Четвёртая четверть - Инна Тронина

Мне стало противно, и я отвернулся. Опять принялся разглядывать Оксанку, то есть Марию Командирову. Не запиши она на диктофон Лёню Шахновского, не уломали бы мы сегодня Беловых…

— Всё в порядке? — тихо спросила Оксанка, глядя в бокал.

— Они сознались и согласились явиться с повинной.

Андрей хотел сообщить Оксанке, что погиб Падчах — её бывший муж и мой двоюродный дядя. Но сейчас молчал, не зная, как приступить к такому разговору.

— Всё кончено, Мари. Ты умница. — Шеф откровенно любовался своей агентшей. — Завтра поговорим.

— Но ты что-то скрываешь от меня, — прошептала Оксанка, разглядывая струи фонтана. — Их подруга сейчас в Москве?

— Нет, в Могилёв уехала, — сказал Андрей очень спокойно. Оксанка всё поняла, покосилась на меня. В её зрачках прыгали искорки. — Твой приятель в том же составе покатит, но уже без паровоза.

Андрей имел в виду, что, раз главного обвиняемого нет, но «паровозика»* на суде не предвидится. Но Лёне Шахновскому всё равно придётся чалиться за недонесение. Даже если он завтра во всём сознается, полностью выскочить не сумеет.

— А старики одни остаются? — Оксана наклонилась к зажигалке Андрея и прикурила. Сам шеф уже давно пускал колечки в сторону зала. У меня от усталости в ушах шумели волны, и шуршал под ветром песок.

— К ним старший сын завтра приедет, позаботится.

— А-а… — Оксанка чувствовал, что Озирский сказал ещё не всё, и крепилась из последних сил. Потом отодвинула пустой бокал. — Целый день на «горючке», допилась до чёртиков. На Каширку сейчас поеду, там хоть люди есть. А у меня в квартире ужас тихий…

Пачка сигарет «Пэлл-Мэлл» упала на мозаичный пол. Озирский быстро поднял её и отдал Оксанке.

— А я тебе сюрприз приготовил. Это будет главной наградой. Девочка Ота встретит своё двухлетие с мамой, в Москве. Только не падай в обморок и не задавай вопросов. Завтра всё узнаешь в подробностях.

Предупреждение оказалось не лишним, потому что «железная леди» покачнулась, словно её толкнули. Потом припала щекой к плечу Озирского, пряча дрожащие руки.

— Он… послушал тебя? Как удалось-то? Хоть коротко скажи, умоляю!..

— Я обещал тебе вернуть дочь, и сделал это.

Шефу, конечно, хотелось смыться из борделя в темпе вальса, пока нас здесь не застукали. Но бросать Оксанку в таком состоянии он тоже не мог.

— К сожалению, беседовать пришлось уже не с Падчахом. Оту согласился отдать Мохаммад. У него и своих детей шестеро, да ещё отцовских трое. После радостной вести легче воспринять горькую. Падчаха больше нет. Он погиб, вернее, умер от ран. Его мне вряд ли удалось бы уговорить. А Мохаммаду не до твоей дочери.

— Когда это случилось?… — Она быстро-быстро заморгала. Слёзы брызнули мне на руку тёплыми каплями, упали на лайкровые Оксанины коленки.

— Он был тяжело ранен двадцать второго апреля. Скончался в Москве, десятого мая.

— Ты всё это время знал? И молчал? Почему?

— Не хотел выбивать тебя из колеи. Теперь знай. — Озирский тяжело вздохнул. — Понимаю, как тебе больно, но помни о будущей встрече с Октябриной. До тридцать первого мая, её дня рождения, вы воссоединитесь. Надеюсь, в вашей квартире станет веселее. А сейчас мы поедем. Тебе я вызову такси. — Андрей положил ладони на плечи Оксанки, заглянул ей в глаза. — Падчах был и моим другом тоже. Спас мне жизнь. И я скорблю о нём. Вечная память…

— Он в Чечне был ранен? На войне? В бою? — не помня себя, лепетала Оксанка.

— Тише! — Шеф крепко сжал её руку. — Разумеется, там. Падчах всегда знал, как и за что погибнет. Он жил и умер героем. А ты возьми себя в руки, насколько это возможно. Больше нам здесь оставаться нельзя. Пойдём, — сказал мне Андрей и поднялся. Потом оторвал от себя руки Оксанки. — Пусти, мне некогда. Всё потом.

— Он так и не простил меня, — шептала Оксанка, уже не видя нас. Её большие глаза превратились в две синие от краски чёрточки. — Я чувствую, что не простил. И мы не встретимся даже за гробом. А Андрейка… О нём ничего не слышно? А о Миколе?

— Нет пока. И не вини себя ни в чём. Прошу тебя, Командирова.

В это время тапёр перестал играть, и Андрей подтолкнул меня к выходу на лестницу. Сигарету он так и держал между пальцами. Обратно мы скатились кубарем. Нас сопровождал один из амбалов. Когда по лестнице поднимались бандитского вида гости со своими подружками, он прикрывал нас широкой спиной. Стриптиз, видно, продолжался, потому что мужики ревели, как на футбольном матче. За те несколько минут, что мы говорили с Оксанкой, они озверели окончательно.

Другой охранник открыл кованые двери, потянув створку за кольцо, и мы оказались на улице. Луны не было. Я видел только фонари и фары. В голове у меня все смешалось. Случившееся на пустыре я будто бы видел в кино. Блин, матери-то мы так и не позвонили! По крайней мере, лично я. Если Андрей вовремя не вспомнил, она опять свалится с сердцем.

— Андрей, мы где сейчас?

— На Арбате. Ещё долго ехать, успеешь вздремнуть. Полезай назад. На вот куртку — накройся и спи. Подушка там лежит. Ты своё дело сделал. Будешь отдыхать, как и Оксана, в своё удовольствие. Хотя с Откой какой ей отдых?…

Я удобно устроился под курткой, пахнущей горьковатым одеколоном и дорогим табаком.

— Андрей, вы быстро столковались с Мохаммадом?

— Он только «спасибо» мне сказал. Изначально был против женитьбы отца на Оксане и удочерения Октябрины. Но у чеченцев не принято с родителями спорить, и парень терпел. После гибели Падчаха он остался старшим в этой семье. Говорит, сам хотел позвонить, сказать, чтобы девчонку забрали, да я опередил. А теперь спи, Русланыч, до самого дома. Мне о многом нужно подумать — без помех.

Я был отмуштрован самим же Андреем, и потому послушно закрыл глаза. Джип летел стрелой, и вокруг мелькали огни. А потом я вспомнил, что всё кончено, и мы опять победили. Скоро наступят каникулы, и я оторвусь по полной программе. Но перед тем придётся попыхтеть над учебниками, чтобы матери потрафить. Я немного понаблюдал за тем, как ресницы от света рекламы становятся радужными, и провалился в яму.

Мне приснился Липкин сын, Андрюшка Бабенко. Он сидел на лоскутном одеяле, в какой-то избушке. Высокая и толстая старуха в клетчатой шали кормила его с деревянной ложки пшённой кашей. Из сна я ещё запомнил, что солнце светило в окошко, и что в избе было много цветов. Я почему-то решил, что мальчишка жив и здоров, и нужно утешить Озирского с Оксанкой.

Я проснулся и понял, что мы уже приехали, и джип стоит. Андрей озабоченно смотрел на меня.

— Слушай, Русланыч, ты сам до квартиры доберёшься? А то мне на заправку нужно, и ещё в одно место. Последние метры, надеюсь, осилишь.

— Осилю, куда денешься?

Я снова вспомнил гадание, Гетку с Озирским, их возможную свадьбу. А мать-то! Скоро наша с ней лафа кончится, и она найдёт друга. Молодой женщине трудно без мужа, хоть и пашу я, как Карло. Но для полного счастья ей любовь нужна. И не моя, а та, грешная.

— Андрей, послушай немного! Я сейчас сон такой видел…

— Некогда, Русланыч! — Андрей проверил ремень безопасности. — Все сны обсудим за праздничным столом. Обязательно обмоем законченное дело. А пока все хвостики с Беловыми подчистить нужно, причём срочно — до утра. Татьяне не забудь передать привет. Ну, пока!

Джип рванул с места так, что я отскочил к двери. Нашарил общий ключ, чтобы попасть в дом. Про Отку и Оксанку я матери скажу, чтобы её порадовать. А вот насчёт Гетки с Андреем помолчу. Пусть шеф сам расскажет про свою свадьбу, когда захочет.

Хорошо, что ночью в лифте не катается Кирюшка Мартынов, Ленкин брат. Дитя совсем рехнулось. Делает себе то невесомость, то перегрузки. Из-за него целыми днями лифта не дождёшься. В доме двадцать два этажа — попробуй, дойди пешком! Но чокнутого умника никак из лифта не выгнать. Он хочет стать космонавтом и вовсю тренируется, а люди должны страдать.

Вот сейчас я освободился, и с Ленкой Мартыновой поговорю. Пусть не только травку курит с дружками, но и за братом присмотрит. Ведь его в этом лифте изнасиловать могут и даже убить. Одну группу тут уже взяли. Но, к сожалению, Москва большая. И мрази с ней куда больше, чем хотелось бы. Эх, гудит головушка, как провода под напряжением! Вовремя всё кончилось, честное слово.

Я вошёл в подъезд и сразу увидел Ленку. Ага, легка на помине! Сидит косматая и грязная, как бомжиха, с перевёрнутым крестом на шее. И рядом с ней, у почтовых ящиков, три каких-то странных парня. Кроме ртов, я у них ничего вообще не заметил — ни глаз, ни носов. Тройня уродов, что ли? Волосы висят, как гнилая солома. «У них голова существует для того, чтобы ею есть!» — говорит про таких Олег. А, между прочим, все они из гимназии, по два языка учат. И Ленка Мартынова тоже оттуда. Там на дипломатов готовят.

Я хотел про Кирюшку сказать, чтобы в лифт его не пускали. Но компания далеко отъехала, и никакого толку всё равно не будет. Снова на лестнице воняет палёной травкой, и рядом с Ленкой валяется шприц.