Гром победы - Дмитрий Старицкий

— Но мой большой вождь остался жив и потому много чести вам будет поганить о вас благородную сталь всего лишь за его ноги. С этими словами я взялся левой рукой за скобу управления огнем, наведя пулемет на крайне правого в этой скорбной шеренге Тортфорта-старшего, стал крутить руку спуска плавно ведя гатлинг справа налево. Потом еще раз слева направо. А там и патроны в длинном магазине закончились, как, впрочем, и Тортфорты… Остальных мятежных офицеров расстреливали уже штрафники. Заведенным обычаем «в двенадцать ружей» в порядке общей очереди. Чтобы палачами побыли все их них. И такой льготы, как сообщения об одном холостом патроне я им не дал. Ибо не фиг… Крысиный король не должен знать сомнений, когда гоняет крыс. Чувствовал ли я что-нибудь после этой экзекуции? Не знаю… Я просто сдержал свое слово. Как-то, еще на Земле, один летчик, когда его спросила очередная гламурная журнашлюшка, что он чувствует, когда сбрасывает бомбы на города с людьми? ответил ей: «облегчение фюзеляжа». Вот и я чувствовал только облегчение фюзеляжа. И больше ничего. Разумом же я просто просек, что за меня никто здесь эту работу делать не сделает. Побрезгуют. И получат в будущем еще один путч, может быть даже успешный. И тогда уже к стенке будут ставить тех, кто мне дорог. Так что или-или… Или мы, или они. Лучше мы их, чем они нас. А так хоть имперская аристократия страх божий почувствует, несмотря на то что боги из этого мира ушли. Вечером подошел ко мне фельдюнкер — командир штрафников и подал пачку прошений от своих подчиненных о переводе их из гвардии в армию, конкретно в штурмовые части. Штурмовиками поголовно захотели стать все бывшие офицеры-гвардейцы, перебежчики второго дня. Только два майора попросились в ведомство второго квартирмейстера.

— Ну а вы? — спросил я, когда пролистал всю пачку и не нашел в ней заявления от самого графа. Мне нравился этот неунывающий граф. Нравилось, как он стойко перенес разжалование в штрафники. Как он воевал в эти дни. Умно, расчетливо, смело. Людей зря не клал. И вообще не дурак, хоть и аристократ.

— Что мне, генералу, делать на батальоне? Не поймут. Вы же сами знаете, дорогой барон, как в армии нервно и трепетно относятся к рангам. Решат что это вид опалы. Ссылка в наказание.

— А в авиацию не хотите? — Летать? — Может и летать, если научитесь. Но скорее всего, командовать наземной базой.

— Я подумаю, господин командор. Это же командный тупик для карьерного роста? — Зримо да. Но кто знает? Кто знает? Вид войск молодой, перспективный… Может, через десяток лет появятся не только авиадивизии, но и авиационные армии.

— Вы так верите в свои аэропланы? — Не верил бы, не занимался бы ими.

— Я так понимаю, вы предлагаете мне быть вашим помощником по всему наземному хозяйству? — Правильно понимаете. Не только по хозяйству, хотя это и очень важно в техническом роде войск, но командовать еще охраной, полигонами, аэродромной службой. Есть чем навьючить, — улыбнулся я. Граф ненадолго задумался, а потом выпалил как шапкой о земь.

— Я согласен. Но у вас нет генеральских чинов. Полковник максимум. Ну и демон с ними.

— Это только для летно-подъемного состава. И пока нас еще мало.

— Я с вами командор. С вами не скучно.

— Добро пожаловать на борт, дорогой граф. 104. Как я не рвался домой, но задержаться в столице мне пришлось. Во-первых, герцог еще не был транспортабелен. Культи еще сочились сукровицей сквозь бинты. Во-вторых, император хоть и лучше себя чувствовал, но контузия на нем сказалась сурово. Его мучили головные боли, лицевые тики и непроизвольные жесты правой руки. И работать он мог строго ограниченное время. А с Моласом у меня как черная кошка между нами пробежала — зол он на меня. Так что компанию вечерами мне составляли Аршфорт и Бьеркфорт, с которыми до хрипоты спорил о новой тактике, и отдавались осмыслению опыта прошедшей войны. Бьеркфорт развивал идею броне-кавалерии, а фельдмаршал настаивал на мощных танках сопровождения пехоты — тихоходных, чтобы не отрывали от пехотинца в атаке и с толстой броней, которую не брала бы даже трехдюймовая пушка. Идея просто самоходной артиллерии поддержки пехоты в бою ему почему-то не нравилась. Когда мне надоело спорить голословно, я нарисовал Аршфорту английский ромбик времен первой мировой войны и тот привел фельдмаршала в восторг.

— Вот-вот… главное такой монстр сможет переползать самые широкие траншеи, — поднял фельдмаршал вверх указательный палец. Ладно. Сделаю я ему «железный капут». Ничего там особо сложного нет. Авось враги его уворуют и скопируют в огромных количествах. И разорятся на сухопутных броненосцах. В третьих пришлось чинить паровоз и оба эшелона — мой и герцога — после боя на товарной станции. Покоцали их изрядно фельдмаршаловы гренадеры. Рада была этому положению только баронесса, что в открытую отрывалась каждую ночь в моей спальне как в последний раз. Кстати только вчера узнал, как ее зовут — Илгэ. Вот так вот… общая постель еще не повод для знакомства. Через неделю герцог мне выдал кожаный тубус, в котором находилась ввозная грамота барону Люку Тортфорту трех лет на мызу восточнее Риеста в условное владение. Господский дом, Рощи цитрусовых. Арбузные бахчи. Собственный морской причал. Две деревни арендаторов — садоводов и рыбаков. Опекуном до совершеннолетия владельца поместья назначалась его мать — баронесса Илгэ Тортфорт. На юного помещика накладывалось обязательство за это поместье служить в герцогской гвардии с шестнадцати лет.

— Старые хозяева претензий выдвигать не будут? — спросил я.

— Нет их. В горах погибли еще в начале войны. Оба. Наследников нет. Отошло ко мне как выморочное имущество, — ответил герцог.

— Ты уж меня, сынок, совсем за слабоумного не считай. Мне только ноги отдавило, а не голову. Кстати, когда коляску сделаешь? А то я себе уже все бока отлежал.

— Скоро уже, ваша светлость, — заверил его я. Коляску для Ремидия мне действительно делают в здешних мастерских. Дольше всего пришлось материалы подбирать. Дефицитный дюраль из императора выбивать. Да еще в трубах. Запатентовал я ее конечно, но также как и с костылями отдал патент в дар армии для увечных воинов — инвалидов войны. Название ей острословы сразу приклеили «тачанка Кобчика».

— Подойди ближе, Савва, я тебе подзатыльник дам на правах отца. Сколько надо говорить… — Прости, отец, но… трудно мне вот так сразу перестроиться.

— И от графского титула зря отказался, — брюзжал Ремидий.

— Ох, как он тебе он будет нужен, когда придет время, тебе на мой трон садиться. Остальных баронов локтями расталкивать… — Отец, ты же знаешь мою позицию. Я надеюсь не пережить твоих внуков и верно им служить. Желательно и твоим правнукам. На троне должна сидеть кровь Отона.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});