Первородный грех. Книга первая - Мариус Габриэль

– Ладно, – сказал наконец Ромагоса. – Давай посадим ее в машину и отвезем домой.

На полпути к Сан-Люку Мерседес неожиданно замолчала и, откинувшись на спинку сиденья, блуждающим взором уставилась в окно. Мужчины переглянулись и пожали плечами.

Матильда смеется. Матильда плачет в ее объятиях. Матильда ласкает ее в темноте. Матильда, которая так боялась своего будущего… Казалось, только теперь Мерседес поняла, как сильно она любила эту странную монашку.

И только теперь осознала, какой бессердечной, какой жестокой, какой невнимательной она была по отношению к ней.

Она так ни разу и не сказала ей: «Я люблю тебя». Даже ее мертвому телу, лежащему в этой ужасной могиле.

Все кончилось. Мерседес почувствовала такую вселенскую безысходность, словно Мас Болет стал концом ее собственной жизни и это она сама лежит в окровавленной земле.

Позже к ней вновь вернулись слезы. Она проплакала много часов подряд.

Потом они с матерью молча сидели на кухне. За окном темнело. Мерседес подняла глаза и увидела, что мать смотрит на нее.

– Ухожу, – безжизненным голосом проговорила она.

– Знаю, – кивнула Кончита.

– Грех это или нет, я ничего не могу с собой поделать. Ты была права, мама. Я часть этого греха. И я должна идти.

– Знаю, – снова сказала Кончита.

Глава восьмая

КОГТИ

Весна, 1971

Тусон

Рассветы в юго-западной Аризоне теплые и сухие. А к середине утра палящее солнце уже высоко парит в необъятном безоблачном небе. Начинается жара.

В доме Джоула Леннокса прохладно. Это кирпичное жилище с деревянными перекрытиями и кафельным полом, расположенное высоко в горах к западу от Тусона над шоссе Золотые Ворота. Дом небольшой, но очень красивый. Джоул строил его своими собственными руками.

Внутри помещение обставлено тщательно подобранной мебелью из мескитового дерева, сосны и ореха. На полу лежат индейские коврики, а несколько наиболее изящных экземпляров украшают стены. Картин нет. Здесь красуются коллекции керамики и корзин индейцев племени хопи. Возле камина стоит великолепный испанский сундук старинной работы.

В стену над камином вделано чудесное каменное резное украшение.

Повсюду расставлены скульптуры, выполненные из песчаника и мыльного камня. Среди них выделяется одна, из мрамора: это замечательное скульптурное изображение головы. Именно подобные работы позволили ему скопить деньги на покупку участка земли и строительных материалов для постройки дома.

Джоул Леннокс сидит, уткнувшись лицом в ладони.

Он провел ужасную ночь. Обливаясь потом, мечась в кошмарном сне, он испытал адовы муки. Его собственная боль, боль других людей словно приобрели в его сознании реальные очертания. Все то, что с ним делали и что заставляли делать, уже никогда не оставит его, ему не уйти от этого. Джоул чувствует себя настолько разбитым, будто не спал долгие годы.

Невыносимо. Это решение зрело в нем многие месяцы. И вот он уже осуществляет его.

Джоул подходит к шкафу и достает оттуда винтовку М-16. Оружие привычно ложится в его ладони.

Из ящика стола он берет магазин и начинает методично вставлять в него блестящие патроны. Он делает это с монотонностью религиозного ритуала. Во рту пересохло. Он выходит на крыльцо и спускается в сад.

Его сад – это звенящая пустыня, величественная и бескрайняя. Здесь он построил свой дом. Семнадцать акров земли, поросшей чахлыми кустами, колючками, кактусами, чольей, агавой и мескитовыми деревьями. Сухие, изможденные ветки, шипы, пастельные краски. И тишина. А вокруг мрачные, тускло-фиолетовые силуэты гор. Никому не нужная, но бесценная для него земля.

Из всех способных выжить здесь растений он больше всего любит кактусы сагуаро. Эти манящие к себе гиганты достигают порой десятиметровой высоты. Их ребристые, покрытые колючками стволы иногда имеют толстые отростки, напоминающие воздетые к небу руки. Кактусы стоят, словно огромные одинокие истуканы. Во многих видны дупла дятлов. В это время года сагуаро наливаются соком и выглядят не такими сморщенными, как летом.

Индейцы считают эти чудесные создания природы такими же одушевленными, как и они сами. Но для Леннокса они значат больше. Они – его народ. Его плоть.

Он невидящим взором смотрит на пустыню. Он, как козел отпущения, пришел сюда, дабы обрести покой. Но это был лишь обман. Он так и не смог убежать от своих кошмаров.

Джоул садится на ступеньку, упирает винтовку прикладом в землю, снимает ее с предохранителя и засовывает дуло в рот. Так будет вернее. И ни прощальной записки, ни раскаяния. Простой и безболезненный выход.

Холодная сталь утыкается ему в нёбо. Горьковатый привкус смазочного масла. Осталось только протянуть руку и надавить на спусковой крючок. Он спокоен. Он чувствует, как под его большим пальцем сместился на миллиметр курок. На два миллиметра.

Он думает о тишине. О покое.

Высоко в небе парит сокол. Кажется, что он неподвижен, но это лишь обман зрения. Он летит, летит… Он свободен!

– Ты все-таки собираешься сделать это?

Джоул слышит голос отчетливо, как набат, хотя рядом никого нет.

– И это ты называешь справедливостью? Что ж, валяй! Стреляй, мать твою!

Мягкий, протяжный алабамский выговор. Он узнал его. Этот голос принадлежит Люку Джеффризу. Джоул отпускает курок. Его глаза удивленно округляются.

– Послушай, – говорит голос Джеффриза. – Неужели ты там так ничему и не научился? Ведь лучше убивать, чем быть убитым. Лучше драться, чем сдаваться. Забыл?

Джоула охватывает дрожь, такая безудержная, что мушка винтовки начинает стучать ему по зубам. Весь в поту, едва сдерживая внезапный порыв рвоты, он вынужден вынуть дуло изо рта и, скрежеща зубами, несколько раз с шумом глубоко вдохнуть через нос. В ушах гул.

Джоул тупо озирается, словно Джеффриз и на самом деле может быть где-то здесь, хотя он прекрасно знает, что сержант погиб в юго-восточной Азии три года назад и вернулся домой в гробу с биркой «Убит при исполнении».

Рядом с ним никого нет. Пот заливает ему глаза.

Дуло винтовки совершает какие-то беспорядочные, дерганые круговые движения. Так всегда бывает, когда смерть рядом. Страх и злость.

Он закрывает глаза, на сетчатке вновь вспыхивают страшные образы. Но дрожь постепенно стихает, и ему удается встать на ноги. Он поднимает винтовку и целится в ближайший кактус-сагуаро, десятиметровый исполин с канделябром устремленных вверх отростков. Пластиковая ложа крепко прижимается к щеке.

На этот раз у него не дрогнет рука. Он нажимает на курок.

Пуля прошивает ствол кактуса, оставляя на нем рваную дыру. По пустыне катится эхо. Испуганные птицы срываются с мест. Плечо чувствует отдачу. Все вокруг погружается в еще более звенящую тишину.