Власть без славы - Иван Лаптев

Есть и другая сила, я тоже назову ее с полной определенностью. Мне кажется, что здесь не последнюю роль сыграли страхи, которые испытывает КПСС, ранее правящая, а сейчас наиболее сильная политическая партия, в связи с подписанием Союзного договора.

Вопрос. Вы верите словам Янаева о возвращении М. С. Горбачева и продолжении совместной работы?

Ответ. Я должен сказать, что вчерашняя пресс-конференция, на которой выступали члены ГКЧП, произвела на меня угнетающее и отталкивающее впечатление. Я, как журналист, как политический деятель, конечно, встречал всякую ложь. Но редко бывает ложь такого масштаба и такой неприкрытости. Я-то знал, что накануне вечером, 18 числа, мои знакомые беседовали с Горбачевым, который находился в очень хорошем, нормальном состоянии. Обсуждал, как будет организовано подписание Союзного договора, был полон уверенности, что сегодня, 20-го, это подписание состоится.

А потом, кто поставил диагноз его здоровью? Павлов, Янаев? Я таких врачей не знаю. Вчера сказали, что организм у М. С. Горбачева подизносился. Ну, знаете, если на таком уровне будут даваться объяснения, если на таком уровне будут приниматься решения этим комитетом, то мы уж точно попадем в суперчрезвычайную ситуацию, в ситуацию гражданской войны, в ситуацию полного развала и деградации страны.

Вопрос. Вы обратили внимание, вчера я задал вопрос о том, когда мы сможем увидеть Михаила Сергеевича. И получил ответ: как только поправится. Если следовать такой логике, то процесс выздоровления может затянуться надолго, а может пройти и очень быстро. Как вы считаете, Михаил Сергеевич сейчас находится в Москве или на юге?

Ответ. Сегодня я получил несколько противоречивых сообщений на этот счет. Рано утром сообщили, что ночью в Москве приземлились три военно-транспортных самолета и на одном из них Горбачева привезли в Москву. Затем поступило опровержение. Вы понимаете, что и сообщение, и опровержение — это неофициальная информация, и я прошу вас и телезрителей принять ее именно как неофициальную. После пришло еще одно известие: он в Крыму, но не на даче, с дачи его вывезли на военный корабль. Потом опять опровержение. Прибежал один аналитик и заявил, что если судить по действиям его ближайшего окружения и некоторым сигналам, которые оттуда поступают, то он в Москве. Не могу судить. Мы же не знаем, в каком он сейчас состоянии, приехал ли сам, привезен ли насильно. Я думаю, каждый из нас может быть уверен в одном: если бы президент страны прибыл сам, он сейчас был бы на работе и мы бы все знали об этом.

Когда я возвращался на работу, в машину позвонил Э. Сагалаев, спросил, можно ли это интервью запустить по внутреннему радио «Белого дома». Я ответил, что, конечно, можно. В конце дня оно там звучало несколько раз. Потом пришло сообщение, что «телевизионная служба АПН направила за рубеж десятки репортажей о событиях в Москве 19–21 августа, интервью с тт. Лаптевым, Яковлевым, Шеварднадзе, Хасбулатовым, Поповым, Ростроповичем» — все эти материалы вошли в документальную программу «Преображение».

Уже поздно вечером пришел депутат Валерий Николаевич Очиров, летчик, Герой Советского Союза, замечательный парень. Позже он сойдется в борьбе за кресло президента Калмыкии с Кирсаном Илюмжиновым и проиграет, потому что финансовых ресурсов у него было, безусловно, поменьше, а совести, думаю, побольше — предвыборные обещания он давал сдержанно. Пока же он работал помощником у маршала авиации, в скором будущем министра обороны СССР Е. И. Шапошникова и заходил ко мне часто, хотя был членом Совета Национальностей.

Он был очень взволнован, рассказал, что в Кубинке «сидят» две вертолетных группы. Мы посоветовались о том, как бы оставить их и дальше там «сидеть», не допустить вылета к «Белому дому». Грустно заметил, что и армия, и командование совершенно дезориентированы, никто не понимает, что происходит, люди, привыкшие к приказам, близки к психологическому срыву. Помолчал и, понизив голов, выдал:

— Иван Дмитриевич, сегодня ночью будет кровь.

Как я ни пытался выяснить, что он имеет в виду — штурм, провокацию, какое-то самодеятельное выступление вооруженных людей, — больше Валерий Николаевич не сказал ничего. Попрощался и ушел.

Здание Верховного Совета СССР было уже практически пустым. Нишанов уехал, потом мне сказали, что и Лукьянов отправился на дачу. Многочисленный отряд наших чиновников как-то рассеялся в никуда, только дежурные секретари и помощники уныло дожидались, когда я тоже уеду. В этот момент мне вдруг показалось, что все происходящее происходит как бы не по-настоящему, притворством веяло и от путча, и от документов ГКЧП, и в шуме вокруг этого начинали звучать фальшивые ноты. Но ведь вот же они, танки, бронетранспортеры, их-то призрачными никак не сочтешь. По Ивановской площади ударил мерный солдатский шаг. До этого я ни разу не видел наших охранников в камуфляже. Да и они ли это идут? Спросить было уже некого. Телефоны молчали. Я поочередно проверил их — связь работала.

Дома обстановка была не лучше. Дочь уже сутки дежурила на баррикадах у «Белого дома». Жена оставила записку, что уезжает на электричке на дачу. Я позвонил туда, доехала благополучно, Лукьяновы тоже там, гуляют, к нам не заходили…

Глава 12. Факир был пьян, и фокус не удался

Не помню, где и когда слышал я эту поговорку о пьяном факире, вознамерившемся манипулировать коброй. Фокус не удался, оскорбленная кобра укусила факира.

Попытку путча тоже можно представить как неудачную демонстрацию некоего фокуса, а уж пьянства-то у «факиров» хватало. Но утром 21 августа, думаю, протрезвели все.

Ночь опять выдалась почти бессонной, и в 6 часов я включил всегда путешествующий со мной маленький, но очень мощный, радиоприемник — подарок фирмы «Сони», тогда почти постоянно настроенный на волну радио «Свобода». В начале каждого часа традиционно передавались (и передаются) новости, первой среди них шло сообщение о гибели трех человек в туннеле, на пересечении Садового кольца и Калининского проспекта. Кровь пролилась, путч вступил в новую фазу. Впервые стало действительно страшно, ибо логика любого кровопролития беспощадна, она неминуемо ведет к новой крови.

В десять часов нас с Нишановым вызвал Лукьянов, на 15 часов было назначено заседание Президиума Верховного Совета СССР, ему надо было договориться о том, как вести Президиум. Но вместо этого он стал говорить, что вот теперь «их» авантюра окончательно провалилась, что сейчас он будет требовать, чтобы ему дали самолет, он полетит за Горбачевым, забыв, что еще день назад убеждал всех в болезнях президента. В этот момент ему кто-то позвонил через спецкоммутатор, мы с Нишановым вышли — существовало неписаное, а может быть, и писаное, правило, что при разговорах по первой «вертушке» и тем более по «СК» в кабинете хозяин должен оставаться один. Потоптались в приемной, разговор, видимо, затягивался, отправились в свои кабинеты. Минут через сорок Лукьянов вызвал нас снова и уже вполне определенно сказал, что сейчас уезжает в Министерство обороны, что там он потребует самолет, добьется этого и привезет Горбачева. А заседание Президиума должны провести мы с Рафиком Нишановичем. Он с таким нажимом и с такой решительностью говорил об этом самолете, что я в очередной раз ему поверил. Вернувшись к себе, я снял трубку прямой связи и сказал Лукьянову:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});