Тридцать лет среди индейцев: Рассказ о похищении и приключениях Джона Теннера - Джон Теннер

Все мои близкие были здоровы. На следующий день мне сообщили, что к палатке приближается «рыжеволосый англичанин» (так прозвали индейцы полковника Диксона). Не вставая с места, я крикнул ему изнутри, чтобы он не входил ко мне.

«Вы видите, я в своей палатке, хотя вы и бросили меня на берегу озера далеко от моего дома и от такого места, откуда мне могли бы оказать помощь. В моей палатке нет места для таких людей, как вы, и я надеюсь, вы сюда не войдете!»

Я хорошо понимал, что он пришел ко мне за продуктами, но не хотел ни встречаться с ним, ни давать ему что бы то ни было.

Полковник ушел из нашей деревни и по индейской тропе отправился к реке Ред-Ривер. Но в реке в этом году было очень мало воды, и Диксону пришлось весьма туго: он чуть не умер с голоду.

Полковнику попалось на пути индейское кладбище, где были похоронены один из моих шуринов, дочь Ото-пун-не-бе и много моих друзей и знакомых. Все могилы были тщательно укрыты. Но полковник Диксон сломал ограды и маленькие навесы над могилами, чем нанес тягчайшее оскорбление индейцам. Они грозились убить его и, несомненно, исполнили бы свое обещание, подвернись им удобный случай. Но полковник направился в Пембину, а оттуда к озеру Траверс и больше никогда не возвращался в страну оджибвеев.

Через несколько дней после моего приезда в Ме-нау-цхе-тау-наун один из моих детей заболел корью и умер, так как эта болезнь в то время всегда заканчивалась у индейцев смертью. Другие дети тоже заразились, но я уже немного научился ухаживать за больными, и никто из них не погиб.

Вскоре у нас вышли все запасы, и мы вместе с Ме-цхик-ко-наумом начали готовиться к охоте с применением магии.

Я опять увидел во сне юношу, который уже не раз являлся ко мне при подобных обстоятельствах. Он спустился ко мне, как обычно, и, остановившись передо мной, начал суровее, чем всегда, упрекать меня за жалобы и стоны из-за смерти ребенка.

«Впредь ты меня больше не увидишь, – сказал он, – и остаток пути, который суждено тебе пройти, будет усыпан терниями и шипами. И беды обрушатся на тебя в будущем главным образом из-за преступлений и плохого поведения твоей жены. Но на сей раз, поскольку ты позвал меня, я хочу еще раз тебя накормить!»

После этих слов я посмотрел вперед и увидел огромную стаю уток, совершенно покрывшую озеро, а повернув голову в одну сторону, я увидел осетра, посмотрев в другую – северного оленя. И этот сон сбылся, как и другие, по крайней мере в той его части, которая касалась охоты и рыболовства.

С наступлением зимы я ушел на реку Ред-Ривер, где занялся охотой на бизонов и вялением мяса, готовясь к возвращению в Соединенные Штаты. За 10 лет до того времени, о котором здесь рассказывается, я разошелся со своей первой женой. Но настояния индейцев, да и условия жизни побудили меня взять другую жену. От нее у меня было трое детей, а детей от первой жены тогда не было в деревне. Вторая жена отказалась следовать за мной, и я, забрав троих детей, отправился в путь без нее. Но у озера Рейни-Лейк жена догнала и согласилась сопровождать меня в Маккинак.

На обратном пути большую помощь оказывали мне служащие «Северо-Западной компании». Однако на острове Драммонд мне пришлось пережить тяжелое разочарование. Когда я направлялся к Рейни-Лейк, мне хотели преподнести много ценных подарков, но я от них отказался, так как не мог их увезти. Мне обещали сохранить все в целости до моего возвращения. Но за это время старший офицер, сделавший мне так много добра, сменился новым. У того был совсем другой характер, и он не хотел ничего делать для людей, в какой-то степени связанных с индейцами. Этот человек отказался принять меня или оказать мне какое-нибудь содействие. Однако благодаря любезной помощи м-ра Эрметингера из Со-Сент-Мари мне все же удалось добраться до Маккинака.

В Маккинаке представителем по делам индейцев был в то время полковник Бойд. Он вызвал меня и предложил работать подручным в своей кузнице. Но эта работа мне не понравилась и я не согласился там оставаться. Тогда Бойд дал мне 100 фунтов муки, такое же количество свиного сала, немного виски, табаку и т.д. В Чикаго отходили два судна, но ни одно из них не принимало меня на борт, хотя денег у меня было достаточно и я предлагал оплатить проезд. Мне не оставалось иного выхода, как купить у индейцев плохое старое каноэ из древесной коры, за которое я отдал 60 долларов. Затем я нанял трех французов, но полковник Бойд не отпустил их со мной. Все же он дал мне письмо к д-ру Уолкотту, тогдашнему представителю по делам индейцев в Чикаго, и я отправился в путь только с одним помощником.

Через некоторое время, остановившись в поселке индейцев оттава Вау-гун-ук-кецце, я обнаружил, что мое непрочное каноэ сильно течет и продолжать в нем путешествие невозможно. Пришлось купить новое каноэ, заплатив за него 80 долларов. Несколько моих приятелей оттава решили сопровождать меня, и мы двинулись дальше. Нас было восемь мужчин в одном каноэ и шесть в другом и, кроме того, несколько женщин. Так мы плыли, пока до Чикаго не осталось два дня пути, но тут мы встретили других индейцев, сообщивших тревожные новости об уровне реки Иллинойс, и друзья расстались со мной, решив вернуться домой; моя жена уехала с ними.

В Чикаго у меня опять началась лихорадка; мои запасы истощились, и я попал в крайне бедственное положение. Тогда я пошел в д-ру Уолкотту, чтобы передать ему письмо полковника Бойда, но он не захотел меня принять или позаботиться обо мне. Между тем он хорошо знал, кто я такой, так как видел меня в Чикаго раньше; я никак не мог понять, почему он отказал мне в помощи. Пришлось поставить палатку недалеко от его дома у болота, поросшего диким рисом. И в течение нескольких дней мне удавалось кормить детей мясом черного дрозда, подстреливая птиц, когда они садились на болото, хотя чувствовал я себя так плохо, что не мог простоять на ногах более пяти минут.

Как только я смог, опираясь на палки, дотащиться до двери дома д-ра Уолкотта, я рассказал ему, что моим детям грозит голодная смерть. Но он грубо прогнал меня. Когда я повернулся спиной к его двери, на глазах моих выступили слезы. Со мной это редко случалось, но из-за болезни я стал похож на женщину. По дороге от дома до палатки я три-четыре раза терял сознание, отлеживаясь у обочины дороги. Вскоре мои страдания и муки детей облегчил один француз, переправивший через волок несколько лодок. Его жена была индианка из племени оджибвеев и всегда сопровождала мужа, когда он перетаскивал лодки. Хотя его лошади устали после длинной дороги, он все же согласился перебросить меня вместе с каноэ на 60 миль дальше, а если лошади выдержат, то и на все 120 миль (длина волока при тогдашнем уровне воды). Мы договорились о цене, которая показалась мне весьма скромной. Кроме того, француз одолжил мне молодую лошадь для верховой езды, так как считал, что я еще слишком слаб для ходьбы и мне будет удобнее ехать верхом, чем на его повозке вместе с каноэ. Но мы не проехали даже 60 миль, как мой спутник заболел кровавым поносом. В реке теперь появилось немного воды, и я решил плыть в своем каноэ вниз по течению. Молодая лошадь француза была украдена индейцами поттаватоми в ту же ночь, когда я ее вернул. Но у него был юноша помощник, а я со своей стороны постарался всячески услужить им, чтобы они могли тронуться в обратный путь. С французом мы расстались тотчас за Чикаго, и опять я остался без помощников, если не считать старого индейца, по имени Гос-со-квау-вау (Курильщик). Мы спустили с ним лодку в реку, но воды в ней было слишком мало, чтобы нести всех нас. Мы только время от времени сажали в каноэ детей, подталкивая его один с носа, другой с кормы. Мы продвинулись не более чем на три мили, когда я сообразил, что такой способ передвижения будет слишком медленным и мучительным. Поэтому я решил договориться со встретившимся нам по дороге индейцем поттаватоми. За одно одеяло и пару кожаных ноговиц тот согласился перевезти на своих лошадях детей и багаж до устья реки Ан-нум-мун-не Се-бе (Йеллоу-Окр), то есть на расстояние 60 миль. Эта река течет со стороны Миссисипи и ниже ее впадения в Иллинойс, в последнем всегда много воды. Я немного опасался доверить детей и багаж поттаватоми, но старый Гос-со-квау-вау полагал, что тот окажется частным человеком. Посадив детей на лошадь, индеец сказал: «Через три дня я доберусь до устья Ан-нум-мун-не и там буду тебя ждать».