Злой рок. Политика катастроф - Фергюсон Ниал (Нил)

Безусловно, по крайней мере некоторые официальные лица подозревали, что пандемия принесет много неприятностей. 10 октября 2018 года помощник министра Кадлек прочел в Центре Штрауса при Техасском университете лекцию о том, как развивается политика в сфере биологической защиты. «Если мы ее не создадим [страховую политику на случай пандемии], – сказал он, – и потом столкнемся с пандемией, это будет SOL [англ. shit out of luck, „все хреново“]». «Мы все тут веселы, но это так, показуха», – добавил Кадлек[1166]. Если и требовался пример того, насколько деградировали за последние двадцать-тридцать лет государственные (и некоторые частные) учреждения США, этот подошел прекрасно[1167].

Итак, проблема была не только в том, что президент просчитался. Спецслужбы, как кажется, сделали все от них зависящее, предупредив о том, какую серьезную угрозу представляет вспышка в Ухане, – даже несмотря на то, что в Китае сперва не хватало американских представителей, поскольку администрация Трампа свернула программу «Прогноз» (учрежденную в 2009 году при финансовой поддержке Агентства США по международному развитию как часть инициативы по противодействию угрозам возникающих пандемий [EPT])[1168]. И Центры по контролю и профилактике заболеваний, и Министерство здравоохранения и социальных служб, и Совет национальной безопасности – все знали об опасности уже к первой неделе января. Питер Наварро, один из советников президента по торговле, неоднократно и верно предупреждал об опасности «тяжелой пандемии», способной зародиться в Китае[1169]. Среди других влиятельных лиц, осознавших серьезность положения, были Мэтью Поттингер, заместитель советника президента США по национальной безопасности; а также сенатор Том Коттон и Элизабет Чейни, входившая в Палату представителей США[1170]. «Это станет самой масштабной угрозой для национальной безопасности из всех, с которыми вы столкнетесь в дни вашего президентского срока, – сказал Трампу 28 января его советник по вопросам национальной безопасности, Роберт О’Брайен. – Это будет самое трудное, с чем вам придется иметь дело»[1171]. Запреты на въезд в США, наложенные на путешественников из Европы и Китая, вступили в действие слишком поздно, чтобы принести ощутимую пользу, и претворялись в жизнь слишком плохо, – но если говорить о выбранном курсе, то они были правильными[1172]. А те, кто сейчас говорит, что полное закрытие американского воздушного пространства было обосновано, забывают, с каким рвением почти все СМИ осуждали даже эти ограниченные меры[1173].

Намного более серьезным провалом оказалось то, что все полномочия были отданы Центрам по контролю и профилактике заболеваний. Это привело к большой волоките с тестами. В CDC не только отказались использовать тест-системы ВОЗ, но и мешали другим учреждениям в США проводить собственные проверки, а затем распространили неработающий тест. Управлению по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов (FDA) пришлось одобрять тест-системы, не принадлежавшие CDC, и это не улучшало положение дел. К 28 февраля в CDC провели в общей сложности 459 тестов[1174]. К 7 марта было проведено 1895 тестов – и это когда в Южной Корее за неделю после первого случая контактного заражением вирусом успели проверить 66 650 человек[1175]. Кроме того, была масса проблем с ложноотрицательными результатами[1176]. Путешественников в CDC отслеживали тоже из рук вон плохо. Это фиаско не имело к Белому дому никакого отношения, да и на недостаток средств его тоже было не списать[1177]. Оно стало отражением классического бюрократического склероза. «Вмешательство противоречит нашей культуре», – признал бывший сотрудник CDC. Учреждение сгибалось под тяжестью «невыразимой, обременительной бюрократии». «Агентство всю свою жизнь ждало именно этого момента, – сказал бывший сотрудник FDA. – А они взяли и все испортили. Это очень печально. Ведь именно на такой случай их и создавали»[1178].

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Как и Великобритания, Соединенные Штаты в середине марта резко перешли от безмятежности к панике. Чрезвычайную ситуацию Трамп объявил еще в рамках Закона о службе здравоохранения от 31 января. Но 13 марта он выпустил две декларации о чрезвычайном положении в стране в соответствии с Законом Стаффорда и Законом о чрезвычайных положениях, а пять дней спустя затребовал чрезвычайных полномочий посредством особого указа, принятого в рамках Закона об оборонном производстве. Центры по контролю и профилактике заболеваний внезапно предупредили о том, что заражено «от 160 до 214 миллионов человек». «Умереть могут от 200 тысяч до 1,7 миллиона американцев, – сообщала New York Times. – Есть вероятность, что госпитализация в Соединенных Штатах может потребоваться самое меньшее 2,4 миллиона, самое большее – 21 миллиону человек»[1179]. Только в этот момент вдруг выяснилось, что людям хронически не хватает масок, а возможности отделений интенсивной терапии и реанимации в значительной степени разнятся от штата к штату[1180]. Вот вам и «готовность к пандемии». Появилось множество статей, предвещающих США участь провинции Хубэй или Северной Италии, причем вопреки явным несоответствиям: в целом плотность населения в США, как и плотность собственно городского населения, намного меньше[1181][1182]. Итальянцы пользуются общественным транспортом втрое чаще американцев. Стоило сравнивать Нью-Йорк и Ухань или Милан. Тем не менее большинство штатов к концу марта ввели ограничения на поездки, из-за чего радикально сократились объемы перевозок в значительной части крупных городов (от 50 до 90 %, согласно данным TomTom). Сильнее всего пострадали города в тех округах, где объявили самоизоляцию, но резкое снижение мобильности имело место практически повсюду. Самолеты летать продолжали, но они были пусты – с 26 марта по 20 мая объем пассажирских перевозок не дотягивал и до 10 % от того уровня, какой был зарегистрирован за тот же период в 2019 году[1183].

Был и еще один политический провал, о котором почти не говорили. Мы уже отмечали, что те страны Азии, которым удалось наиболее успешно справиться с COVID-19, обратились к технологии смартфонов и задействовали сложные системы отслеживания контактов. Почему этого не произошло в США – в стране, где родился интернет; где размещаются штаб-квартиры самых крупных технологических компаний в мире; где собраны огромнейшие массивы данных о каждом аспекте жизни пользователей? Стандартный ответ – «потому что американцы никогда не стерпят подобного нарушения своих гражданских свобод» – неубедителен. Вряд ли можно сказать, что население, посаженное под домашний арест разной степени тяжести, наслаждается гражданскими свободами. За исключением одной небольшой статьи в Washington Post от 17 марта[1184], вплоть до 10 апреля ничто не свидетельствовало о том, что хоть кто-то намерен использовать данные о местоположении и графы социальных сетей (а ведь их с легкостью могли предоставить Google, Apple и Facebook♦, и тогда отследить контакты стало бы гораздо проще)[1185]. Наконец, накануне Пасхи появилось объявление: «Apple и Google совместно работают над технологией отслеживания контактов, связанных с COVID-19». Более точным был бы такой заголовок: «Apple и Google совместно работают над блокировкой технологии отслеживания контактов, связанных с COVID-19». Такое чувство, что юристы крупнейших американских IT-компаний считают цифровое отслеживание контактов слишком рискованным. Сперва в Кремниевой долине утверждали, что необходимо разработать международный стандарт, а потом решили скинуть проблему на правительства штатов, которым явно не хватало компетентности для создания эффективных систем, даже если бы на уровне того или иного штата некоторые решения имели свой смысл, чего на самом деле не было, поскольку между штатами отсутствовал пограничный контроль. К началу сентября приложения запустили только в шести штатах[1186]. К данным о местоположении обращались лишь для того, чтобы отследить, как COVID-19 распространялся по стране – например, с пляжей Флориды после весенних каникул и из Нью-Йорка в первой половине марта, – прежде чем началась паника[1187]. К 11 апреля Америка почти что замерла: поток транспорта к розничным магазинам и местам отдыха сократился на 45 %, к местам работы – на 48 %, а большинство регионов ушли на самоизоляцию – после того как вирус распространился повсюду. И вновь запреты на поездки вступили в силу слишком поздно и не сумели оказать хоть сколько-нибудь заметный эффект[1188].