The Transformation of the World: A Global History of the Nineteenth Century - Jürgen Osterhammel

век стал также началом конца медицинского ancien régime - того, что, несмотря на все толчки и перебои, нельзя не назвать прогрессом. Этот переход имел, условно говоря, три аспекта, которые можно расположить последовательно.

Первый аспект охватывает глобальное отступление оспы перед лицом вакцинации по Дженнеру, а также профилактику и лечение малярии с помощью алкалоидов, полученных и разработанных из коры цинхоны. После 1840 года или около того, и особенно после 1854 года, смертность от малярии начала снижаться, по крайней мере, среди европейцев в тропиках, что было необходимо для военных завоеваний в южных широтах. Это были два единственных эффективных открытия в медицине до появления микробиологии.

Вторым аспектом стал подъем лабораторной медицины, связанный с именами Луи Пастера и Роберта Коха и ставший одной из величайших инноваций эпохи. После первых серьезных успехов, достигнутых в 1870-х годах, в последующее десятилетие она утвердилась как самостоятельная область науки, хотя еще долго не удавалось разработать профилактические стратегии или даже массовые методы лечения различных заболеваний, причины которых были теперь установлены. Более того, идея о том, что медицинские исследования должны проводиться в лабораторных условиях, долгое время оставалась спорной для западной общественности. Такие сомнения часто выражались в форме неприятия экспериментов с животными ("вивисекции").

Между этими двумя прорывами (так называемыми "моментами Дженнера и Пастера" в истории медицины) находится промежуточный аспект или третий этап, связанный с триумфом практики, а не теории. Он связан скорее с именами социальных реформаторов и практиков-санитаров, чем с исследователями, склонившимися над микроскопом. Движение за улучшение санитарных условий, начавшееся в середине века в Западной Европе и Северной Америке, вскоре оказало хотя бы спорадическое влияние на многие другие регионы мира. Задолго до научного установления причин смертности опыт показал, что здоровее жить в городах с чистой водой, нормальной канализацией, организованным вывозом мусора и уборкой улиц (которая, в отличие от современной, сводилась в основном к удалению органических веществ, таких как зола и конский навоз). Это было известно медикам еще до того, как они смогли провести бактериологическую классификацию чистой воды.

Третий аспект связан с изменением мировоззрения, которое в принципе было возможно на различных культурных основаниях и не зависело от правильного понимания новейших европейских научных теорий. Общества, нашедшие в себе силы и средства сделать свои города более здоровыми и лучше заботиться о своих солдатах, получали дивиденды от смертности, повышали свой военный потенциал и общий энергетический уровень. Опыт борьбы с эпидемическими заболеваниями мог привести к изменению международного веса соответствующих стран. Глобальная "гигиеническая революция" стала одним из величайших прорывов XIX века. Она началась после 1850 года в Западной и Северной Европе и продолжается по сей день. Вскоре она получила распространение в Индии, затем в восточно-центральной Европе и России, а с 1930-х годов - в Бразилии, Иране и Египте. Было бы слишком просто интерпретировать этот глобальный процесс как прямой результат промышленной революции или даже новых научных открытий той эпохи. Рост национального дохода и появление новых знаний и опыта не приводили напрямую к улучшению здоровья, продолжительности и качества жизни всего общества. Кроме того, необходимо было изменить нормативную базу, чтобы эпидемии перестали рассматриваться как божественное возмездие или следствие дурного индивидуального или коллективного поведения; мораль должна была быть вытеснена из медицинского понимания мира. По мере того как становилось ясно, что эпидемии реагируют на социальное вмешательство, росла поддержка государственных программ по созданию систем общественного здравоохранения. Решающим нововведением, в котором первенствовали такие города, как Лондон и Нью-Йорк, стало, вероятно, создание местных органов здравоохранения, находящихся под центральным контролем, но имеющих право реагировать на условия в своем районе. Теперь люди ожидали чистой воды из-под крана и регулярного вывоза мусора, которого они еще недавно боялись и не любили. И потребители были готовы платить за те объекты, которые были полезны для их здоровья.

В XIX веке борьба с тропическими болезнями, распространенными в широтах, близких к экватору, была менее успешной, чем с некоторыми из главных бедствий, поражавших Европу. Поддерживать чистоту в негородской среде было зачастую сложнее и дороже, чем в городах, особенно в тропическом климате. Такое неравенство объяснялось рядом факторов: довольно ограниченным охватом колониальной медицины, которая, несмотря на многие успехи (например, в борьбе с сонной болезнью), была не в состоянии справиться с этой проблемой, Несмотря на многие успехи (например, в борьбе с сонной болезнью), колониальная медицина не имела возможности искоренять эндемические заболевания в очаге; тем, что ни соответствующие регионы, ни колониальная налоговая система не могли покрыть исключительно высокие расходы на устранение таких причин, как болота (укусы насекомых были точно установлены как путь передачи инфекции только в 1879 г.); порочным кругом недоедания и низкой сопротивляемости болезням, которого Европа и Северная Америка в основном избежали. Есть много свидетельств того, что при всемирном отступлении смертельных болезней биологическое и экономическое давление снижалось быстрее в умеренных зонах Земли, чем в тропиках. Климат не объясняет напрямую экономические показатели и не отменяет социальные и политические факторы, но нельзя упускать из виду, что нагрузка на здоровье в тропических зонах была и остается большей, чем в умеренных широтах. Это способствует возникновению в жарких странах экологического фатализма, который сдерживает надежды на развитие. Являлась ли тропическая медицина инструментом медицинского империализма - вопрос, не допускающий однозначного ответа. В некоторых аспектах (например, малярия) она давала европейцам и североамериканцам медицинскую гарантию для проведения дальнейших завоеваний, но в других (например, желтая лихорадка) - нет. С одной стороны, в колониях были сделаны важные медицинские открытия, с другой - проводились эксперименты с новыми методами лечения и препаратами, которые не могли быть опробованы на европейцах. Основной целью колониальной медицины и санитарной службы было улучшение условий жизни колонизаторов. Но во многих колониях также предпринимались усилия по повышению трудоспособности колонизируемых и укреплению легитимности колониального правления путем проведения реформ. Противостояние потенциально глобальным бедствиям, таким как чума, в местах их неевропейского происхождения стало новым подходом, дополнившим старые стратегии защитного ограждения. В XIX веке борьба с болезнями была признана международной задачей. В ХХ веке она стала одним из основных направлений скоординированной борьбы с кризисами и их предотвращения.

 

5. Стихийные бедствия

Кроме эпидемий, в XIX веке не было недостатка и в других апокалиптических всадниках. Стихийные бедствия как бы врываются в историю извне, они являются антиисторическими свободными агентами и независимыми переменными. Наибольшую тревогу вызывают те из них, к которым люди не готовы и против которых человеческие действия неэффективны. К ним относятся землетрясения. История землетрясений, как и история весенних паводков или извержений вулканов,