После десятого класса - Вадим Инфантьев

По колено в грязи, надрываясь у вечно застревающих пушек, армия шла вперед, оставляя за собой шлейф из усевшихся на обочинах дорог солдат. Они латали обмундирование, сушились у костров, бродили по обезлюдевшим, разрушенным деревням в поисках пропитания, ловили пасшихся на проталинах овец, курили, отдыхали...

Но когда частям объявлялся ночлег, фельдфебели на вечерней поверке с удивлением обнаруживали, что вся рота или эскадрон налицо.

Сулейман-паша слал телеграмму за телеграммой с требованием вагонов для скорейшей доставки войск в Адрианополь. И приказывал сжечь мост через Марицу, чтоб задержать Скобелева. Все эти депеши достались генерал-майору Струкову, как и мост через Марицу, который казаки успели захватить, потушить, и он остался вполне проходимым.

Генерал Струков был маленького роста, худющий, кожа да кости, и очень подвижный. Офицеры про него острили: «Куда ни плюнь-—там Струков». Так могли бы острить и турецкие офицеры, если бы им было до смеха. Ибо какой бы маневр они ни придумывали — там уже оказывался Струков. Тут как тут. Вставал он всегда рано, до побудки, сам прибирал постель, в еде был неприхотлив, а винное и табачное презирал. В зависимости от обстоятельств мог спать в седле, и этого ему хватало. Скобелев назначил Струкова командиром авангарда своего отряда, подчинив ему полк московских драгун, петербургских улан и неполный полк донцов.

Отряд Струкова шел, опережая главные силы на сутки и более, таща за собою конную батарею. Ее все проклинали, она порой проваливалась в грязь не только по ступицы колес, а и по цапфы стволов. Сотня-другая людей и лошадей вытаскивали ее, потом, переводя дыхание, сокрушенно смотрели, как пушки снова начинают тонуть. Большинство рассуждали, что одна батарея в отряде погоды не сделает, но Струков отвергал все советы оставить пушки.

Все чаще и чаще на обочинах торчали повозки с домашним скарбом. Подтаивал снег под трупами загнанных лошадей, иногда у повозок были отрублены постромки. Значит, коней забрали солдаты. Часто в повозках обнаруживали трупы женщин, стариков и детей, замерзших ночью или погибших от истощения и болезни.

Потом отряд стал догонять толпы беженцев. Они, у кого хватало сил, пытались бежать прочь с дороги и вязли в снегу. Женщины прижимали к себе детей, с немым ужасом смотрели на московцев. Те говорили, показывая на север:

— Куда вы бежите? На смерть от голода и холода? Ворочайте назад по домам. Никто вас не тронет.

Не понимали, да и не могли понять. Не раз видели, как башибузуки расправлялись с болгарами, да и сами порой не стояли в стороне, и не только из религиозного фанатизма, а чтоб поживиться на чужой беде, свести мелочные счеты, сознавая безнаказанность, которой очень легко поддаются люди. И сейчас ничего не ждали, кроме расправы, и молили аллаха, чтоб послал скорую смерть.

Серьезных столкновений с турецкими войсками почти не было. Война уже шла по дипломатическим каналам. Турецкое правительство говорило не о том, что согласно заключить мир, а о том, где и когда его подписать и на каком рубеже остановить армии. Турецкие дипломаты обивали пороги западноевропейских правительств, упрашивая остановить русских. Об этом и думали сами правительства.

А передовой отряд Скобелева шел и шел на юг.

Два эскадрона вышибли башибузуков из городка Германлы и на станции обнаружили состав из двух пассажирских вагонов с паровозом, на котором развевался белый флаг. В вагонах находились уполномоченные ту-редкого правительства, направляющиеся к русскому командованию для переговоров о перемирии.

Скобелев приказал пехоте закрепиться в городе, а послов придержать, потому что на окраинах драгуны вели отчаянные схватки с остатками редифа (войск резерва) Сулейман-паши, рвущимися в город, подгоняемыми голодом. Когда все атаки были отбиты, Струков с Верещагиным вошли в вагон. Там находился высокий сухопарый старик с белой бородой клином — Намык-па-ша, старый дипломатический волк, приезжавший в Россию еще при Николае I и наиболее близкий султану человек в империи. Вторым был министр иностранных дел — нервный, довольно молодой Сервер-паша.

При разговоре со Струковым, который состоял из общих, ничего не значащих фраз, Сервер-паша приглядывался к странному, полуштатскому, независимо держащемуся секретарю генерала и, уловив момент, спросил его по-французски:

— Скажите откровенно, неужели Вессель-паша не мог долее держаться?

— Не мог, паша, не мог, уверяю вас,— ответил Верещагин и на чистой странице походного альбома нарисовал схему шейновских и шипкинских позиций, расстановку сил Вессель-паши, Скобелева и Святополк-Мир-ского.

Сервер-паша глухо простонал и отошел к окну. Но стоять там не мог, отвернулся, отошел в угол. По перрону ходили толпы солдат и казаков, горланя с лихим присвистом песни.

На следующий день Скобелев разрешил послам следовать в Главную квартиру. Провожая их, генерал Струков пожал руки и сказал на прощание: .

— Будем надеяться, что результатом вашей поездки будет скорый мир. Не забывайте, что у нас есть общий враг, тот, который обещаниями довел вас до теперешнего положения и бросил на произвол судьбы.

*— Это верно, — вздохнул Сервер-паша.

Во время переговоров в Главной квартире оба паши уверяли, что Адрианополь неприступен и лучше, во избежание бессмысленного кровопролития, сейчас же подписать перемирие, приняв демаркационную линию по нынешней диспозиции войск обеих сторон.

Ночью обоих пашей разбудил дежурный адъютант и сообщил, что генерал Струков взял Адрианополь, извинился за беспокойство и пожелал послам спокойной ночи...

На подходе к Адрианополю авангардный отряд услышал тяжелый раскатистый гром. Небо было чистым. И снова воцарилась тишина, нарушаемая только чавканьем копыт, фырканьем лошадей и бряцанием оружия.

Чуть позже встретились едущие в повозке болгарин и грек. Они сообщили, что османы взорвали загородный дворец, в подвалах которого размещался арсенал. Верещагин схватился за голову:

— Какая дикость! Сам дворец — сокровище искусства со знаменитыми залами, отделанными лазурным изразцом... Полно лепных украшений... шедевров!

Болгарин и грек от имени жителей просили быстрее занять город. Сейчас вокруг него рыщут черкесы, ждут, когда части низама оставят город, и тогда накинутся, разграбят, сожгут, вырежут. Форты и бастионы у города оборонять некому. Болгары из соседних селений сообщают, что к городу приближается двухтысячная африканская пехота под командой египетского принца, а в горах уже видели передовые отряды Сулсймап-пашн.

Велев гонцам ждать, Струков собрал военный совет. Как повелось, первым высказывал свое мнение младший по чину — отставной мичман Верещагин.

— Александр Петрович, господа, я считаю, что нельзя терять время, нужно занимать город, пока в него не вошли большие силы неприятеля, и удерживать до подхода Скобелева.

— Вам, Василий Васильевич, легко рассуждать, не неся ответственности,— заявили командиры полков.— А каково нам, если в городе засада? — И высказались за ожидание подхода Скобелева.

К вечеру из Адрианополя прискакал новый гонец— здоровенный, увешанный оружием и украшениями грек; соскочив с коня, он громко потребовал немедленно провести его к генералу. Вошел развязной походкой, остановился, расставив ноги и уперев руки в бока, глядя сверху вниз на Струкова, заявил по-французски:

— Новый губернатор Адрианополя поручил мне вести с вами переговоры.

— Это какой такой новый? — неприязненно спросил Струков, разглядывая украшенную камнями пряжку ремня посланца.

— Старый губернатор взорвал загородный замок и ушел с гарнизоном. Султан назначил губернатором господина Фасса. Кого же вам еще надо?

Стоящий рядом Верещагин негромко произнес по-русски:

— Александр Петрович, пренахально ведет себя сей вояка, приструнить бы его...

— Пожалуй,— согласился Струков.

Верещагин рявкнул по-французски:

— Как ты смеешь, стервец, так говорить с генералом? Передай своему губернатору, что генерал его не признает и сам назначит губернатора. Марш! Вон!

Когда ошарашенный и присмиревший грек выскочил за дверь, Струков покачал головой:

— Однако же... зачем так круто?

•— Так это же рассчитанная дерзость. Хотел взять на испуг, набивал себе цену. Такой только силу признает.

Наутро Струков решил наступать. Вызвал к себе первых гонцов и велел передать городским властям, чтоб вынесли ключи от города для передачи их главно-ком а н дующе му.

— У города нет никаких ключей. Где их взять?

— Чтоб были ключи. Ступайте.

Грубиян грек, побоявшийся один ехать ночью, околачивался во дворе, ожидая попутчиков, и свирепо косился на странного бородатого, беспогонного начальника, видимо наделенного большой властью. Кто их, русских, разберет?

Когда перед глазами открылся город, Струков придержал коня и сказал: