Мы еще вернемся в Крым - Георгий Свиридов

– Ни фига себе! – присвистнул Сагитт.

– Держимся и ждем прихода кораблей флота! Может, в эту ночь они придут за нами. Видел, сколько людей на берегу и тут, у батареи, ждут эвакуации!

Костя Чернышов повел Алексея и его друзей к себе в каземат, где расположились разведчики дивизии. Подземные помещения освещались аккумуляторными батареями.

Надвигался вечер, спадал дневной зной. Бой на передовом рубеже утихал. Огненный шар солнца, пунцово-алый, опускался за дальние горы. С моря подул легкий ветерок, и он принес влажную прохладу. Одинокая чайка, кого-то ища, с тревожным криком чертила в небе замысловатые узоры, то прилетала, то снова удалялась в глубь моря.

Разведчики 109‑й дивизии занимали просторный каземат неподалеку от первой башни. Не успел Чернышов доложить капитану Кравцову, начальнику разведки дивизии, и представить спецгруппу Громова, как из дальнего угла раздался громкий, взволнованно-радостный и в то же время полный неверия в счастливую встречу женский возглас:

– Алеша?!

Оттуда, из полутьмы каземата, раскинув руки, как крылья, к Громову не подбежала, а подлетела Сталина Каранель.

– Алеша!..

Он узнал ее голос, узнал сразу. Такой знакомый, такой памятный, такой родной. В груди, под самым сердцем, что-то дрогнуло, в горле перехватило, голова пошла кругом, и он только выдохнул:

– Сталина? Ты?

Она подбежала, обхватила его за шею своими сильными и теплыми руками. Прижалась всем телом, щекой к щеке. И заплакала. Громко, навзрыд. Слезы текли по ее щекам и по щекам Алексея Громова.

– Милый! Мы не виделись… целый год!.. Я ждала, я верила!

– Сталина… Стэлла…

Он держал ее, счастливо рыдавшую, родную и дорогую, в своих объятиях, растерянно улыбался, ничего и никого не видя вокруг. Сердце его учащенно забилось в нетерпеливом ожидании чего-то нового, неведомого, но радостного, идущего издалека, из их будущего.

5

– Братцы! Севастопольцы! – высокий, жилистый майор с копной седых волос обращался к толпе. – Удержим бухту! Ночью подойдет флот для эвакуации!

Громкий, хорошо поставленный командирский голос вселял веру в возможность благополучного исхода эвакуации на Кавказский берег.

– Все, кто может держать оружие, на передний край! От нас зависит наше спасение! Отгоним немцев! Удержим бухту! Ночью придут корабли флота!

Неорганизованная хаотичная толпа, в основном состоявшая из военных людей, глухо бурлившая, сначала настороженно притихла, а потом пришла в движение. Послышались призывы, короткие команды. Быстро собирались, кучковались, создавались подразделения, сводные роты из бойцов и командиров, вооруженных разнотипным оружием – нашим, а порой немецкими автоматами.

Призыв «Удержим бухту! Отгоним немцев!» произвел воздействие на тысячи людей: тех, кто был у моря, кто толпился на пристани, потел под палящими лучами солнца, удерживая «свою очередь на посадку». На крутой берег стали выходить десятками, сотнями красноармейцы, сержанты и командиры со своим оружием.

Два «мессершмитта» на низкой высоте прошлись над батареей. По самолетам никто не стрелял. Еще вчера палили в небо из винтовок и автоматов, а сегодня патроны стали беречь, они еще пригодятся, еще будут очень нужны.

– Очередная разведка, – сказал Костя Чершышов, провожая хмурым взглядом самолеты. – Через час налетят коршуны.

Алексей и Сталина стояли рядом. Они теперь не отлучались друг от друга. Сталина решила: «Хватит! Натерпелась! Истосковалась. С первого дня войны не видела Алексея. Больше никакой разлуки! Чтобы ни случилось, буду воевать рядом, ни на шаг не отойду. Всегда и везде будем вместе!». И держала его руку, а он и не пытался высвободить ее.

Незадолго до вечера, после яростного артиллерийского обстрела и очередной жестокой бомбежки, с близкой передовой пришло тревожное донесение:

– Транспортеры с пехотой! Броневики!

Но это было видно и без донесения. Береговая батарея разместилась на вершине, которая господствовала над всей местностью, и отсюда, с высоты, просматривался весь передний край обороны. На плоскую возвышенность, не снижая скорости, в клубах пыли, развернутым строем выкатили шесть бронетранспортеров, четыре броневика и десять вездеходов, битком набитых солдатами. Бронетранспортеры сделали резкий разворот, остановились, и все увидели, что к ним прикреплены 75‑миллиметровые полевые пушки. Артиллеристы стали отцеплять пушки и разворачивать к бою.

Из вездеходов быстро выскакивали пехотинцы, они деловито разбегались в стороны, образуя цепи, залегали, готовясь к атаке. За ними другие солдаты выскакивали из огромных вездеходов, быстро отбегали и залегали цепями. Выскакивали и залегали. Их было много. На зеленой траве образовались живые, длинные, мышиного цвета, серые полосы.

На береговой батарее были люди военные, в основном командиры разных уровней, и не нужно было никому ничего объяснять, каждый понимал, какая смертельная опасность нависла над защитниками батареи, над Херсонесом, над бухтами. И тут раздался призывной и властный клич:

– Вперед! Чего ждать? Атакуем сами!

И тысячная толпа, обретя некоторое подобие построений, качнулась и покатила зеленой лавиной гимнастерок с густым вкраплением полосатых тельняшек и синих флотских матросок, покатила все сметающей волной навстречу серым мундирам, которые ощетинились автоматами со штык-ножами.

– Ура-а! Полундра-а!

Лавина живой, одухотворенной единым порывом силы накатывалась снизу по склону вверх. Все бежали в полный рост, все кричали, все стреляли. Многие падали, вновь поднимались и продолжал бежать. Многие так и остались лежать. Через них перепрыгивали бегущие, не оглядываясь, устремлялись вверх по склону. Накатывалась стихия, порожденная безысходностью и отчаянием, злой горечью и ненавистью, решимостью погибнуть в бою, чем испытывать позор плена.

И в гуще атакующих, подпрыгивая на ухабах, двигался грузовик-полуторка с побитыми осколками и пулями бортами, в кузове которого был укреплен зенитный спаренный пулемет. Сталина, подавшись вперед, закусив губу, вцепилась руками в рукоятки и нажимала на гашетку, посылая одну очередь за другой. Встречный ветер сорвал бескозырку и развевал ее смоляные волосы, она чувствовала себя свободно и счастливо, отрешенно уверенная в себе и страха смерти не ощущала. Пули и осколки пролетали мимо, с тонким звоном разрубая воздух.

В кабине, заменив сраженного водителя, за рулем сидел Григорий Артавкин, а Костя Черныщов, Алексей Громов и Сагитт Курбанов бежали рядом с полуторкой, стреляли на ходу и, как все, кричали до хрипоты, вливаясь в общий хор. Если умереть, так в бою с оружием в руках!

– Ура-а! Полундра-а!