Цзянь - Эрик Ластбадер

Джейк поежился под ее взглядом, в которым была и горечь, и жалость к нему. Вот уж истинно не в бровь, а в глаз! Она совершенно права насчет его. В глубине души он жаждал схватки. В его мире все, полученное без боя, не имело цены.

В его мире. Старая песня. Джейк вдруг явственно увидел, что они с Камисакой принадлежат разным мирам, и их разделяет бездна, подобная той, которая разделяла его и Марианну после того, как он вернулся с реки Сумчун. Бездна бесчувствия, которой он намеренно отгородился от мира. Она уничтожила в нем не только профессионализм как разведчика, но и человеческие качества.

Он почему-то вспомнил свое отражение в блестящей поверхности входной двери. Черный призрак. Вот он кто и по форме, и по содержанию. Ему стало грустно: его одеревеневшее, пустое сердце продолжает биться, но боли оно уже никогда не почувствует. Что проку от таких откровений, когда Марианны уже нет!

Однако мир стал чуточку нерезким из-за того, что слезы все-таки подступили к его глазам. Камисака полезла в широкий рукав своего кимоно, извлекла оттуда крохотный пакетик и положила его на стол между нетронутыми рисовыми пирожками и тофу.

- Я полагаю, это ваше, - сказала она просто. У нее был бесценный дар воздерживаться от суждений морального характера. Другой на ее месте мог бы ехидно добавить: "Может, вам не очень хочется разворачивать это, но я гарантирую, пакетик не взорвется в ваших руках". Она же сказала только то, что сказала, и ничто в ее лице не дрогнуло, и руки неподвижно замерли на коленях. Джейк смотрел на ее кимоно: зеленый рисунок на зеленом фоне. Это живописное изображение моря будто срисовано с натуры, но, как и в других произведениях искусства, здесь уловлена самая суть изображаемого предмета, к которой добавлено что-то еще, создающее новую красоту, преображающую изображенную реальность. Эта красота живет своей собственной жизнью, как и ее пальцы, выглядывающие из широких рукавов этого кимоно. Необыкновенные пальцы, удивительные и трогательные.

Долго Джейк сидел неподвижно, как статуя, вдыхая в себя ее аромат: запах сосны и мускуса, свежий, как летний вечер. Потом он перевел взгляд на пакетик, перевязанный золотой и серебряной нитями, как подарок. Такого же цвета были веревочки, которыми он когда-то перевязал свой свадебный подарок Марианне. Они тогда обменялись дарами, как будто отдать себя другому человеку недостаточный дар. Так хотела Марианна, и сейчас Джейк понимал, зачем ей требовалось это физически ощутимое доказательство его любви.

Наконец он протянул руку и, взяв пакет со стола, развернул его. Сначала он подумал, что Ничирен по непонятной причине возвращает ему обломок фу. Это и в самом деле оказался кусок жадеита цвета лаванды. И рисунок на нем был сделан той же самой искусной рукой. Он присмотрелся к нему и вздрогнул.

То, что он увидел, было изображением головы я мощных плеч тигра. Без сомнения, это была часть того же самого тигра. Подняв обломок к свету, Джейк убедился, что его цвет и степень прозрачности свидетельствуют о том, что это часть той печати. Другая ее часть. О Боже! - подумал он. - Что это означает? Хоть Джейк и изъял крик из своего вопроса, но небольшая дрожь голосовых связок, сопутствующая ему, осталась:

- Камисака-сан, вы видели эту штуку раньше? Слегка повернув голову, она кивнула. С ума сойти можно! Каждое слово приходится как клещами тянуть!

- Чья она?

Ее густые волосы, казавшиеся при свете лампы иссиня-черными, обрамляли ее открытое, умное лицо. Джейк смотрел в ее глаза, ища в них следы скрытой насмешки. Ничего такого там не было.

- Ничирена, - ответила она. - Он мне говорил, что раньше она принадлежала его матери.

Но Джейк уже не слышал ее слов.

В понедельник в Гонконг пришло предупреждение о тайфуне. По всему Острову, не говоря уж об Абердинской бухте и о бухте Козуэй, сотни людей срочно готовили убежища и укрепляли постройки. Но в городе гонконгские бизнесмены готовились к бедствию другого типа, ожидая открытия биржи Ханг Сенг.

Как только прозвучал звонок, все устремились в двери, как лавина. После официального извещения о предстоящем выходе компании "Маттиас и Кинг", ужас повис в воздухе, а через час предложения посыпались одно за другим и стало ясно, что худшие опасения биржевиков сбываются. Если этот процесс не остановится, то более двадцати ведущих бизнесменов колонии Ее Величества к концу дня либо обанкротятся, либо будут близки к банкротству.

Сотни лихорадочно блестевших глаз наблюдали как стоимость ценных бумаг начала падать, а затем и просто пикировать. Одна пара этих глаз принадлежала Цуню Три Клятвы. Положение его сейчас, когда Сойер отклонил его предложение по поводу Камсанга, было явно незавидное. И теперь он с ужасом видел, как его пак-ханминовские акции падают с катастрофической скоростью.

Почувствовав легкое головокружение, Цунь откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. С трудом сглотнув застрявший в горле ком, он проклял свою судьбу. Он должен был подчиняться дисциплине, и руки его были связаны. Ему запретили звонить Сойеру, хотя его инстинкт и говорил ему, что если он не позвонит, Сойер передаст известия о Камсанге дальше.

Пришло утро, и оказалось, что он был прав. Сейчас он понимал, что его встреча с Питером Ынгом была его самоубийством как бизнесмена. Сделки такого типа, как он предложил Эндрю Сойеру, в гонконгском климате невозможно долго хранить. Есть только одна вещь на свете, которую китайцы любят больше сплетен, и эта вещь называется тотализатором.

По тому, как отчаянно реагировали акции Пак Ханмина, было ясно, что кто-то из фирмы "Сойер и сыновья" передал информацию о Камсанге другим тай-пэням. Какие-то другие силы, кроме известия о выходе Маттиаса и Кинга, сбивали курс.

Пак Ханмин падал, как осенние листья, и Цунь чувствовал полную уверенность, что именно предложение, с которым он обратился к Сойеру, вызвало это. Будь его воля, он этого бы никогда не сделал. Он бы держал рот на замке и не выпускал на волю секрет о своей собственной уязвимости до самого момента открытия биржи. Но ему приказали. Он ничего не мог поделать, особенно учитывая источник, откуда пришел приказ. Он обязан хранить веру в источник. Но здесь находится он, а не источник. И сам он хорошо посвящен в здешние игры, а источник просто не мог иметь такой информированности.

Он изо всех сил пытался успокоиться, но когда он, открыв глаза, взглянул на доску, то кровь отхлынула от его лица: его акции упали еще на два пункта. Невероятно! На два пункта за десять минут! Клянусь Небесным Голубым Драконом, - подумал он, - если так будет продолжаться, Пак Ханмин лопнет!

Он сжал кулаки и, наклонившись, дал указание скупать свои собственные акции. Если этого не сделать немедленно, падения не остановить. Но его средства были ограниченны, и, заглянув в свою записную книжку, он с содроганием увидел, что купил последний пакет, который мог себе позволить.

Его взгляд вернулся к доске Ханг Сенга. Его акции были на том же уровне, что и пять минут назад, упав на семь с половиной пунктов с того момента, как было официально объявлено о выходе Маттиаса и Кинга. Но пока еще держались.

Цунь почувствовал, что потеет. Плохой знак. Но он упрямо не желал воспользоваться своим носовым платком, зажатым в побелевшем кулаке. Клянусь Восемью Бессмертными Пьяницами, - сказал он про себя, - я не покажу своим врагам, что боюсь.

Пак Ханмин все держался. Если на этом закончатся мои потери, - подумал он, - я буду счастлив. Я зажгу ароматные палочки и помолюсь за своих предков.

Но в зале биржи все еще продолжалось безумие. Цунь Три Клятвы наблюдал за ним широко раскрытыми глазами, будто он заглянул в бездну ада. Он хорошо запомнил сходную картину 1971-1972 года. Тогда индекс Ханг Сенга упал вдвое за год. Теперь, кажется, происходит нечто еще более катастрофическое. Три года назад тоже происходило изъятие денег из банков, что было вызвано сообщением британских властей, что они не смогут контролировать колонию после 1997 года. Но все это были цветики по сравнению с тем, что происходило сейчас.

Европейский костюм Цуня Три Клятвы взмок под мышками. Он терпеть не мог так запаковываться. И очень жалел, что не качающаяся палуба сейчас находится под его ногами. Снова взглянул на доску. Пот щипал глаза, и пришлось немного сощуриться. Пак Ханмин по-прежнему держался на том же уровне. Кажется, дела не так плохи, как могли бы быть. Он позволил себе вздохнуть с облегчением. Возможно, худшее позади.

Теперь наступила пора тревожного ожидания. Из-за своей низкой цены его акции находились под угрозой, что их кто-нибудь скупит. Именно таким образом он сам стал владельцем контрольного пакета "Сиу Гонконг Лимитед". Он скупил тогда обесцененные акции, потому что у Сиу не оказалось наличного капитала, чтобы выкупить их по той цене, до которой Цуню удалось сбить их стоимость.

Теперь он боялся, что нечто подобное произойдет с ним самим. Три года назад ему показалось, что склады Сиу лучше продать, пока за них предлагали хорошую цену. И он сделал это, что дало ему возможность выйти через Пака Ханмина в Новые Территории. Некоторое время спустя он понял, что принял тогда неправильное решение. Во всяком случае, нелогичное, поскольку склады давали стабильный доход, а выходить на рынок недвижимости, находящейся в общественном пользовании, в условиях угрозы 1997 года было по меньшей мере рисковало.