцать тысяч на почте и сорок тысяч из Популярного банка.

На почте уничтожены все средства связи: телеграфный аппарат и телефонный коммутатор.

Партизаны забрали из полицейского управления пять винтовок, пять одеял, три пары сапог, две полицейские формы.

Всего из города унесено более пятидесяти винтовок, розданных в свое время членам общественной силы, гражданской охране и сторожам.

По предварительным сведениям, партизаны забрали двести килограммов хлеба, десять килограммов рыбы, двенадцать килограммов сахару и пр.

Часть взятого партизаны оплатили…»

Однако о самом большом ущербе, причиненном фашистским правителям, окружной управитель ничего не написал: народ поверил в то, что дни фашистов сочтены, что подлинная свобода не за горами.

3

К нам прибывало много новых партизан. Я по очереди записывал их в книгу, расспрашивал, откуда они и чем раньше занимались, затем каждому определял обязанности.

Всех нас объединяло чувство жгучей ненависти к фашистским захватчикам, жажда свободы. Мы вместе мерзли, голодали и сражались, над всеми нами одинаково витал призрак смерти. И все-таки какие разные были у нас люди!

В нашей книге я записал имя Стефана Купарова. Родился он в Тырговиште и закончил художественную академию. Смуглый, с пышной шевелюрой, среднего роста, подтянутый и немного замкнутый — таким он был.

Бывало, соберутся партизаны, смеются, разговаривают, поют или спорят, а он стоит в стороне и как-то пристально, изучающе поглядывает на всех. Мне показалось это подозрительным. Однажды я заметил его сидящим в стороне от других, почти скрытого ветвистым буком и что-то пишущего. Писать в отряде было запрещено, и все знали об этом. Не разрешалось писать ни записок, ни писем — ничего, что, попав в руки полиции, могло бы навести на след.

«Нужно как следует отчитать его, — подумал я, подходя к нему. — Так ему всыплю при всех, чтобы и другим наука была».

Услышав мои шаги, он поднял голову и прикрыл рукой лист.

— Ну-ка дай сюда!

По его лицу пробежала тень смущения, а потом он протянул мне толстую тетрадку.

Я открыл тетрадку и увидел… нашего Митре. Он прижался щекой к прикладу — стреляет. Взгляд острый, пронизывающий, полный ненависти.

Я перевернул лист — лагерный костер. Около него спит партизан. Обнял винтовку, оперся головой о ствол…

Все это было мне знакомо. Десятки раз я сам спал так, десятки раз