Том 3. Дети капитана Гранта - Жюль Верн

— Название это неверное! — высказал свое мнение Паганель. — Правильней было бы назвать эту провинцию «Богатой Австралией», ибо о странах можно сказать то же, что и о людях: «Богатство не приносит счастья». Благодаря своим золотым россыпям Австралия попала в лапы целого полчища свирепых опустошителей–авантюристов. Вы сами убедитесь в этом, когда мы будем проезжать через золотоносные земли.

— Кажется, колония Виктория основана недавно? — спросила леди Гленарван.

— Да, она основана всего каких–нибудь тридцать лет тому назад, а именно — шестого июня тысяча восемьсот тридцать пятого года, во вторник…

— …в четверть восьмого вечера, — добавил майор, любивший подтрунить над географом по поводу точности приводимых им дат.

— Ошибаетесь, — серьезно возразил географ. — В семь часов десять минут. Именно в эту минуту Бетман и Фалкнер основали поселение Порт—Филлип на берегу той самой бухты, где теперь раскинулся большой город Мельбурн. В течение следующих пятнадцати лет эта колония входила в состав провинции Новый Южный Уэльс и имела общую с ней столицу Сидней, но в тысяча восемьсот пятьдесят первом году она была выделена в самостоятельную провинцию, получившую название «Виктория».

— И с той поры она значительно окрепла и развилась? — спросил Гленарван.

— Судите сами об этом, мой друг, — ответил Паганель, — я приведу вам цифры — последние статистические данные, и что бы ни говорил Мак—Наббс, я не знаю ничего более красноречивого, чем эти цифры.

— Говорите, — промолвил майор.

— Начинаю. В тысяча восемьсот тридцать шестом году колония Порт—Филлип насчитывала двести сорок четыре жителя, а в настоящее время население провинции Виктория достигло пятисот пятидесяти тысяч человек. Семь миллионов квадратных футов виноградников приносят ей ежегодно сто двадцать одну тысячу галлонов вина. Сто три тысячи лошадей галопом носятся по ее равнинам, и рогатый скот — в количестве шестисот семидесяти пяти тысяч двухсот семидесяти двух голов — пасется на ее беспредельных пастбищах.

— А имеются ли здесь свиньи? — поинтересовался Мак—Наббс.

— Да, майор. С вашего позволения, их здесь семьдесят девять тысяч шестьсот двадцать пять.

— А сколько тут баранов, Паганель?

— Семь миллионов сто пятьдесят тысяч девятьсот сорок три, Мак—Наббс!

— Считая и того, которого мы в данную минуту едим, Паганель?

— Нет, без него: ибо он уже на три четверти съеден.

— Браво, господин Паганель! — весело смеясь, воскликнула Элен. — Надо сознаться, что вы великолепно знаете все, что относится к географическим вопросам, и сколько бы ни старался кузен Мак—Наббс, ему не удастся поставить вас в тупик.

— Но ведь это моя профессия — все это знать, мадам, и в случае надобности сообщать вам. Поэтому можете мне поверить, когда я утверждаю, что эта необыкновенная страна готовит нам еще немало чудес.

— Однако до сих пор… — начал Мак—Наббс, любивший подзадорить географа.

— Да подождите же, нетерпеливый майор! — воскликнул Паганель. — Вы едва перешагнули границу, а уже досадуете! Говорю вам, повторяю вам, клянусь вам, что это самый любопытный край на всем земном шаре. Его возникновение, природа, растения, животные, климат, его грядущее исчезновение — удивляло, удивляет и удивит всех ученых мира. Представьте себе, друзья мои, материк, который, зарождаясь, поднимался из морских волн не своей центральной частью, а краями, как своеобразное гигантское кольцо; материк, который, быть может, таит в самой сердцевине своей полуиспарившееся море; материк, где реки с каждым днем все больше и больше пересыхают; где нет сырости ни в воздухе, ни в почве; где деревья ежегодно теряют не листья, а кору; где листья обращены к солнцу ребром и не дают тени; где деревья часто несгораемы; где тесаный камень тает от дождя; где леса низкорослы, а травы гигантской вышины; где животные необычны; где у четвероногих имеются клювы, как у ехидны и утконоса, что заставило ученых придумать особый класс птицезверей; где у кенгуру лапы разной длины; где у баранов свиные рыла; где лисицы порхают с дерева на дерево; где лебеди черны, где крысы вьют гнезда; где птицы поражают разнообразием своего пения и своих голосов: одна служит будильником, другая — щелкает, как бич кучера почтовой кареты, третья — подражает точильщику, четвертая — тикает, точно маятник часов; где есть такая, которая смеется по утрам, когда восходит солнце, и такая, которая плачет по вечерам, когда оно заходит. О! Самая причудливая, самая нелогичная страна! Земля парадоксальная, опровергающая все законы природы! Ученый–ботаник Гримар имел полное основание сказать о ней: «Вот она, эта Австралия, некая пародия на мировые законы, или, вернее, вызов, брошенный всему остальному миру!»

Эта тирада, столь стремительно произнесенная Паганелем, казалось, никогда не кончится. Красноречивый секретарь Географического общества больше не владел собой. Он говорил без передышки, отчаянно жестикулируя, и так размахивал вилкой, что его соседям по столу положительно грозила опасность остаться без глаз. Наконец, голос его был заглушен громом аплодисментов и он умолк.

Конечно, после этого перечня особенностей Австралийского материка никому не пришло в голову задать географу еще какие–либо вопросы. Однако майор своим неизменно спокойным голосом все же спросил:

— И это все, Паганель?

— Нет, представьте, не все! — воскликнул с новым азартом ученый.

— Как! В Австралии есть еще что–нибудь более удивительное? — спросила заинтригованная Элен.

— Да, мадам, ее климат. Он своими особенностями превосходит все, о чем я упоминал.

— А именно? — раздалось со всех сторон.

— Я не говорю уж о том, как богат воздух Австралии кислородом и беден азотом, не говорю также об отсутствии влажных ветров благодаря тому, что муссоны дуют параллельно побережью, не говорю и о том, что большинство болезней, начиная от тифа и кончая корью и разными хроническими болезнями, здесь неизвестно.

— Однако это уже немалое преимущество, — заметил Гленарван.

— Разумеется, но, повторяю, я не это имею в виду, — ответил Паганель. — Здесь климат обладает особенностью… прямо–таки неправдоподобной…

— Какой же? — заинтересовался Джон Манглс.

— Вы мне ни за что не поверите…

— Поверим! — воскликнули заинтересованные слушатели.

— Ну, так он…

— Что он?

— Способствует нравственности!

— Нравственности?

— Да, — подтвердил ученый. — Он благотворно воздействует на нравственность. В Австралии металлы не ржавеют на воздухе и люди тоже. Здесь сухой, чистый воздух быстро белит не только белье, но и души. В Англии подметили это свойство здешнего климата и решили ссылать сюда людей для исправления.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});