Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Кто был твой первый мужик? — спросил Иван Васильевич. — Черкес?
Царица немного помолчала, а потом ответила, глядя прямо в глаза господину:
— Он был настоящим джигитом. Я любила его и хотела выйти за него замуж, но мой отец убил его.
Иван Васильевич почесал ладонью бритую голову и признался:
— Отец правильно поступил, на его месте я сделал бы то же самое… У тебя был и второй, слишком ты искушена в любви, а для этого одного мужика недостаточно.
— Был и второй, — просто отвечала Мария Темрюковна.
— Кто же он? — продолжал бесхитростно любопытствовать Иван.
— Он тоже был настоящий джигит, — уверила мужа царица.
Откровение девицы подхлестнуло в Иване новый интерес. Посмотрел на жену царь и согласился: такой девке без мужика оставаться грех.
— Закрой глаза, не люблю, когда баба на меня пялится!
Исповедь душегуба
Вместе с ранним первозимком началась стужа, которая выдула с изб остаток тепла, запорошила дороги и отозвалась чугунком под копытами лошадок. Воздух был свеж, а мороз задирист — он хватал за щеки и лез под тулуп.
Простывшие печи чихнули первой грязью, а потом над крышами мягко заклубился серый дым, который, словно одеяло, укрыл первый снежок.
Зима без трех подзимников не живет. И железо твердым не станет, если его не раскалить да не остудить потом в морозной воде. Вот так и зимний путь — размягчит его солнышко до снежной кашицы, а потом мороз-кузнец скует крепкую дорожку такой твердости, что она не сможет размякнуть до весны, сумеет выдержать груженые сани и копыта лошадей, которые будут утаптывать снег до самой оттепели.
Циклоп Гордей не снимал с себя рясы даже в стылый холод. Он, подобно аскету строгого монастыря, круглый год ходил только в одном одеянии. Глядя на его долговязую и сутулую фигуру, невозможно было поверить, что в своих руках он держит власть, какой не имел иной боярин, а богатства у него поболее, что у знатного князя. Почти все корчмы в городе принадлежали ему, а царев кабак, который государь построил для стрельцов, выплачивал татю каждый месяц такие деньги, на которые могла бы здравствовать дюжина богомольных домов.
Если его что и отличало от других чернецов, так это охрана, которая могла быть сравнима только с толпой бояр, сопровождавших царя. Верная стража не отступала от Гордея ни на шаг.
Циклоп не имел выезда, какой был у Ивана Васильевича, не гремели тяжелые экипажи, не бренчали колеса, обмотанные цепями, не мчались по городу всадники, повелевая кланяться всякому чину. Инок Гордей шел тихонько, на широкой груди мягко позвякивала тяжелая цепь, а большой крест маятником болтался у самого пояса из стороны в сторону. Однако его выход никогда не проходил незамеченно, народ сбегался отовсюду, чтобы посмотреть молчаливую, почти угрюмую процессию, которая, запруживая улицу, шла молиться в храм.
Гордей шел по первому зимнику, оставляя на дороге следы босых ног. Тело его, подобно камню, было закалено настолько, что не боялось ни стылого холода, ни крепкой жары. Оно не коробилось и оставалось таким же свежим, как скол мрамора.
Циклоп остановился перед дверью храма, не замечая пристальных взглядов, которые были нацелены на него со всех сторон, перекрестился и, встав на колени, отбил челом.
Московиты согласно закивали — так оно и должно быть, чем больший грешник, тем ниже поклон. Потом неторопливо поднялся и, не смахнув с колен налипшего снега, перешагнул порог собора. Циклоп пошел прямо к священнику, стоявшему при аналое.
— Покаяться хочу, святой отец, — кротким агнцем заговорил разбойник.
— Становись, сын мой. В чем ты грешен?
Едва не улыбнулся Гордей: вся Москва знает о его грехах, и только добрый священник пропадает в наивном неведении.
— Убивец я, — просто отвечал инок.
— Кого же ты живота лишил? — невозмутимо спрашивал святой отец.
Видно, ему было не привыкать к таким признаниям, и он давно разучился удивляться.
— Собрата своего убил, — горестно сокрушался чернец. — Яшку Хромого.
— Яшку, говоришь?
— Его.
— Хм, — только и выдохнул священник.
Противостояние двух татей не могло продолжаться вечно. Всем известно, что в одной берлоге двум медведям не жить, а Москва и была для них такой берлогой. Потасовки, которые бродяги устраивали за городом едва ли не каждое воскресенье, нередко заканчивались смертным боем. Убитого бродягу свозили в лес и хоронили тайком, соорудив над холмом маленький еловый крест.
Так и мерли несчастные без покаяния.
Яшка Хромой находился в самой силе и, видно, дожил бы до преклонного возраста, став почтенным старцем, а на закате жизни ушел бы в какую-нибудь пустынь, отрешившись от мира, а может, создал бы свой монастырь со строгим аскетическим уставом — все это было в характере знаменитого разбойника, если бы не одна беда: безудержная любовь к Калисе.
Девка была для Яшки всем — и ангелом-хранителем, и началом всех его злоключений. Не однажды хромой властелин пускался на поиски своей зазнобы и частенько находил подругу в объятиях стрельца или московского дворянина.
Попавшийся стрелец, узнав, чью бабу щекотал бородой, готов был отдать портки и нательный крест, чтобы выйти из корчмы невредимым. Божился, просил Христа ради, говорил, что такое случилось впервые, а получив неожиданно свободу, впредь зарекался пить и блуд чинить.
Трех стрельцов Яшка Хромой заколол. Прочитал над убиенными отходную и долго держал подле покойников бесстыдную Калису.
— Смотри на них! Ежели не жалко меня, так отроков пощади. Я буду лишать живота каждого охальника, посмевшего посмотреть на тебя!
Скоро Яшка понял, что эта угроза для Калисы так же пуста, как раскаты удаляющегося грома.
Хромец пробовал держать Калису на привязи, но она, подобно лисе, угодившей в капкан, готова была перегрызть себе руку, чем терпеть постылую неволю. Яшка окружал Калису сторожами, но она совращала даже самых верных из них; атаман татей приставлял к Калисе баб, но она травила их зельем, как крыс.
Некогда Яшка распоряжался слободами так же просто, как Иван Васильевич повелевал двором. И если самодержец не мог совладать с черкесской княжной, хромец был бессилен перед обычной девкой.
Эта беспомощность не могла не отразиться и на делах Якова. Один за другим его стали покидать сотоварищи. И, словно тень, на некогда могучего татя лег призрак близкой кончины.
Уже давно Яшка не выходил на дорогу и не просил поделиться богатых путников добром, и все настойчивее московские леса стал будоражить залихватский голос молодецкой братии Гордея Циклопа.
Петр Шуйский уже не покровительствовал Якову, и стрельцы зорко смотрели по дорогам, выискивая крамольного монаха. На базарах и площадях глашатаи без конца читали государевы указы о наградах за Яшку Хромого. Царю не терпелось установить буйную голову разбойника на Красной площади, однако этот день заставлял себя ждать.
И трудно было поверить, что еще несколько лет назад Хромец мог бросить вызов самому государю, начеканив однажды на серебряных монетах свое плутоватое лицо. Сейчас эти монеты держал каждый стрелец и зорко всматривался во всякого бородача, сверяясь по «портрету».
Монеты с изображением Яшки Хромого были в ходу. Купцы охотно продавали за них товар, меняли на мелкую монету, пробовали на зуб и одобрительно щелкали языком — монета была серебряная и не уступала государевой.
И вот Яшка рухнул. Так опрокидывается статуя исполинского языческого бога — грохнули его о землю и разбросали осколки во все стороны.
Циклоп Гордей, раздав дюжине своих монахов опальные монеты, повелел убить Хромца, который скрывался где-то в деревнях под Москвой. А через неделю вернулись все двенадцать, сообщив о том, что с Яшкой Хромым покончено.
Именно этот грех и мучил его все последнее время, именно он и подтолкнул пойти в храм с покаянием.
Теперь можно каяться, молиться. Вместе с гибелью Яшки Хромого могущество Гордея Циклопа увеличилось ровно в два раза, и нужно было иметь неимоверно крепкие плечи, чтобы удержать такую тяжесть.
Священник был старый и за свою долгую жизнь отпускал грехи не только мирянам, но и боярам, дважды в его приход заявлялся сам царь.
В своем раскаянии Гордей напомнил священнику государя. И тот, и другой каялись так, словно это их последние грехи на земле, а следующий день будет непременно праведным. В действительности же получалось другое — чем сильнее они каялись, тем большими были их последующие грехи.
Но церковь божья не Разрядный приказ, чтобы наказывать за провинности, это храм, порог которого одинаково может переступить как святой муж, так и конченый грешник. Если откажешь ему в отпущении грехов сейчас, то в другой раз он может и не появиться, и вот тогда его душа для Христа пропала совсем.
- Безумный свидетель - Евгений Евгеньевич Сухов - Исторический детектив / Полицейский детектив
- Крепость королей. Проклятие - Оливер Пётч - Исторический детектив
- Убийство в особняке Сен-Флорантен - Жан-Франсуа Паро - Исторический детектив
- Спи, милый принц - Дэвид Дикинсон - Исторический детектив
- Старосветские убийцы - Валерий Введенский - Исторический детектив
- Оракул - А. Веста - Исторический детектив
- Сломанная тень - Валерий Введенский - Исторический детектив
- Ели халву, да горько во рту - Елена Семёнова - Исторический детектив
- Бориска Прелукавый (Борис Годунов, Россия) - Елена Арсеньева - Исторический детектив
- Кусочек для короля (Жанна-Антуанетта Пуассон де Помпадур, Франция) - Елена Арсеньева - Исторический детектив