Время Волка - Юлия Александровна Волкодав

у нас проводились танцы. Иногда к нам на танцы заглядывали ребята из Бауманки. Считалось большим шиком завести парня из Бауманского университета. Но у меня с парнями как-то не складывалось.

Наверное, дело в том, что в детстве и юности я не считала себя красивой. Дурочка, сейчас-то, глядя на свои фотографии тех лет, я понимаю, как заблуждалась. Огромные карие глаза, длинные каштановые волосы, такие густые, что коса получалась толщиной в две руки. Тоненькая талия, хотя я всегда обожала пирожные, а у нас в университетской столовой продавались такие чудесные эклеры с заварным кремом! Папа часто ездил в командировки за границу и привозил мне модные вещи: джинсы с вышивкой, белоснежные кроссовки с пальмами, куртки-косухи. Так что я выгодно отличалась от многих сверстниц. Но когда я спрашивала у мамы:

— Мама, а я красивая?

Она почему-то неизменно отвечала:

— Ты умная. Учись, доченька.

Я училась, но мне хотелось, как любой девочке, найти подтверждение своей привлекательности. Потом мама призналась, что просто боялась меня испортить. Боялась, что я решу, будто могу всего добиться красотой, а не интеллектом. Бедная моя мама даже не предполагала, какую ошибку совершает.

К пятому курсу почти все девчонки в нашей группе уже вышли замуж, а я училась. Меня приглашали остаться на кафедре после защиты диплома, дома уже прозвучало слово «аспирантура». И тут появился Волк.

Я проходила преддипломную практику в прокуратуре, в отделе экономических преступлений. Тогда это, кажется, как-то иначе называлось, но суть та же. Студентам, даже выпускникам, ничего важного не доверяли, поручали работу обыкновенных секретарей — я вела протоколы допросов подозреваемых и свидетелей. Скучно и однообразно, сидишь целый день в душном кабинете следователя, чаи с ним гоняешь, а когда кто-то из вызванных является, стенографируешь беседу. И вот однажды иду по коридору в туалет с чайником — воды набрать, а навстречу мне Машка, однокурсница, которая там же практику проходила. Вдруг она кинулась ко мне.

— Наташка, ты знаешь, кто к твоему Нестеренко сегодня на допрос придёт? Волк!

Машке поручили выписывать повестки, поэтому она была всегда в курсе, кто и когда должен появиться в прокуратуре.

— Какой ещё волк? — удивилась я.

— Леонид Волк! Наташ, ты чего? Ты Волка не знаешь?

А я правда не знала. Вот совершенно меня советская эстрада не интересовала. Меломаном я не была, время от времени могла послушать «ABBA» или Джо Дассена, чьи пластинки привозил папа. Но в целом всё это было от меня очень далеко. Телевизор я не смотрела, в нашей семье ему всегда предпочитали книги, изредка папа включал хоккей, а мама фигурное катание.

— Певец Волк! Его на допрос вызвали, говорят, он левые концерты давал!

Какие левые концерты, какой Волк, я ничего не поняла. А потом он пришёл. Высокий мужчина, с умными серыми глазами, в костюме с иголочки, обаятельный. Вошёл уверенно, как будто не к следователю, а к себе домой, бодро поздоровался с Нестеренко и так на меня посмотрел…

— Какие у вас красивые девушки работают! — сказал он, не сводя с меня взгляд. — Только ради них можно полюбить прокуратуру.

Они с Нестеренко так мило побеседовали. Волк обстоятельно и абсолютно спокойно отвечал на все вопросы, подробно объяснял, что ни в коем случае родное государство обманывать не собирался, что его подставил директор. Его пригласили работать три концерта на стадионах с оплатой по триста рублей за концерт. И хотя концертная ставка Волка составляла около ста рублей, он решил, что гонорар увеличен соразмерно сбору, ведь на стадионе народу намного больше, чем в обычном зале. К делу были приобщены даже квитанции, в которых Волк расписался за полученные деньги, что свидетельствовало в пользу его версии — вряд ли артист стал бы расписываться в ведомости, зная, что деньги левые. В общем, Нестеренко пожурил Волка за отсутствие гражданской бдительности, сделал внушение насчёт того, что больше установленной ставки артист получать не может, но дело пообещал закрыть. Расставались они практически друзьями.

Это потом я уже поняла, как феерически Лёня умеет врать, просто по системе Станиславского, чуть ли не сам начиная себе верить. Конечно, он прекрасно знал, что вне зависимости от площадки артист получает фиксированную оплату. А тогда он произвёл на меня очень сильное впечатление: такой спокойный, уверенный в себе, обаятельный. От него приятно пахло каким-то явно заграничным парфюмом, а начищенные ботинки сверкали, несмотря на то что за окном была обычная весенняя слякоть. Весь он казался не совсем советским, словно из другой жизни. Я не могла его представить в вытянутых синих трениках, в каких ходил дома папа, или читающим «Комсомольскую правду» за столом на кухне.

Уходя из кабинета следователя, Волк одарил меня улыбкой и сказал:

— Вы не могли бы меня проводить? Здесь такие запутанные коридоры, я боюсь заблудиться.

Конечно же, я вышла его провожать! Мы шли по действительно запутанным коридорам прокуратуры, и Лёня рассказывал мне про Париж, из которого недавно вернулся. Он ездил по программе обмена опытом, выступал там на какой-то выставке социалистических достижений. Думаю, ничего выдающегося, подумаешь, выставка, не «Гранд-Опера»! Но в те времена поездка в Париж казалась советскому человеку фантастикой.

— Я приглашаю вас на свой концерт, — на прощание сказал Волк. — Послезавтра, в ДК имени Горбунова, это в Филях. Вы придёте?

— Я не люблю советскую эстраду, — честно заявила я. — И Фили… Это так далеко…

— Я пришлю за вами машину! — предложил Волк.

И я согласилась. Мне просто захотелось ещё раз его увидеть. Да и послушать. Если до личной встречи я и внимания бы не обратила на Волка, как и на других отечественных певцов, то теперь заинтересовалась.

— Так куда за вами прислать водителя?

Я жила с родителями и назвала ему их адрес. Каково же было удивление мамы и папы, когда через два дня ровно в обозначенное время у нас под окнами начала сигналить машина. Я почему-то была уверена, что приедет «Волга», именно эта машина ассоциировалась со словом «служебная». Но сигналили «жигули» какого-то странного вишнёвого цвета. Я спустилась во двор, и навстречу мне из машины вылез Лёня. В костюме и с букетом цветов.

— Мне подарить его вам на концерте? — съехидничала я, принимая букет.

— Только не это, — поморщился Лёня. — Дарить цветы мужчине — какая пошлость. А вот женщинам, к тому же таким красивым, можно и нужно дарить самые лучшие цветы.

И он сам привёз меня на концерт, усадил в первый ряд и умчался за кулисы, переодеваться и прихорашиваться. Всё выступление я ловила его взгляды, особенно когда звучали песни о любви.