Высокое погружение - Марина Даркевич

class="p1">– Так, и если сейчас найдётся тот, кто имеет реальное влияние в городе, тогда…

– Тогда у тебя, Задворных, появится реальный шанс отправиться в знакомое место. И, может быть, даже выйти из него не ногами вперёд. Конечно, через достаточно много лет… Но сбежать оттуда тебе больше не дадут. Это я обещаю. И сам прослежу, по возможности. По тебе и так «дом родной» плачет. Больше тридцати лет в долг живёшь.

– Понимаю, гражданин следователь. Если вы обратитесь к Юрию Ёлкину…

– Погоди, Задворных. Я, между прочим, сижу тут вовсе не для того, чтобы улучшать условия поголовно для всей мрази, каковой считаю и тебя. Так что не обольщайся на этот счёт.

– Тогда в чём суть нашего разговора, гражданин начальник? Я уж решил, что вы пытаетесь залезть мне в душу, понять что-то…

– Кстати, именно это я и делаю. И, кстати, кое-что я действительно уже понял.

Кирилл осклабился.

– Ну, это вы про Тилляева. Я вижу, что вы чувствуете по отношению к этому гадёнышу…

– Не будем тереть за мои чувства, Задворных. Но если бы не Тилляев, я уже давно вызвал бы конвойного – у меня и без тебя дел просто вагон… Тилляев… Ты же знаешь, как он сбежал из СИЗО? Я уверен, что весь ваш театр к этому руку приложил. Коллективную.

Кирилл пожал плечами.

– Не знаю. Тут как-то обошлось без меня, – честно сказал он.

– И то ладно. Всё равно обвинение против него приостановлено… Поэтому его пока и прекратили искать. Вот когда отменят полностью, можно будет попробовать возбудить новое дело – о побеге из-под стражи. Так что, надеюсь, он сюда ещё вернётся… Но это уже как карта ляжет, конечно… Ладно. Суть вот в чём. Объясни мне, Задворных, как такое может быть, что ты, головорез и мокрушник, почти каждый день выходил на сцену в течение скольки?.. Тридцати двух лет, получается?.. Как это стыкуется – одновременно быть актёром и убийцей?

– Я действительно двуличен, – произнёс Кирилл. – Даже нет, я многолик. И, как большинство хороших актёров, я выхожу на сцену, чтобы жить совсем другой жизнью. Да, я убивал людей. Возможно, мне это где-то и когда-то ещё зачтётся так, что мало не покажется. Но дело не в этом. Если бы я не выходил на сцену, не репетировал до седьмого пота и не проживал другие жизни перед публикой, то давно бы свихнулся.

– Я как-то предполагал раньше, что люди культуры, творческие личности вообще не склонны к насилию.

– Да ладно вам, гражданин начальник… Они такие же, как все остальные. Только с более широким сознанием, что ли… Одних писателей взять, каждый второй – скрытый садист или шизофреник. Достоевского только вспомнить. Отбери у них ручку и бумагу – будет вам новая куча папок на столе. Про некоторых знаменитостей есть достоверные факты. И то, потому что они действительно всемирно известными были. А про скольких мы не знаем?.. Жил когда-то такой скульптор и ювелир Бенвенуто Челлини. Работящий и талантливый парень, но поднять человека на нож ему ничего не стоило. Спасался только тем, что за него король Франциск Первый впрягался, да папа Римский. Вот ещё послушайте:

От жажды умираю над ручьём.

Смеюсь сквозь слезы и тружусь, играя.

Куда бы ни пошёл, везде мой дом,

Чужбина мне – страна моя родная.

Я знаю всё, я ничего не знаю.

Мне из людей всего понятней тот,

Кто лебедицу вороном зовёт.

Я сомневаюсь в явном, верю чуду.

Нагой, как червь, пышней я всех господ.

Я всеми принят, изгнан отовсюду.

Я скуп и расточителен во всём.

Я жду и ничего не ожидаю.

Я нищ, и я кичусь своим добром.

Трещит мороз – я вижу розы мая.

Долина слёз мне радостнее рая.

Зажгут костёр – и дрожь меня берёт,

Мне сердце отогреет только лёд.

Запомню шутку я и вдруг забуду,

Кому презренье, а кому почёт.

Я всеми принят, изгнан отовсюду.

Не вижу я, кто бродит под окном,

Но звёзды в небе ясно различаю.

Я ночью бодр, а сплю я только днём.

Я по земле с опаскою ступаю,

Не вехам, а туману доверяю.

Глухой меня услышит и поймёт.

Я знаю, что полыни горше мёд.

Но как понять, где правда, где причуда?

А сколько истин? Потерял им счёт.

Я всеми принят, изгнан отовсюду.

Не знаю, что длиннее – час иль год,

Ручей иль море переходят вброд?

Из рая я уйду, в аду побуду.

Отчаянье мне веру придаёт.

Я всеми принят, изгнан отовсюду.6

– Как вам это? – спросил Кирилл, закончив декламировать.

– Впечатляет, – сознался следователь, действительно слегка ошарашенный.

– Как вам это? – спросил Кирилл, закончив декламировать.

– Впечатляет, – сознался следователь, действительно слегка ошарашенный.

– Это Франсуа Вийон. Великий поэт, а по совместительству также гопстопник, мокрушник и форточник. Несколько раз попадался и ждал повешения, но в последний момент освобождался либо по капризу какого-нибудь принца, либо по амнистии. И эти стихи именно про таких, как мы.

– Про артистов? Или про убийц и воров?

– Думайте, как хотите, – пожал плечами Задворных.

– Кстати, а ведь что касается популярных актёров нашего времени, даже очень известных, то некоторые из них получали приличные сроки. Но это было в те годы, когда один шажок влево-вправо уже считался преступлением. А сейчас многие статьи отменены или готовятся к отмене. А другие попросту не работают. Так бы, наверное, сажали больше и чаще, как ты думаешь?

– Несомненно. Знаете, гражданин следователь, у нас в труппе есть один голубой. Буквально до позапрошлого года, пока в Думе не заговорили про возможную отмену сто двадцать первой7 за ненадобностью, никто знать не знал об этом, сейчас же он чуть не упивается своей непохожестью. Ну, срам, короче. Пока мы не на сцене, пока не прозвучал третий звонок, я это помню, и я презираю этого типа, потому что он в моих глазах недочеловек… Как и в глазах многих других, пусть даже далёких от понятий. Но стоит нам с ним выйти под огни прожекторов и мониторов, как я об этом забываю. В двух-трёх пьесах по сценарию мы с ним были друзья, и я искренне мог за него отдать голову на отсечение и продать душу дьяволу. Но ровно до того момента, пока не падал занавес… Нет, ещё на час-другой после этого. Хотя и в промежутках между репетицией и выступлением – тоже. Для меня сцена, видимо, более реальна, гражданин начальник, чем жизнь.

– Интересный у вас, актёров, сдвиг по понятиям, – пробормотал Дмитрий.