Четвертый кодекс (СИ) - Виноградов Павел Владимирович "Палимпсест_2"

Постройки, ставшие руинами миллионы лет назад, все равно решительно отличались от окружающих высоких холмов. Евгений смутно помнил, что года за четыре до того, как он покинул Землю и свое время, мировые СМИ взахлеб сообщали, что американский космический аппарат сфотографировал на Марсе нечто похожее на рукотворные объекты. Кромлех, погруженный в мир древних майя, тогда не обратил на это особенного внимания. Но теперь эти «объекты» были перед ним.

В благоговейном молчании путники вступили в мертвый Аделин-виири.

Евгению он очень сильно напоминал развалины древних мексиканских городов, только увеличенные в четыре-пять раз. И еще здесь не было буйных зарослей вокруг – лишь камень, песок и остовы погибших деревьев. В имперскую эпоху Аделин-виири славился своими садами и парками...

Оставив машины на границе развалин, паломники шли мимо разрушенных зданий, пересекая полузасыпанные каналы, в которых некогда плескалась прохладная вода. В этом городе, словно в Венеции, они во многом заменяли улицы, из конца в конец мегаполиса по ним сновали толпы эгроси. Некоторые почти не вылезали оттуда, отдыхали, удобно устроившись на самом дне, просыпались и вновь принимались за дела. Теперь в песке паломники иногда натыкались на их тоскливо взирающие провалами глазниц черепа.

На Земле Кромлех, как истинный гуманитарий, не очень-то воспринимал точные науки. Но мозг эгроси был в несколько раз крупнее человеческого и оснащен куда большим количеством синапсов. Поэтому теперь Благой не просто знал, что все пропорции этого огромного города тщательно вычислены. Он еще и явственно видел в уме воображаемые линии, соединяющие рукотворные постройки и природные объекты – скалы, холмы и метеоритные кратеры, изящно вписанные древнейшими архитекторами в общую изощренную концепцию. Линии эти сплетались в сложную сетку, иллюстрирующую представление древних эгроси о своей планете с ее периодами и об окружающем космосе.

Это была вполне зримая космогоническая модель Марса и его места в Солнечной системе до Дня гнева. И еще – обсерватория и святилище солнечного культа, в центре которого находился конечный путь их паломничества, великий лик Аади-Иаасси, Объединителя, Сына Аделинаам.

Кромлеха, как историка, поражало, насколько хорошо эгроси помнили свое прошлое – несмотря на гигантскую даже по их меркам толщу веков и то, что в Гротах совершенно не развита была археология поверхности. Доставлять оттуда любые предметы считалось кощунством, а те немногие, кто этим занимался, презирались всеми. Но все равно в Гротах прекрасно знали о том, что происходило десятки миллионов лет назад. Любой головастик-школьник мог в подробностях рассказать о долгой, трагической и славной жизни первого императора, воссевшего на алмазный трон в Аделин-виири, о его удачах, трагедиях и жестокости, завоевательных походах, победе над королевством Гриизийя, возведенном в память павших огромном мемориальном комплексе на месте последней, самой ужасной битвы. И об еще более величественном памятнике во славу великого властителя в самой столице, который начал строиться при его жизни, и возводился несколькими поколениями правителей после, пока не приобрел вид совершенный. А вскоре пришел День гнева.

Остались эти развалины, сохранявшие древнюю гармонию – то ли планетарные часы, то ли секстант. Тени от культовых зданий и обработанных скал и холмов в разные дни года падали на строения, символизирующие многочисленные праздники. На Земле похожие функции выполнял Стоунхендж, однако древнебританский каменный круг по сравнению с этим городом был словно дачный домик перед Зимним дворцом.

Пройдя центр города, паломники вышли на огромное поле, бывшее в древности плац-парадом для толп эгросимооа, собиравшихся здесь во время ежегодных общеимперских торжеств – летнего и зимнего солнцестояний, Нового года, Дня Владыки. Слева виднелся массивный угрюмый замок, в древности защищавший город от врагов с моря, справа – высокий холм, на вершине которого древние изваяли один из спутников Эгроссимойона, который они представляли в виде проказливого агри. А дальше возвышалась великая пирамида. Она была в несколько раз выше пирамиды Хуфу и куда более вытянута, напоминая нацеленный в небо каменный кинжал. И еще отличалась от земных пирамид тем, что была пятигранна. На фоне марсианского пейзажа и мертвенного неба это производило впечатление воплощенной в реальности картины Кирико.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Благой знал, что четырехгранные пирамиды на планете тоже были – например, на том же острове Гриизийя. Но пятигранники были чисто имперским атрибутом. И тот, который они сейчас созерцали, называвшийся Палец Эгроссимойона, был величайшим. В древности он служил главным гномоном – «стрелкой» солнечных часов. В момент зимнего солнцестояния его огромная тень ложилась на Лик, и тот медленно выходил из нее, зримо являя народу рождение в пустоте нового Аделинаам, слившегося с образом отца Солнечной империи.

Конечно, за прошедшие сотни тысячелетий положение планеты и ее окружения настолько изменилось, что часы «сломались» и точность движения теней была нарушена. Но по-прежнему суровый Аади-Иаасси, половина лица которого была изображена в виде лишенного плоти черепа, взирал на отца своего Аделинаам, источая вечную мысль-мольбу: «Боже мой! Боже мой! Для чего наказал нас?»

Паломники в развевающихся от пронизывающего ветра ярких праздничных одеждах и высоких ритуальных тиарах поверх доспехов-скафандров остановились. Отсюда Лик представлялся им широким плоским курганом. Лицо императора во всем его великолепии можно было увидеть, лишь поднявшись над ним. «На Земле его потом тоже увидят», - вспомнил вдруг Кромлех те самые сенсационные фото со спутника, хотя «лицо Марса» тогда был официально объявлено обманом зрения, парейдолией.

Но и стоящие на равнине наблюдатели, созерцая прихотливо изрезанный гребень кургана, видели в нем четкий профиль эгроси, хоть и сильно обгрызенный временем. «Из полустертых черт сквозит надменный пламень, / Желанье заставлять весь мир себе служить», - вспыхнули в памяти Евгения странно, но удивительно верно прозвучавшие сейчас земные строчки. Его спутники, выражавшие свое благоговейное изумление обычными у эгроси экспансивными жестами, уловили мысль Благого и замерли, осознав ее точное соответствие моменту.

И тут Кромлех услышал позади звук... Или это был не звук, и сработал не слух, а какое-то иное чувство, побудившее его резко развернуться.

Это был... сарай. Из всего странного и чудесного, что Благой видел сегодня, это зрелище потрясло его больше всего – обычный земной сарай на каменном основании из больших валунов и дощатыми стенами со щелями. На вид довольно старый сарай, и... знакомый, очень знакомый, но Евгений не успел понять, почему. И из приоткрывшейся его двери кто-то явно собирался выйти...

Впрочем, видение тут же исчезло и Благой понял, что просто пережил мгновенную галлюцинацию. «Сначала Шелли, теперь это... Земля зовет», - подумал он, широко зевая от пережитого изумления. Но тут его спутники приступили к последнему этапу паломничества, и Евгений отправился за ними, вновь влившись в общую ауру мысленного псалма владыке Аделинаам, сыну его Аади-Иаасси и духам этого места.

Последнее, похоже, не было мистической абстракцией – уже некоторое время Благой ощущал в общей молитве некое постороннее вмешательство, с каждым шагом к Лику Императора становившееся все более настойчивым. Словно навязчивый шепот в голове психически нездорового человека – сначала невнятный, но скоро обретающий непреклонность приказа.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

«Ты пришел... Иди, иди сюда... Иди к нам, будь с нами... Мы ждем...»

Откуда-то Кромлех понимал, что этот приказной шепот адресован именно ему. Понимали это и его спутники, и, кажется, даже знали, что так и дОлжно.

Евгению стало жутко, он попытался не слышать шепот, но не в состоянии был вырваться из общей ауры.

Так паломники подошли к кургану и стали подниматься на него по едва заметной тропинке, кое-где оснащенной стершимися ступенями. Их путь лежал в самый центр Лика – во впадину, обозначавшую рот государя. Это был храм без крыши, под которым пребывал в несокрушимом покое выдолбленный из цельного алмазного метеорита саркофаг Аади-Иаасси с его мумией и всеми сокровищами. Будь это на Земле, гробницу разграбили бы еще десятки миллионов лет назад. Но на Эгроссимойоне такое было немыслимо.