Коммодор - Сесил Форестер

К ним бешеным галопом скакал ординарец, пыль столбом поднималась из-под копыт его горячего жеребца. Он натянул поводья и, остановившись перед Эссеном, бросил руку вверх в небрежном салюте. Слова сообщения, с которым он был послан, сорвались с его губ прежде, чем рука опустилась вниз. Слова губернатора заставили его развернуться и вскачь возвратиться туда, откуда он только что приехал. Эссен обернулся к Хорнблауэру.

— Неприятель значительными массами скапливается в траншеях, — сказал он, — они собираются штурмовать Даугавгриву.

Эссен заревел приказы своему штабу; лошади ржали и становились на дыбы — шпоры вонзались им в бока, а жестокие рывки поводьев разворачивали головы в противоположную сторону. В одно мгновение с полдюжины офицеров уже галопом скакали в разные стороны со срочными сообщениями.

— Я еду туда, — сказал Эссен.

— Я тоже, — отозвался Хорнблауэр.

Хорнблауэр струдом удержался в седле, когда его возбужденная лошадь резко развернулась вслед за жеребцом губернатора; он постарался усесться поплотнее, ухватился за переднюю луку седла и вновь поймал потерянные было стремена уже на ходу. Эссен повернул голову к одному из немногих оставшихся с ними адьютантов и выкрикнул новый приказ, затем он опять пришпорил коня и тот рванулся вперед, все увеличивая скорость, по мере того, как низкий гул канонады становился все громче. Лошади прогрохотали по мощеным улицам Риги; под копытами глухо прогудел деревянный настил наплавного моста. Под еще теплыми лучами осеннего солнца по лицу Хорнблауэра ручьями стекал пот, шпага подпрыгивала на перевязи. Его треуголка то и дело съезжала на лоб и так опасно кренилась, что ему лишь чудом удавалось ее спасти, подхватив рукой в последний момент. Когда они переезжали через мост и позже, когда лощади мчались вдоль набережной, Хорнблауэр с тоской поглядывал на журчащую извилистую ленту Двины. Рев бомбардировки становился все громче и громче, а потом вдруг неожиданно смолк.

— Начался штурм! — крикнул Эссен, наклонив свое массивное тело вперед, в тщетной попытке облегчить труд своего уставшего жеребца.

Теперь они были уже в деревне, среди развалин домов, среди потрепанных войск, отступающих в беспорядке; синие мундиры, посеревшие от пыли; офицеры, которые с проклятиями пытались вернуть их в строй и раздавали солдатам удары шпагами плашмя. Эссен снова взревел, как боевая труба; он размахивал шпагой над головой и, пришпоривая коня, рванулся в самую давку. При виде его солдаты начали останавливаться, поворачиваться лицом к неприятелю и инстинктивно жались друг к другу, равняя ряды.

Впереди, среди руин, виднелась так же изрядно потрепанная колонна противника — должно быть, она ворвалась сквозь брешь подобно урагану, но сейчас это была скорее толпа, нежели колонна; офицеры, взобравшись на плечи солдат, дурачились, размахивая шляпами и шпагами. Над ними развивались знамена. Приближение строя русской пехоты вызвало у них минутное замешательство; с обоих сторон прогремели редкие выстрелы. Хорблауэр заметил, как один их французских офицеров, только что призывавший своих солдат идти вперед, пал мертвым. Он огляделся в поисках Эссена, но все вокруг было покрыто пороховым дымом. Хорнблауэр направил свою лошадь на фланг; мысли его работали с лихорадочной от возбуждения быстротой, пули пели над головой; он чувствовал, что штурм достиг своего переломного момента. Хоть ненадолго остановить атакующую колонну — и потом уже любая мелочь может изменить положение вещей, а только что наступавшие войска могут столь же быстро побежать обратно. Он достиг дверей церкви в тот самый момент, когда из них хлынул поток солдат — гарнизон торопился с отступлением, прежде чем неприятель сможет отрезать его и окружить. Хорнблауэр выдернул шпагу из ножен, каким-то чудом умудрившись при этом удержаться в седле.

— Вперед! — крикнул он, размахивая клинком.

Никто из солдат не понял, что он кричал — стоящие рядом недоуменно воззрились на незнакомый синий с золотом мундир — но зато его жесты были понятны каждому. В задних рядах Хорнблауэр на секунду увидел Клаузевица и Дибича, командовавших этим отрядом, но времени для споров уже не было и, к тому же, с сожалением подумал он, вся ученость этих офицеров была бесполезна в этой свалке.

— Вперед! — снова крикнул он, указывая шпагой на фланг атакующей колонны.

Солдаты повернулись и последовали за ним — никто не мог устоять против перед его вдохновляющим примером и красноречивыми жестами. Французская колонна и линия русских все еще обменивались отдельными выстрелами, колонна все еще понемногу продвигалась вперед, а линия изгибалась и пятилась.

— Выровнять шеренги! — снова заорал Хорнблауэр, поворачиваясь в седле; его раскинутые руки и сжатые кулаки лучше слов подсказывали русским, что они должны делать, — Заряжай!

Солдаты выровняли ряды, идя вслед за ним; в руках у них замелькали шомполы. Их было не больше пары сотен человек. Спотыкаясь, они пробирались сквозь развалины домов. Теперь русские вышли прямо во фланг колонны; Хорнблауэр видел повернувшиеся к ним лица. Они были так близко, что Хорнблауэр отметил удивление и растерянность в поведении солдат, которые вдруг поняли, что свежие силы неприятеля готовы ударить им во фланг.

— Огонь! — завопил Хорнблауэр, и из жидкой линии, которую он вел за собой, громыхнуло некое подобие залпа.

Он увидел два шомпола, летящих вперед по пологой дуге. Ими выстрелили из мушкетов солдаты, слишком увлекшиеся при заряжании, которые, забыв вытянуть шомпол, машинально вскинули оружие к плечу и нажали курок. Один из шомполов как стрела вонзился в плечо французского солдата. Колонна заколебалась и попятилась — ни один из нескольких сотен человек в ней не ожидал этой атаки с фланга, все их внимание было приковано к отряду Эссена, находившегося перед их фронтом.

— В атаку! — крикнул Хорнблауэр, размахивая шпагой и посылая лошадь вперед.

Русские с криком бросились за ним. Хорнблауэр увидел, как вся вражеская колонна заметалась и вдруг хлынула прочь, ломая ряды. Французы повернулись спинами и Хорнблауэр вдруг вспомнил когда-то слышанное выражение о том, что вид неприятельских ранцев — лучшая из картин, которая может предстать перед взором солдата. Затем он увидел, как один из французов обернулся и направил на Хорнблауэра свой мушкет. Из ствола вылетел дымок и лошадь Хорнблауэра, конвульсивно рванувшись, вдруг ткнулась мордой в землю и опрокинулась. На мгновение Хорнблауэр почувствовал себя летящим по воздуху; он был слишком возбужден, чтобы почувствовать страх, поэтому сильный удар, сопровождавший его встречу с землей, вызвал у него лишь удивление. Но даже когда этот удар почти лишил его дыхания и перетряхнул каждую косточку, разум Хорнблауэра самым фантастическим образом продолжал работать, сознание было абсолютно ясным и он услышал, как отряд, наносивший фланговый удар по колонне, который он только что возглавлял, прокатился над ним с громкими криками. Только поднявшись на ноги, он внезапно ощутил слабость во всем теле и заметил, что весь покрыт синяками и ссадинами. Хорнблауэр с трудом держался на ногах — они буквально подгибались под ним, когда он, прихрамывая, проковылял вперед, чтобы подобрать свою шпагу, которая лежала, сияя на солнце, в пыли, между двумя мертвыми телами.