Двое из будущего. 1904 -… - Максим Валерьевич Казакевич

ярким огонь спички. — У китайцев опий хороший, а табак дерьмо. Даже не понятно где они его берут. Я вот гильзы наши купил, набил их китайским дерьмом, а он не тянется совсем, гаснет постоянно. Зря деньги только потратил.

Он задумчиво посмотрел на море, на закатное солнце. Я ему напомнил:

— Зафрахтованные суда деньги жрут и не малые. Надо выходить в Артур.

— Да, я понимаю. Выжидать дальше бессмысленно. Нам остается только надеяться на то, что Того размышляет также, как и вы.

Ночью под полной луной и мириадами сверкающих звезд мы снялись с якоря. Вышли в открытое море и пошли в кильватере на среднем ходу, с таким расчетом, чтобы оказаться у крепости на самом рассвете. Колчак находился рядом с капитаном в рубке, беспрерывно осматривая горизонт в массивный бинокль и смоля папиросу одну за другой. Он нервничал больше обычного, даже на его вечно холодном лице можно было прочитать сильнейшее переживание.

Вскоре после отплытия, когда еще был виден берег, он, разглядывая горизонт на востоке, вдруг ткнул пальцем:

— Вон они, стоят, проходимцы, караулят.

Я всмотрелся в указанном направлении и, конечно же, ничего не увидел. Попросил бинокль у поддатого и слегка веселого капитана, но и в него не смог разглядеть ни одного силуэта.

— Где? Не вижу.

— Без огней стоят, трудно заметить. Да и далеко.

— Как же вы увидели?

— Облако серое над морем видите?

— Нет. Темно же. Я вообще не понимаю, как вы там можете что-то разглядеть.

— Луна ведь светит. Штиль стоит, а Того котлы под паром держит. Дым ветром не в сторону сносит, а прибивает его к воде. Сначала он вверх летит, а как остынет, опускается. Теперь видите?

Я всмотрелся и действительно, в свете луны заметил еле видные столбы дымов, которые, поднявшись, смрадным облаком прибивались к воде. Все же на море стоял не полный штиль и легкий бриз от берега сносил эту шапку дыма немного в сторону, растягивая серые хлопья сгоревшей угольной пыли по воде, словно нерадивый художник — грязными, неуверенными мазками по сверкающему в лунном свете гладкому полотну моря.

— Да, теперь вижу, — сообщил я. — И, кажется, даже какой-то силуэт могу разглядеть.

— Да, я тоже его вижу. Говорю же, без огней стоят, маскируются.

— А Рожественский может мимо них ночью пройти?

— Только если очень сильно повезет. Если Богородица будет на его стороне или шторм сильный придет.

Я промолчал, продолжая наблюдать за японской эскадрой, затаившейся за скалами мыса словно злой хищник.

— А они нас могут видеть?

— Трудно сказать. Мы с вами, похоже, силуэт крейсера увидели. А он намного больше наших корыт, на которых мы с вами идем. Есть вероятность, что они нас не видят. Хотя мы с огнями… Кто знает.

— В погоню могут пуститься?

— Кто знает, — опять повторил Колчак и повел плечами, разгоняя кровь в затекшей спине. — Скоро будет видно.

И он замолчал, снова припав к окулярам бинокля. И нервничал, жуя размокшую гильзу от погасшей папиросы. Где-то через полчаса напряженного наблюдения, он с небольшим облегчением выдохнул:

— Кажется проскочили.

— Слава Богу, — поддержал его я и капитан, уловив наше настроение, что-то воскликнул на родном немецком. Я его не понял, а лейтенант, если он и знал язык, не обратил на выклик никакого внимания.

Пришли мы к Артуру как и прошлые разы на самом рассвете. Утро нас встретило настолько густым туманом, что торговые суда, подходя к границе территориальных вод, сбавила ход на самый малый, а затем и вовсе остановились.

Я проснулся в неудобной каюте от настойчивого стука в дверь.

— Василь Иваныч, поднимайтесь, пришли, — прозвучал голос Петра.

Я кинул взгляд в иллюминатор и увидел лишь одно молоко. Потом почувствовал, что наше судно никуда не движется, а спокойно стоит. Я вышел из каюты в узкий корридор.

— Сколько времени?

— Семь почти. Рассвело уже давно, да только из-за тумана подойти не можем.

— И давно стоим?

— Да часа два уже. Колчак говорит, что Артур в десяти милях от нас. Пока туман не рассеется ближе подходить не хочет. Но он уже тает, так что скоро пойдем.

И вправду, через полчаса туман над морем разошелся до такой степени, что нас смогли заметить с берега. Вскоре пришел катер и лоцман провел наш караван по фарватеру. Но странное дело, на внутренний рейд не провел, распорядившись бросить якоря на внешнем.

— В чем дело? — спросил я у Колчака, когда суда встали под отвесными скалами Золотой горы.

Он пожал плечами:

— Лоцман говорит, что в порту под разгрузкой уже стоят торговые суда. Нам придется подождать.

— Ого! К нам кто-то рискнул прийти?

Он опять пожал плечами:

— Не знаю, он мне об этом не сказал, а я не спросил. Сейчас сюда подойдет катер и можно будет сойти на берег. Вы со мной?

— Да, конечно, — согласился я и пошел оповещать своих людей.

Спустя полчаса на пыхтящем угольной пылью катере мы причалили. И первое что увидели, когда вошли во внутренний рейд, это три каботажных судна под британским флагом, с которых активно шла разгрузка. И матросы, и солдаты, забегая по стапелям, обратно выходили, таща на спинах объемные мешки. Что-то выгружали портовые краны, сетью поднимая тяжелые ящики. Позже выяснилось, что Витгефт в последние несколько дней гонял тройку миноносцев на перехват судов снабжения японцев и одна из таких вылазок увенчалась успехом. Догнав тихоходов в открытом море, что шли без прикрытия, командир одного из миноносцев поставил коммерческие суда перед выбором — либо те идут под разгрузку в Артур, и получив все необходимые бумаги, доказывающие реквизицию, отбывают после на все четыре стороны, либо будут затоплены. Суда, надо сказать, уже пересекли границу нейтральных вод и оказывались в зоне военных действий. И никакое международное право и в этом случае помочь уже не могло. Капитаны торговых лоханок сделали единственный правильный выбор и, глубокой ночью подойдя к крепости, встали под разгрузку. А чуть позже я узнал, что Стессель реквизировал почти пять тысяч пудов риса, три тысячи пудов муки, много разнообразной продуктовой мелочевки и, что самое главное, сотни тысяч патронов. И именно этому факту радовались люди. Все понимали, что это помогало снятию блокады более всего. Впрочем, простые граждане, измученные голодом, предвкушали скорое увеличение рациона.

Вечером, когда британские суда ушли из Артура опустошенными, дошла очередь и до нас. Колчак, еще днем отчитавшись перед начальством, теперь наблюдал за разгрузкой.

Юн, оказавшись дома, откровенно радовалась. Лизка встретила ее словно родную, обняв и приютив на своей половине дома. И весь день обе они