Гезат (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

Напротив нашего участка укреплений повстанцы притормозили, пересекая приток Озерена, поэтому к моему приходу только добрались до рва и начали закидывать его фашинами и сооружать из длинных досок мостки. В жидком лунном свете нападавшие казались существами из потустороннего мира. Их было много. Очень много. Может быть, так казалось потому, что была ночь. В темное время суток любая опасность кажется больше, страшнее. Что ж, ночь обещает быть нескучной.

Я поставил у ног колчан, рядом положил, развязав, запасные стрелы. Они были с костяными наконечниками, годными против кожаных доспехов, в которые облачена большая часть повстанцев. Бронзовый панцирь такой наконечник пробьет разве что при выстреле в упор и с кольчугой не всегда справляется. Зато костяные стоят дешево. Я ведь изготавливал стрелы за свои кровные. Сырье добывал сам, а легионерные умельцы вырезали из костей наконечники и изготавливали стрелы в обмен на мясо. Поняв, что одного пучка может не хватить, послал подчиненного еще за тремя связками.

Преодолев ров и добравшись до вала, повстанцы стали кричать тише. Наверное, решили, что осажденные уже услышали, что им идет помощь, или не хотели сбивать дыхалку во время карабканья по валу. Лестниц у них было маловато, поэтому многие повстанцы превратились в альпинистов-любителей. Навыков у них было маловато, поэтому до палисада на вершине вала добирались не все, а там их встречали пилумами и гладиусами.

Я стрелял не спеша, экономя стрелы, целясь в слабо защищенные места, чтобы поразить наверняка. Дистанция была не больше пятнадцати метров, промахнуться трудно. Предполагая, что мои стрелы насквозь прошивали некоторых. Убитые и раненые падали к подножию вала, скатывались в ров, а их сменяли живые и невредимые и с тупым, механическим упорством карабкались вверх. Наверное, темнота скрывала кровь и страдания соратников, а собственные крики заглушали стоны раненых. Когда не видишь и не слышишь, что с тобой может произойти, опасность кажется нереальней.

Не знаю, как долго продолжался штурм, но обе руки и особенно пальцы правой устали жутко. Я поймал себя на том, что натягиваю тетиву слабее, чем могу. Впрочем, на такой короткой дистанции этого вполне хватало. В дело уже пошла четвертая связка стрел, когда я почувствовал, что случился перелом. Самые смелые и отчаянные повстанцы, энергетический потенциал их армии, шли в первых рядах и погибали первыми. На смену им приходили менее заряженные, пока не дошел черед до тех, кто умирать не хотел. Эти, подгоняемые стадным инстинктом, добрались до вала, а вот лезть на него и погибать за абстрактное общее дело не решились. Наступил момент, когда у подножия вала скопилось большое количество повстанцев, которые почти не кричали и альпинистов из себя не корчили. Потом все вдруг, хотя общей команды я не слышал, устремились прочь от внешней линии укреплений, растворились в ночи.

Первым делом я помассировал пальцы правой руки и запястье левой, набитое тетивой. Затем послал подчиненного за тремя последними связками стрел. Предполагал, что будет вторая волна штурма. Не оставят же они без подмоги осажденных, которые атаковали юго-восточную часть римской внутренней линии укреплений. Судя по шуму и крикам, рубка там шла жестокая. Мы так и не дождались повторной атаки, и на юго-востоке вскоре стало тихо.

К тому времени начало светать. Вместе с темнотой исчезли и повстанцы, будто нечистая сила, которая боится солнечного света. На поле боя остались трупы и тяжелораненные. Их было очень много: возле вала громоздилась куча почти на две трети его высоты, ров был заполнен «с шапкой» и метров на сто вдаль от него темнели силуэты, уложенные почти без просветов и кое-где в два-три ряда. Кучи возле вала и во рву иногда шевелились, и из них доносились глухие стоны. Даже мне, повидавшему много всякого, смотреть на это было муторно.

С вала спустились воины из разных подразделений и начали собирать трофеи. В первую очередь брали оружие и металлические доспехи. Последних, правда, было мало. Добычу складывали, привязывали к веревкам, опущенным с вала, чтобы соратники затащили внутрь укреплений. Здесь ее сортировали, чтобы разделить между теми, кто держал оборону на данном участке. Трофеев было так много, что обходилось без обычных подозрений и ссор. Отдельно складывали стрелы, которые поделят между собой лучники. Мои все отдадут мне, потому что они длиннее стандартных, никому больше не нужны. Заодно сборщики трофеев добивали раненых, благодаря чему стоны слышались все реже.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я вернулся к своей семье, снял доспехи. Пока Синни рассматривала, не испачканы ли они кровью, не надо ли почистить, Тили слила мне воду из ковшика, чтобы умылся. Они гордятся своим мужем и господином — прославленным воином, который не дал врагам ворваться в укрепрайон и убить их и детей или сделать рабами. Можно назвать это любовью, но у меня есть подозрение, что ее придумали сытые бездельники. Пока что таких мало, поэтому сожительство мужчины и женщины — это сейчас всего лишь проверенный временем, эффективный способ выживания и выращивания потомства. В паре каждый решает те задачи, к которым имеет природные наклонности. Про эмансипацию и вовсе молчу. Моим женам даже в бреду не привидится потребовать равных прав с мужчиной. Эмансипация рождается только в головах тепличных дур и за пределами теплицы выветривается мгновенно.

91

День прошел тихо. Повстанцы не появлялись даже для того, чтобы забрать трупы соплеменников. Мы все светлое время суток занимались лечением раненых, сбором трофеев, ремонтом оружия и укреплений и очисткой рва. Раненых, которых в нем было немало, убили. Трупы оттаскивали на полсотни метров, образовав там еще один вал, довольно высокий. Надеюсь, повстанцы все-таки заберут их. Погода стояла сухая и теплая, поэтому скоро трупы начнут разлагаться и вонять. У некоторых воинов с очень хорошим обонянием этот сладковатый аромат напрочь отшибает аппетит. Мои жены мыли и сушили стрелы, запачканные кровью, отбирая бракованные. Какие-то из последних восстановят легионные умельцы, какие-то пойдут на запчасти.

Ночь тоже прошла без происшествий. Несколько раз караульные поднимали тревогу, принимая за врагов хищников, которые в большом количестве подтянулись из леса. Я еще подумал, что сегодня их обслуживают по системе «шведский стол».

Повстанцы не пришли за трупами и утром. По римской армии поползли предположения, что прибывшие снимать осаду струсили и разбежались по домам. Я спрашивал разрешение выехать на разведку, но Квинт Туллий Цицерон сообщил мне приказ Гая Юлия Цезаря никого не выпускать за пределы укрепленного района. Наверное, проконсул опасается, что участятся случаи дезертирства. Где-то со второй половины срока осады начали исчезать заступившие в караул или выехавшие за фуражом или бревнами воины из вспомогательных войск, а иногда и легионеры-кельты. Но теперь лучшим помощником верности будет жадность. Мы захватили так много трофеев, что вряд ли кто-то захочет по собственному желанию расстаться с таким богатством. К тому же, в случае успешного для нас завершения осады получим еще больше.

Повстанцы появились в полдень. На наш участок атака была жиденькая. Штурм длился с полчаса. Я даже не успел расстрелять связку стрел. Повстанцы откатились за вал из трупов, но не уходили. Как догадываюсь, отвлекали внимание, оттягивали силы, чтобы нас не перебросили на север, где наносился главный удар. Судя по крикам и звону оружия, там рубились знатно. Вскоре пришел приказ командующего армией снять половину легионеров, защищавших южную часть внутренней линии укреплений, и перебросить на север.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Примерно через час пришел приказ всей коннице следовать в западный сектор укрепрайона. Видимо, дела на севере были совсем уж плохи. Я закинул в арбу лук и стрелы, взял пику, новенькую, со светлым древком. Ее принесли вчера вечером. От предыдущей отличалась наконечником. Он был трехгранным, в виде штыка, какие были на вооружении у красноармейцев, но имел еще и небольшую крестовину, которая не позволяла влезать в тело глубже, чем на двадцать сантиметров. От насада, заканчивавшегося сантиметров через десять за крестовиной, отходили две узкие железные полосы длиной по полметра, которые придавали древку жесткость и предохраняли от перерубывания. К подтоку присоединен кожаный ремешок с петлей, чтобы не потерял оружие, если выроню в бою.