Мекленбургский дьявол - Иван Валерьевич Оченков

Все началось с того, что вечером ко мне подошел Бурцов и доложил, что бывший хан, то есть, Джанибек-Герай, челом бьет.

— Что еще случилось?

— На обиду жалуется, дескать, у него женку умыкнули.

— Это кто же так отличился? — едва не разорвав рот от зевка, осведомился я.

— Сказывают, лекарь из иноземцев.

— Блин, они у нас все из иноземцев! Точнее узнать нельзя?

— Так Васька Попелов, — переиначил на русский лад имя чеха спальник.

— Да ладно!

— За что купил, за то продаю, надежа-государь.

Восток, что называется, дело тонкое. Хан даже если он бывший, все равно хан. Реши я его казнить, никто слова не сказал бы, но поскольку Джанибек помилован, более того, велено к нему относиться с всевозможным почтением, спустить дело на тормозах нельзя!

— Кликни Михальского, — велел я, — пойдем разбираться.

— Так он уже там. Приказал вашей царской милости сообщить, что такой конфуз приключился.

— Час от часу не легче, — хмыкнул я.

Каким бы бескровным не был поход, а без потерь не обойтись. Даже если нет убитых и раненых, все равно, кто-то ногу подвернет, у кого-то живот прихватит, а иной сдуру, сам себе такое увечье причинить может, что целый консилиум ученых медиков не разберется.

Поэтому где-бы не случился привал или стоянка, всегда отводилось место под лазарет, который, сами понимаете, не пустовал. Вот и в этот раз, была расчищена небольшая площадка, на которой разбито несколько шатров для полкового врача и его пациентов.

Теперь перед ними стояли слуги низложенного хана и отчаянно переругивались с преградившими им путь часовыми. Вокруг, как водится, собралась целая толпа зевак, с интересам наблюдавшая за развитием событий, и время от времени подзуживающая участников свары.

Михальский и впрямь был рядом, но в конфликт не влезал, а лишь следил, чтобы не случилось беспорядка. Зато его бывший подчиненный, а теперь генерал и кавалер Панин, ни скупился на ругань, пытаясь отогнать посланных Джанибеком людей. Те же, в свою очередь, галдели и жестикулировали так, что казалось кровопролития не избежать.

— Молчать, мать вашу! — заорал что было сил Бурцов. — Не видите, царь прибыл!

— Что за бардак? — осведомился я.

— Да вот, государь, лекарь наш напроказил, — смеясь одними глазами, доложил Михальский.

— Что уже? — усмехнулся я. — Больно быстро.

— На счет последнего не уверен, — понял намек Корнилий, — но бывший хан требует выдачи девушки и наказания господина Попела за бесчестие.

Сам «виновник торжества», как оказалось, стоял у входа в свой шатер с обнаженной шпагой в одной руке и пистолетом в другой, имея при этом вид решительный и… немного обескураженный. Что же, с него и начнем.

— Друг мой, — обратился я к лекарю, — кажется, вы нанимались ко мне, чтобы лечить увечья, а не наносить их?

— Прошу прощения, государь, — только и смог ответить тот. — Я виноват перед вашим величеством, но не мог поступить иначе, ибо дал слово!

— Какого черта вы творите? — понизил я голос. — Кажется, у вас есть невеста, помолвка с которой едва не стоила мне союза с калмыками. Зачем вам еще одна?

— Это моя вина, великий царь, — вылезла из-за его плеча Нахат. — Это я украла княжну.

— В каком смысле? — завис я от такого признания.

— В каком смысле украла, или в каком смысле княжна? — немного скривил в уголки губ Михальский.

— Так! Если мне немедленно не объяснят в чем тут дело, то я за себя не отвечаю! Где жена Джанибека?

— Здесь государь, — обреченно вздохнул Попел и вывел из шатра за руку женщину в восточном наряде. Лицо ее закрывала плотная вуаль, а верхняя одежда не позволяла рассмотреть, как она сложена. Но блестящие черные глаза и маленькие нежные ладошки позволяли предположить, что их обладательница довольно юна.

— Назовите свое имя, сударыня, — потребовал я, а продолжавший держаться рядом Рожков тут же перевел.

— Меня зовут Салиха и я дочь пши Камбулата.

— Ваш отец жив?

— Нет.

— Правда ли, что вас похитили и удерживают силой?

— Да.

— Вас немедленно вернут вашему… хм… мужу.

— Нет! — вскрикнула Нахат и, бросившись вперед, пала передо мной на колени, после чего заговорила, мешая русские и черкесские слова, так что разобрать можно было лишь, — не делайте этого светлый царь!

Неожиданно к ней присоединилась и «похищенная». Встав рядом, она что-то горячо заговорила, очевидно, перейдя на свой родной язык, так что Рожков перестал ее понимать и не смог выполнять свои обязанности.

— Ну что еще? — поморщился я.

— Княжна говорит, что ее украли из родного дома и силой выдали замуж за старого хана! — начала переводить Нахат. — Она ненавидит его и не хочет оставаться с ним!

— Погоди-ка, а тебе до всей этой истории какое дело?

— Мы росли с ней и нас вместе похитили, а обвинили в этом моего отца. Я должна снять позор с нашей семьи! Поэтому я и хотела освободить княжну…

— Хороший план, просто замечательный! — не удержался я от сарказма. — А дальше-то что делать будете?

Судя по всему, так далеко отважная девушка в своих мечтах не заглядывала и потому не нашлась что ответить. Тогда я снова обратился к княжне.

— Как вы сказали вас зовут, сударыня? — повторно спросил я черкешенку, позабыв в запале ее имя.

— Салиха, — тонким голоском отвечала мне она, бросив быстрый взгляд из-под покрывала.

— Ну и что мне с вами прикажете делать?

На сей раз, она ответила по-татарски, и переводить снова стал Рожков. Речь ее была почтительна, но вместе с тем образна и даже цветиста.

— Я бедная сирота, оставшаяся совершенно одной на всем белом свете. Нет у меня ни родни, ни друзей, ни защитников. Я вся в вашей власти, великий северный царь. Как вы решите так все и будет!

— Государь, — подал голос мой толмач, видя, что я колеблюсь. — Она ведь не жена хану, а наложница.

— А есть разница?

— Да есть маленько. Позволь я еще раз спрошу ее?

— Ну, давай.

Рожков