Черный пролетарий (СИ) - Юрий Гаврюченков

— Не начнёшь — не научишься, — сказал Щавель. — Действуй.

О чём-то уютно мурлыча Манулов подвёл Жёлудя к своей протеже. Лесному парню ничего не оставалось делать, как позабыть, что он не умеет танцевать. Утешало лишь наличие маскарадного костюма и завтрашний ранний отъезд, когда некому будет вспоминать его позор и показывать пальцем.

— Разрешите пригласить вас на танец? — проглотив ком, испросил Жёлудь у девушки.

Наташа из Ростова только кивнула и пошла за ним, замирая от волнения и всеми силами сдерживая дыхание, за что Жёлудь был ей невыразимо признателен.

Щавель остался один, но скучать ему не пришлось. Из-за портьеры неловко выбрался пожилой, судя по движениям и осанке, человек в сером домино. Из глубоко надвинутого капюшона торчали длинный нос и губы, словно у незнакомца было сразу два клюва. Метнул в тихвинского боярина тусклый взгляд подслеповатых голубых глаз, пробубнил:

— Глубокоуважаемый господин Щавель?

— С кем имею честь?

— О, это неважно, — старикашка подобрался поближе. — Я вам хочу раскрыть суть игры, которая ведётся в Великом Муроме руками великих проходимцев.

— Любопытно будет послушать, — из вежливости согласился Щавель и тут же об этом пожалел, потому что старикашка попался из породы тех сумасшедших, что бродят по салонам, прилипают к доверчивым собеседникам и рассказывают им все одни и те же сказки, пока не насытятся.

— Акции «Великорусских дорог» — это дутый пузырь, говорю вам! Дорога строится, но ценные бумаги столько не стоят. Акции Желдоральянса хотя бы частично обеспечены имуществом стройорганизаций. Наши же бумажки обещали доход в форме дивидендов от прибыли с эксплуатации железной дороги. Ожидаемая прибыль всем казалась заоблачной. Акции взвинтили в цене, перекупая друг у друга на бирже, собрали в трастовый фонд и передали в управление отцу Мавродию. Он большой мастак в таких делах, за что был вынужден некогда смываться из Греции и добежал аж до нас. Здесь он появился уже в сане, рукоположение его неизвестно. Поначалу отец Мавродий заводил знакомства и подряжался на всякие сомнительные дела, выступал посредником в общении с москвичами, а рыночных торговцев обучил правильному отправлению ритуалов поклонения Йог-Сототу, так что молитвы стали действовать и давать барыгам Прибыль. Когда наши олигархи затеяли игру, у отца Мавродия появились средства на открытие своего храма. Он объявил об этом в газетах, прославлял быстрое обогащение и выпустил акции храма Блаженных вкладчиков. Печатные работы и рекламную поддержку осуществлял виновник сегодняшнего торжества. Религия финансового успеха обрела в Великом Муроме много сторонников, включая представителей низших слоёв, ничего не смыслящих в экономике. Котировки акций бесконтрольно росли, назначаемые самим отцом Мавродием. Затем он выпустил билеты, стоимостью в десятую, а потом и в сотую долю акции. Бумаги можно было продать и купить, по ним выплачивали дивиденды из тех денег, что несли доверчивые вкладчики. Пузырь надувался. Создавшееся положение обеспокоило генерала-губернатора, и он пригрозил зачинщикам принять меры. Тогда банда ренегатов решила устранить угрозу, но одновременно сыграть на понижение курса. Они собрали команду из вампира, жрецов Ктулху и пиар-менеджера, который нанял пастухов и координаторов для управления безумством толпы. К тому времени терпение генерал-губернатора кончилось, а финансовый пузырь раздулся до катастрофических размеров. Чтобы не пострадать самим, требовалось его искусственно хлопнуть с нужной стороны. Для этого в Великий Муром приехал опытный душегуб Ли Хой, а команда деструкторов возбудила протестные настроения в среде пролетариата и интеллигенции. Дальше вы знаете. Пузырь с треском лопнул, забрызгав окружающих. Отвлекли внимание черни на горячее, а десертные блюда стащили, чтобы под шумок съесть самим.

— Поразительно, как неотвратимо тайное становится явным, — с иронией сказал Щавель.

— Все они члены партии «Единая Россия», все до единого! — пробухтел собеседник.

— Это их внутрипартийные дела. Пусть в них и варятся.

— Вам не жалко народ? Система политических кризисов — это насос, который откачивает деньги и власть из кармана простонародья в загашники власть имущих, делая бедных беднее, а богатых богаче. Когда бедняки тяжким трудом приобретают немного благ, это устраивает всех, но когда жировой запас накапливается, богатые устраивают кризис, обезжиривают бедноту, отчего она вынуждена впахивать по новой. Что теперь будет со вкладчиками? Что будет с китайцами? Они убежали с нашего участка железки и нескоро вернутся. После погрома их обратно калачом не заманишь.

— То есть строительство остановилось?

— Увы, увы, — срыватель покровов повесил нос. — Пока акции как следует не упадут и их не скупят, чтоб им пусто было.

— Будет ещё пуще, — усмехнулся Щавель.

Собеседник оказался более чем уныл, к тому же глуп и озабочен одному ему интересными проблемами. Похоже, у него прогорел бизнес. Так бывает с теми, кто пытается ходить по воде, не обладая ни эльфийской божественностью, ни титаническим ростом, чтобы нащупать дно морское и не захлебнуться.

Ни ростом, ни божественностью собеседник не отличался. Щавель посмотрел на него как на низшее существо.

— Может, не стоит искать чёрную собаку в тёмной комнате, дабы она, обратившись, не растерзала вас? — спросил он.

Старикан попятился и слился. Как раз вовремя — приближался Жёлудь, а за ним довольный Манулов.

— У неё блохи, — парень морщился, тайком нюхая рукав, к которому прикасалась лапа Наташи.

— Молодой человек неплохо танцует! — польстил издатель, который перестал стыдиться за родственницу.

Жёлудь залпом махнул бокал вина. Подождал, прислушиваясь ко вкусовым ощущениям, словно избывая мерзость во рту.

— Кто это у вас в сереньком плаще такой балаболит про лопнувший пузырь? — как бы невзначай осведомился Щавель у хозяина вечеринки.

— Это Ерванд Хамонид, — отмахнулся Манулов. — Он играл на повышение в команде губернатора, а теперь остался не при делах и носится, всем треплет мозги про эту свою суть игры.

Оркестр продолжал играть, но из бального зала в окружении вельмож появился князь Пышкин, утомлённый танцами. Он приблизился к столу, где стоял тихвинский боярин и новоиспечённый купец Первой гильдии. Возникла короткая суета, хрустальная посуда наполнилась.

Исполняющий обязанности генерал-губернатора Великой Руси поднял тост за купеческую гильдию, чья глава прирастала достойнейшими предпринимателями столицы. На таких торжествах Щавель не бывал. Даже инаугурация князя Святой Руси была обставлена с меньшей помпой.

— Настоящий скотландский уиски, — благодушно отдуваясь оценил князь Пышкин. — На Руси такой не делают. У нас много чего не умеют. Взять, например, духовность. Только на Святой Руси с ней хорошо, а у нас, иностранцы утверждают, русские друг друга поедом едят. Но ведь это не так, — губернатор отправил в рот ломтик похожего на свинину мяса. — Мол, даже греки держатся за своих. Мы, русские, должны помогать друг другу, как командир Щавель помог нам, а мы поможем ему снабдить Святую Русь рабсилой. Не пощадим народа своего ради добрососедских отношений!

Почтенные господа немедленно выпили.

— Больше народных волнений в государстве долго не будет, — заверил Щавель.

— Народной поддержки тоже на какое-то время, — вздохнул князь Пышкин.

— Валите всё на меня, ваше сиятельство. Можно заявить, что наёмный командир перестарался и в наказание был изгнан за тридевять земель.

Отец Мавродий, внимательно прислушивающийся к разговору, изрёк слова утешения:

— О падших печалиться не стоит. Если жизнь телесная для человека не спасительна, то делом любви и высочайшей милости будет прекращение такой жизни, — растолковал знаток человеческих душ. — Это для грешников, ведущих плотскую жизнь, она ценность, а для бога это не так.

— Кто ваш бог, Маммона? — спросил Щавель.

— Маммона наш общий бог, — вкрадчиво ответил священник.

— А кому вы служите?

— Йог-Сототу. Разве вы не знали? — удивился отец Мавродий. — Меня рукоположил в сан верховный жрец Неаполитанской епархии в главном храме на вершине Везувия.

— А на Горбатой горе были? — как бы мельком поинтересовался Щавель.

— Многие из присутствующих на неё поднимались, — глубокомысленно обронил настоятель храма Блаженных вкладчиков.

Танцы продолжались, пока даже молодые и резвые не почувствовали усталость, и тогда оркестр заиграл нечто отвлечённое и негромкое, а слуги внесли в залу сколоченный из кленовых досок трёхступенчатый постамент, богато украшенный цветами.

— Пора награждать победителей конкурса, — шепнул Отлов Манулов.

Велимир Симеонович благодушно кивнул и направился с процессией в бальную залу, куда вышколенные лакеи деликатно согнали наклюкавшихся гостей. Князь Пышкин, для порядка глянув в лист пергамента, подворачивающийся снизу, многозначительно объявил: