Львы и Драконы - Виктор Исьемини

— Слушай, идем скорее, а? — поторопил приятеля толстячок Тонвер. — Когда он орет, меня и впрямь будто по загривку холодом пробирает. Может, он в самом деле Светлым вдохновлен?

— Тогда нужно признать, что на сей раз Гилфинг избрал своим орудием действительно дубину. И ведь братия слушает, в самом деле слушает… Почему же на них действует когерова проповедь, а на нас нет?

— Потому что мы грамотные, — вполголоса буркнул Тонвер (они как раз приблизились к монастырским воротам), затем крикнул, — эй, брат привратник, отворяй-ка!

Оказавшись снаружи, толстяк продолжил:

— Если слушают люди тупые да безграмотные, вот как здешняя братия, тогда проповедь нашего Когера падает им на сердце, как семена на благодатную почву. А тебя, закоренелый скептик, обчитавшийся Мерка Нового, не проймет и новое Гилфингово явление, случись оно на твоих глазах. Вот так-то, брат Дунт!

— Ну, почему же не проймет, — раздумчиво возразил тощий монах, — вполне может статься, что и проймет. Это смотря сколько выпить…

* * *

— Скажи, Дартих, а зачем ты живешь?

— Слава Гилфингу Пресветлому, что наконец-то вразумил этого олуха…

— Это ты к чему, хозяин?

— Наконец-то ты задал не лишенный смысла вопрос. А то все «куда идем» да «куда идем»…

— Куда мы идем, мне тоже хочется спросить, — признался юноша, — но ты не отвечаешь.

— Скоро будем на месте, думаю.

— На каком месте?

— Ты сам поймешь.

— Ладно. Раз ты говоришь, что вопрос был не лишен смысла, то, может, ответишь? Зачем ты живешь, Дартих?

— А я уже не живу. Я — так. Прежде жил, чтобы служить моему благородному и могущественному сеньору, графу Каногору.

— Это я знаю…

— Заткнись, ты ничего не знаешь. Я служил его милости Каногору Эстакскому, и не было у меня никого в жизни, ни жены, ни детей, а родителей своих я не помню. Вырос в Эстаке, в замке… Теперь-то я думаю, что будь у меня семья, то жил бы для нее…

Толстяк с опаской оглянулся на спутника — не смеется ли? Нет, парень слушал внимательно, с серьезной миной.

— Так вот, если бы, говорю, была у меня семья, то из меня вышел неплохой муженек и папаша. Но не сложилось. И, поскольку был у меня один только хозяин, то жил я, ему служа. Теперь у меня хозяина нет. А последний приказ его милости знаешь, каков был? Не знаешь, откуда тебе… Сэр Каногор велел, чтоб я, если придет слух о его, графа Эстакского, гибели, чтоб я тебя прирезал. И я впервые ослушался моего господина… Однако думаю, он бы мне простил и со мной согласился бы. С другой стороны, в комнатенке, где тебя содержали, нашли вполне подходящий труп. И возрастом, и сложением — вылитый ты, парень.

— Это я понимаю… — попытался вставить юноша. — Но…

— Так что, — не слушая спутника, продолжал Дартих, — приказ я почти что исполнил. И теперь нет у меня господина, а есть ты, раб. Поэтому я при тебе, а ты — при мне. И мы с тобой идем. Вот и весь разговор.

— Так, значит, ты считаешь, что уже не живешь… — повторил невольник. — А я?

— А ты — еще не живешь, — отрезал Дартих.

— Как же так? Вот ты, пока каногоровым слугой был, так, говоришь, жил для него. А я — твой раб и…

— А много мне от тебя корысти было? — буркнул Дартих. — От моей службы господину Каногору великая выгода случалась… а ты? Тьфу! Кто из нас кому служит в дороге-то? Кто кого кормит? Оберегает? Из беды выручает? Нет, парень, ты пока еще не живешь! Да ты и прежде не жил толком! Вспомни, день за днем, чем занимался? А ведь ты имел власть, силу, деньги! Ты имел огромные деньги! И что?

— Ну… понимаешь…

— Не хочу понимать. Я был сиротой, а ты убил отца… У меня не имелось ни одной родной души в Мире, а ты и брата хотел убить. Я служил, а у тебя были слуги. И что же? Кто теперь чей раб? Кто в цепях? Кто кого ведет? Нет, парень, ты еще не живешь.

— А когда же начну-то, Дартих? Когда я начну жить?

— Когда придем.

Глава 40

Имперская армия на рассвете снялась с лагеря и медленно двинулась по тракту. Дождь прекратился, даже выглянуло солнце — солдатам это показалось добрым знаком. Имперский золотой орел сверкнул на алом флаге… Поскольку было известно, что гевское войско стоит наготове поблизости, шли медленно. Впереди — сильные отряды кавалерии, следом — остальные части.

Подул сырой ветерок, испарения, поднявшиеся под солнечными лучами, клочьями поплыли к дальнему лесу… Когда авангард подошел к месту, где предполагалось свернуть на озимое поле, головной дозор донес — путь закрыт. Гевская армия выстроилась на пашне, позади первой линии противник поставил огромные деревянные башни. Удивительно, но гевцам удалось перетащить тяжеленные постройки из лагеря на поле. Верхушки сооружений угадывались над полосой тумана, над ними реяли флаги с белым драконом. Алекиан собрал капитанов и осведомился, как они посоветуют действовать. Разумеется, все молчали — опытным воинам был не по душе этот поход на «мокрое королевство» в разгар осени. Они предпочли бы отступление… но понимали, что такой совет император принять откажется. Идти дальше — значит оказаться между замком и армией Гезнура. Остается схватка, но это означает не просто полевое стражение, но штурм башен… Наконец Валент решился:

— Ваше императорское величество, мы можем еще пройти по дороге и развернуть фронт левей, так что линия башен окажется уходящей под углом в тыл гевцам. Перестроить своих людей они смогут без труда, но перетащить башни — вряд ли. Земля-то раскисла. Но в этом случае нам следует атаковать незамедлительно. Времени на подготовку не будет.

— Отличный план, сэр Валент, — тусклым тоном произнес император. — Если он приведет к победе, место имперского маршала — за вами. Командуйте продолжить движение… И вообще, руководите, сэр. Даю вам полномочия главнокомандующего.

Валент склонил голову, принимая почетное назначение. Перья на шлеме качнулись.

Имперская кавалерия выдвинулась на поле, за ее спиной прошли пехота и обоз, гевцы не препятствовали — должно быть, они тоже оказались не готовы к немедленной схватке.

Люди Алекиана двигались поспешно, даже лихорадочно. Всадники, которым с седел было лучше видно построение гевцев, опасались атаки вражеской кавалерии, но конники на противоположной стороне поля тоже перемещались параллельно имперским отрядам, выстраивая фронт заново. Едва отряды кавалерии удалось выстроить более или менее ровно, Валент приказал развернуть знамена и готовиться к бою. К этому времени туман поредел, солнце снова скрылось. Рыцари, образовавшие первый ряд, с тревогой поглядывали на вереницу массивных башен, уходящую в туман. Казалось, что темные силуэты плывут, смещаются — должно быть, туман и ветер сыграли дурную шутку со зрением. Затем навстречу имперской кавалерии выступили гевские всадники, выстраиваясь напротив. Их было заметно меньше, раза в полтора, при виде слабости противника имперцы приободрились.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});