Тьма внешняя - Владимир Лещенко

Но слишком много рыцарей вышло сегодня в бой, слишком близко подпустили их мятежники. Горящая смола оказалась бессильна остановить их, как не могли остановить их прадедов горящая нефть арабов и византийские огнеметы. А мученическая смерть товарищей только придала им силы и ярости. Стремительно промчались они мимо сотен чадящих горелой плотью костров, втоптали в землю пытавшихся слабо сопротивляться пращников и прислугу баллист и всей массой врубились в неподвижную гущу вражеской пехоты. Первые ее ряды мгновенно легли, как трава под косой.

Рыцари все глубже вклинивались в пятившихся мятежников. Взлетали вверх топоры и мечи, отбивая неумело подставленные короткие пики. Кидающиеся под ноги коням подростки пытались вспороть животы скакунам – и иногда им это удавалось прежде, чем сталь обрывала их жизнь.

Мятежники гибли тысячами под ударами рубивших и коловших направо и налево рыцарей, они отползали назад, устилая свой путь сплошным ковром окровавленных тел. Но они не бежали, опрокидывая и топча друг друга, в безумной панике, как это должно было неизбежно случиться.

…И в этот миг странное ощущение возникло в душе де Граммона. Словно кто-то громадный, невероятно могучий, довольно усмехнулся, потирая руки, при виде того, как захлопнулась ловушка, куда жертва сама сунула голову.

…На поле битвы повалила королевская пехота. Она шла сомкнутым строем, выставив вперед пики; передние ряды сомкнули щиты. Позади шли шеренги лучников, обученных стрелять поверх голов.

Он еще успел заметить, как часть легкой конницы рысью направляется в обход схватки, стремясь зайти бунтовщиками в тыл, когда вновь прозвучали фанфары, подавая сигнал к атаке.

Пришло время вступить в бой резерву – то есть им.

Те, кто хоть раз выходил на поле битвы, знают, что самое трудное – это стоять неподвижно и ждать, когда на твоих глазах льется кровь и падают мертвыми твои товарищи.

И вот теперь именно им было суждено нанести решающий удар, который добьет раненного зверя.

Почти мгновенно его отряд оказался в самом центре сражения. Впереди мчался окруженный толпой телохранителей герцог Алансонский, потом он потерял его из виду – было не до того.

Пика сломалось в первые же минуты, кто-то – кажется старший конюший, на скаку перебросил графу свою.

Кровь стекала по лезвию его меча, кровью были забрызганы доспехи и попона, а врагов все не убывало.

…Вот навстречу ему несется человек, размахивающий тяжелым кистенем на длинной цепи, на голове его – помятый рыцарский шлем.

«Болван! Зачем тебе шлем, когда других доспехов нет?!» – промелькнуло в голове графа, когда он легким касанием острия меча рассек тому подключичную вену. Еще мгновение – и падающий обладатель шлема остался далеко позади.

Вот высокий бородач чья голова обмотана красным платком, яростно рубящийся двуручным рыцарским мечом – всадник, опрометчиво попытавшийся достать его, был разрублен буквально до седла. «Вот это удар! Впервые вижу, чтобы пеший конного вот так развалил!» – промелькнуло в голове Бертрана в момент, когда острие его пики вонзилось в прикрытый дрянной кольчугой бок гиганта. Ясеневое древко легко выдержало удар, опрокинувший бунтовщика наземь, но откуда-то сбоку на него обрушился мясницкий топор, насаженный на длинную рукоять. С сухим треском дерево переломилось – а через мгновение ловкий секироносец лишился головы, напрочь снесенной мечом Дени.

Какой-то рыцарь отчаянно пытается стряхнуть с копья сразу три наколотых на него тела в то время, как человек десять, вертясь с разных сторон, как борзые вокруг медведя, пытаются накинуть на него арканы.

Вот другой обрушивает со всего маху булаву на неумело подставленный щит седого, кряжистого бунтовщика, и тот, не сдержав удара, падает.

…Крупная, мясистая баба, ловко принявшая на пику всадника…

Женщина с разряженным арбалетом, на голову которой он опустил меч… Рыцарь, стоящий у тела убитого коня, отмахивается топором от обступивших его врагов… Копошащаяся на земле бесформенная куча людей, из под которой торчат ноги в сапогах с позолоченными шпорами…

…Потом вдруг де Граммон, словно очнувшись, обнаружил, что перед ним больше нет никого. Только тогда он огляделся, переводя дыхание. Он вместе со своим «копьем» оказался на противоположном конце поля сражения. Бой здесь уже закончился. Землю покрывали человеческие тела, потерявшие седоков кони бродили меж ними, осторожно переступая через мертвецов.

Шагах в тридцати от графа била копытами издыхавшая с распоротым брюхом лошадь. Позади, там, где кипело сражение, висело густое облако пыли, закрывшее чуть не весь горизонт. Оттуда доносились приглушенные звуки боя. В ближний лесок убегали какие-то люди. Поодаль малочисленные группки рыцарей рубились с отчаянно отбивавшимися, ощетинившимися пиками пешцами. Де Граммон пересчитал своих. Не хватало двух; серьезно ранен не был никто. Суастр, морщась, перетягивал белой тряпкой располосованную правую руку, одновременно пытаясь приладить разрубленный кольчужный рукав. Еще у двоих кони мало на что годились из-за рваных ран на ногах. Попоны, доспехи, конская шерсть и упряжь – все было обильно окроплено кровью.

Не вытирая меча, он вбил его в ножны.

– Всем туда! – выкрикнул он, указывая на клубящийся прах.

* * *

…Что-то всплыло в памяти, словно какой-то неясный отблеск, а затем далекое и смутное воспоминание вдруг встало перед глазами Таргиза. Он, сжимая в руках древко тяжелого копья с наконечником темной бронзы, стоит рядом с точно такими же, как он, воинами, а на них стеной стремительно надвигается визжащий черный вал вражеской конницы. Но это длилось только неуловимое мгновение: тренированная воля Хранителя отогнала постороннюю мысль. Через несколько мгновений Таргиз уже забыл о ней, всецело поглощенный происходящим на поле боя, вернее, его отражением в многомерности астрала… Все шло к успешному завершению, но расслабляться было нельзя.

* * *

…И они увидели то, что было скрыто от них облаком пыли. Одного взгляда де Граммону хватило, чтобы понять – битва полностью проиграна.

Войско было обращено в бесформенную толпу, бессмысленно топчущуюся на месте.

В изрубленных латах, с обломанными пиками, сдавленные, сжатые со всех сторон серой человеческой массой они были беспомощны и бессильны.

Тысячи вил, протазанов, бердышей, упертых в землю, преграждали рыцарям путь со всех сторон.

И не было места, чтобы взять разгон, да и невозможно было уже заставить испуганных уставших коней, броситься на стальной частокол. Мятежники не пытались вступать с сеньорами в схватку. Это вовсе и не было нужно им. Лучники и арбалетчики с расстояния в сорок-пятьдесят шагов, когда не спасали никакие доспехи, беспрепятственно били на выбор беспомощно топтавшихся всадников. Каждое мгновение десятки их падали наземь. Несколько разрозненных дружин с разных сторон пытались пробить окружение. Тщетно. Когда закованные в сталь наездники таранили человеческую стену, мятежники вовсе не кидались, очертя голову, под шестопер или секиру. Они ловко расступаясь перед ними, метали под ноги коням толстые жерди, и те падали, ломая ноги и спины. На всадников набрасывали арканы, стаскивали их с седел крючьями и приканчивали рыцарей, неуклюжих в своих тяжелых панцирях, как перевернутые черепахи. Слышались лязгающие удары, вопли забиваемых окованными железом дубинами людей.