Жизнь Бальзака - Грэм Робб

Ссора с маркизой стала не только концом неудачного и дорогостоящего любовного романа. Все три произведения, написанные по горячим следам, сближает социальное положение героини. В последних двух романах Бальзак заигрывал с автобиографией. Похоже, он использовал повествование от первого лица как форму самоанализа. В Женеве он наконец узрел свое отражение и понял несколько неприятных истин. Во-первых, он по-прежнему оставался сыном своего отца, выскочкой-буржуа, который мстит аристократам за свое презираемое ничтожество. Он считал, что имеет право использовать других как почтовых лошадей, загонять их до полусмерти и оставлять умирать на каждом этапе575. Но, несмотря на искусные интриги, которые он плел последние десять лет, с Бальзаком по-прежнему не считались.

Унижение, кроме того, больше рассказало ему о его истинном призвании. Маркиза стала последней возлюбленной старше Бальзака по возрасту. Она некоторым образом послужила лишним доказательством того, что мать никогда его не любила. Фиаско помогло Бальзаку с опозданием распрощаться с детством. Конечно, он во многом стал другим человеком, но в своих произведениях продолжал жить прошлым. Отказ маркизы задел не только поверхностную гордость, которую подпитывали модные перчатки и помада. Что куда важнее, была задета его гордость романиста. Поражение, которое нанесла ему маркиза де Кастри, стало самым серьезным в жизни, и разрушительный гнев Бальзака прямо аналогичен ярости Френхофера, когда тот понимает, что все его труды были напрасны. Он тоже, несомненно, был сумасшедшим, по крайней мере, если считать точным другое определение безумия в записной книжке Бальзака: «Часто безумец – человек, который облекает в одежду свои мысли, оживляет их, видит их и разговаривает с ними»576.

Поражение было вдвойне досадным, потому что, как доказал самый известный роман Бальзака, он отчасти сознавал, какие ловушки он сам для себя расставил. Тем не менее собственный дар предвидения ему не помог. На следующий год, внося исправления в «Шагреневую кожу» для третьего издания, Бальзак, должно быть, удивлялся бесполезности своего дара. Кстати, в романе имеется еще одна подробность, которая могла бы напомнить автору, почему маркиза, после постигшего ее несчастного случая, не горела желанием вступать в новую любовную связь. В насмешливо-философской дискуссии с Феодорой Рафаэль вслух удивляется, почему она отказывается дарить кому-то свою благосклонность: «Может быть, у вас есть дефекты, которые толкают вас к добродетельности, вопреки себе самой?»577 Или, как он уже отмечал в записной книжке: «Есть женщины, которых скрытые недостатки вынуждают быть добродетельными»578.

Выздоровление Бальзака от временного помешательства было типично в двух отношениях. Во-первых, две статьи, вышедшие в «Ревю де Пари» в октябре и ноябре 1832 г., показывают, что в конце концов его разум был источником не только страданий, но и любопытства. «Письмо к Шарлю Нодье», написанное чужим пером на постоялом дворе в Аннеси во время его пребывания в Эксе, замышлялось как толчок к исследованиям странных психологических явлений. Бог непостижим, но есть таинственные области разума, которые следует изучать с научной точки зрения: например, исцеление на расстоянии – способность, которую Бальзак постепенно обнаруживал в себе самом579.

Вторая статья называлась «Путешествием Парижа на Яву». Большие куски ее были чистой воды фантазией, особенно бессвязный пассаж об извивающихся телах танцующих туземок, который так шокировал типографов, что пришлось его удалить. Во всяком случае, все это было неправдой, как признавался в статье Бальзак: один знакомый Карро, который на самом деле побывал на Яве, заверял его, что тамошние уроженки уродливы580. Но именно это и делает статью такой неотразимой: гибрид естественной истории и галлюцинации, построенной на столкновении мечты и реальности и доминирующем порыве включить все, даже «разрозненные воспоминания, интимное красноречие которых не имеет аналога в человеческом языке». «Он безумец, – как ожидается, скажет читатель. – Не верьте ему: он питается заблуждениями!.. Он не был на Яве, как и мы с вами». Читатели и сами приходили к такому выводу: князь Меттерних считал, что статья Бальзака – своего рода гомеопатическое лечение для безумцев, прививка для мозга581. Когда Бальзак в 1835 г. встретился с Меттернихом в Вене, он признал, что князь был совершенно прав. Безумие можно победить, если преобразовать его в знание с помощью печатного слова. В отличие от некоторых тогдашних критиков, упивавшихся его творчеством, Бальзак никогда не считал, что воображение служит препятствием к истине. «Давайте вернемся к действительности, – призывал он, по отзывам, знакомого (Жюля Сандо), который только что вернулся с похорон его сестры. – За кого выйдет замуж Евгения Гранде?»582

Возвращение Бальзака к действительности в конце 1832 г. стало началом еще одной грезы и вылилось в еще один реалистический роман. По своему обыкновению, он уже написал первые слова до того, как роман был закончен. Героиня этого романа станет добрым ангелом, и у романа будет счастливый конец. Развязка снова произойдет на вилле Диодати: Бальзак твердо решил использовать ее как фон. В жизни, как и в романах, он сохранял иллюзию реальности перед лицом самых очевидных хитроумных планов. Однако на сей раз он уже не будет в роли ребенка; он станет отцом нового поколения.

Глава 10

Идеальная женщина (1832—1834)

Проблема, с которой Бальзак столкнулся в конце 1832 г., на первый взгляд кажется неразрешимой, но способ, каким он собирался ее решить, видится безупречным: совместить мечту с явью и найти идеальные отношения с идеальной женщиной. Ключом к разгадке стала простая истина, которую только люди неглубокие считают моралью волшебной сказки: «Ты всегда тот, кем хочешь быть»583, и, если твои мечты отказываются воплощаться в жизнь, ошибка вовсе не в обстоятельствах, а в неправильном изложении твоего желания.

К тому времени Бальзак стал специалистом в искусстве желания. За действительностью следовало не просто наблюдать: ее необходимо было поглощать и преобразовывать. Как его персонажи приобретали все свойства живых людей (скоро они начнут возвращаться на страницы других произведениях, как настоящие люди), так и Бальзак учился воссоздавать себя самого в новых отношениях. Если его вымышленному миру предстоит «состязаться с Государственным архивом»584, ему самому тоже можно переписать свои официальные документы. Вспоминая свою первую встречу с мадам Ганской, Бальзак признавался, что хотел бы «родиться в сентябре 1833 г.»585. В самом деле, первые письма к Эвелине Ганской показывают зарождение нового Бальзака. Но неужели писатель так страстно желал, чтобы другие довольствовались всего одним его «вторым я» и единственной формой совершенства?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});