Горменгаст - Мервин Пик

Некоторое время они постояли у пруда, в котором отражался глупый, ничего не выражающий лик луны. Проведя несколько мгновений в созерцании отражения, они подняли свои взгляды на сам оригинал. В нем они не увидели ничего более интересного, чем в его водяном призраке, но знали, что не посозерцать луну в такой вечер было бы свидетельством невосприимчивости и заскорузлости натуры, даже грубости ее.

Постояв некоторое время молча, они двинулись дальше, по направлению к садовой беседке, о существовании которой не знал Рощезвон, но знала Ирма. Они поворачивали налево и направо, проходили мимо фруктовых деревьев, ветви которых поддерживались подпорками, и хотя казалось, что бродят они бесцельно, Ирма, смущаясь и краснея, тем не менее уверенно вела спутника к беседке.

Рощезвон, не подозревая, куда его ведут, но раздумывая о том, что неплохо бы найти какую-нибудь заросшую растениями беседку, хранил молчание, ибо считал, что, как только они доберутся до такого места, где можно будет присесть и дать отдых ногам, его голос, достаточно отдохнувший, будет звучать особенно глубоко и значительно.

Обойдя большой куст сирени, сверху посеребренный луной, они неожиданно оказались у самой беседки, и при виде ее Ирма невольно вздрогнула и остановилась. Рощезвон вынужден был остановиться тоже. При этом он принял позу, которая, по его мнению, должна была отразить то, что происходило в его голове.

Глядя на беседку, он воображал себя мужчиной, который никогда не воспользуется беззащитностью женщины, мужчиной с большим сердцем, глубоко все понимающим, мужчиной, которому девица может довериться даже в чаще леса. Со времен его юности прошло так много лет, что он начисто позабыл все, что происходило с ним в молодые годы. Но ему хотелось верить, что он вкусил от сладостного плода, что он разбивал сердца и отнимал девственность, что он бросал цветы охапками на балконы, где стояли прекрасные дамы, пил шампанское из туфель и вообще был неотразим.

Когда Ирма сняла свою руку с его руки, он никак этому не сопротивлялся. В такие моменты нужно дать женщине чувство свободы, дабы позволить ей еще более глубоко ощутить всю меру его благорасположенности и благородства.

— Вы чувствуете запах сирени, мадам, запах этой сирени, залитой лунным светом? — проговорил Рощезвон.

— Я должна быть с вами полностью откровенна, господин Рощезвон, как вы считаете? Если бы я сказала, что я ощущаю этот запах, это было бы неправдой, я бы солгала вам, господин Рощезвон. А я хочу вам говорить только правду. Мы не должны с самого начала привносить в наше общение ложь. Нет, господин Рощезвон, я не чувствую запаха сирени, ибо я немного простужена.

— О, вы, женщины, такие нежные создания, — сказал он после долгой паузы. — Вам следует поостеречься.

Рощезвон решил, что после этой фразы ему следует снова помолчать. Будто сговорясь, они зашли в беседку и сели на скамейку, которую нашли в темноте. Глубокая и бархатная темнота, окружавшая их, создавала впечатление, что они сидят в пещере, на полу которой играют маленькие и поразительно яркие пятна лунного света. Лунные лучи, пробивавшиеся сквозь листву вьющихся растений, вспышками выхватывали из темноты часть белоснежной шевелюры Рощезвона и острый кончик носа Ирмы.

— Вы завоевали меня, — вдруг сказала Ирма после продолжительного молчания.

— О Боже, — пробормотал Рощезвон, чувствуя, что пришел решительный момент. Он должен немедленно закрепить свое завоевание!

— О, господин Рощезвон! — едва слышно прошептала Ирма, — о, господин Рощезвон... у меня нет сил отодвинуться от вас, господин Рощезвон.

Только теперь он ощутил, что ее плечо касается его плеча.

— И не надо этого делать, голубка моя.

Он поднял свою большую руку и прикоснулся к ее плечу.

Рощезвон совершенно позабыл, что на Ирме вечернее платье и соответственно что плечи ее обнажены. Прикосновение к обнаженному телу заставило его сердце учащенно забиться. Под его рукой плечо напряглось, но кожа была гладкой, как атлас.

— Ирма, — хрипло прошептал Рощезвон, не отнимая руки, — Ирма... Не знаю, что чувствуете вы, но я словно в мире грез... В душе моей сияет радуга. Я..

Он замолчал. Ему хотелось откинуться на спинку и в восторге задрыгать своими старыми ногами и победно кричать по-петушиному. Но поскольку он этого сделать не мог, то, зная, что в темноте его лица не видно, высунул язык и стал строить страшные гримасы. Его била дрожь.

Ирма тоже не могла вымолвить ни слова. Она плакала от счастья. Она положила свою руку на руку Рощезвона. Они погрузились в то состояние, которое известно всем влюбленным, когда никаких слов не нужно. Время исчезло. О чем можно говорить в Раю?

Но вот Ирма нарушила молчание.

— Как я счастлива, — сказала она очень спокойным голосом, — очень, очень счастлива, господин Рощезвон.

— А... моя дорогая... — произнес старик очень медленно, очень успокаивающе. — Так и должно быть... так и должно быть...

— Мои самые безумные мечты сбываются... Все, что я воображала... все воплотилось в вас...

— Ирма! — воскликнул Рощезвон и прижал Ирму к себе. Хотя ему показалось, что он прижимает к себе картонную коробку, дыхание Ирмы было учащенным.

— Вы... не только ваши мечты сбылись... Мы держим свою мечту в руках.

— Я чувствовала... я знала...

— И я тоже! И я тоже!

Ирма прижалась к нему поплотнее.

— Как восхитительно! — прошептала Ирма несколько сдавленным голосом.

— О, дорогая, о, дорогая!

Это слово пронзило Ирму как пуля. Она прижала руки к своей груди, да так сильно, что пробка в грелке не выдержала этого давления и вылетела. Раздался булькающий звук.

На какое-то мгновение Рощезвону показалось, что она смеется над ним. Но ужасное чувство унижения тут же оставило его, когда она прошептала:

— О мой владыка, давай выйдем под лунный свет! Я хочу тебя видеть.

А, этот булькающий звук был лишь проявлением любви!

Поднявшись со скамейки, они вышли из беседки. Лунный свет окутал их. Они, как привидения, шли по тропинкам, мимо декоративных горок камней и цветочных клумб.

Наконец они остановились напротив каменного херувима сидящего на краю гранитного фонтанчика к которому обычно прилетали птицы, чтобы напиться. С этого места им хорошо были видны освещенные изнутри окна приемной залы. Но они не видели Доктора Хламслива, который стоял, окруженный Профессорами, внимательно наблюдающими за ним и в этот момент поднимал свой серебряный молоточек. Не знали Ирма и Рощезвон того, что сверхчеловеческим усилием воли, напряжением всех своих дедуктивных способностей и высвобождением своего глубинного иррационального чутья Доктор пришел к решению, которое больше свойственно композиторам чем людям науки, — и теперь он готов был воплотить это решение в жизнь и воочию убедиться, приведет оно к успеху или нет.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});