В огне - Карен Монинг

Я открываю глаза. Бэрронс молча смотрит на экран. В магазине полная тишина. Нигде вдали не капает кран, не гудит вентилятор, не шипит в камине газ. Скорбеть нужно в уединении. Я понимаю это и уважаю этого мужчину.

Я начинаю медленно выходить из комнаты.

И, позабыв о ковре, оступаюсь. Подошва скрипит по полированному деревянному полу.

Бэрронс молниеносно поднимает и поворачивает голову в ту сторону, где я стою.

На миг я задумалась над тем, чтобы притворится призраком его сына, подать ему какой-то знак, смягчить его боль ложью во спасение.

Но это неправильно.

Бэрронс не терпит лукавства. И если он когда-нибудь узнает правду, а он всегда её узнает, он начнет презирать меня. Это всё равно, что подарить подарок, а потом отнять его, и в отличие от большинства, некоторые из нас предпочитают не иметь вовсе, нежели иметь и потерять.

Некоторые из нас любят слишком самозабвенно. Некоторые из нас, похоже, не способны сдерживать эту жизненно важную часть себя.

Он вдохнул, его ноздри затрепетали, и, склонив голову, он прислушался. Выключил монитор.

- Мисс Лейн.

Я скривилась, хоть он меня и не видит.

- Ты не мог знать этого наверняка. Просто угадал. Я частенько околачивалась около тебя за этот день, а ты и не догадывался.

- Синсар Дабx защитила вас в последний миг. Вы были готовы сдаться ши-видящим, чтобы не рисковать их жизнями.

- Угу.

- Я думал, она переместила вас куда-то и не спешит возвращать.

- Нет. Просто превратила меня в невидимку и приказала бежать.

Ну что же, обмен любезностями окончен. О чем бы поговорить, кроме его сына? Я знаю Бэрронса. Как и я, он предпочел бы, чтобы я не видела его в горе.

Он будет сидеть и смотреть на экран столько, сколько понадобится. Мое горе тоже проявлялось синдромом навязчивых состояний, я снова и снова доставала альбом с фотографиями, проливая над ним слезы. С каждым новым месяцем всё больше дней проходило между этими срывами. Сначала три, потом пять. Потом десять, двадцать и даже тридцать. Время рубцует раны. И даже если полное исцеление не приходит, мы все равно становимся сильнее.

Я решаю стать стервой. Это поможет ему отвлечься.

- Знаешь, до меня всё не дойдет, почему каждый раз, когда я решаю проблему, вселенная швыряет в меня следующую. Ещё большую и более сложную, чем предыдущая. За что мне это?

Он усмехается.

- Ничего личного. Жизнь имеет нас всех без разбора. Не глядя на лица, и плевать ей на наши обстоятельства. Она все время выбивает у нас почву из-под ног. В один миг ты думаешь, что крепко держишь мир за яйца, а в следующий уже не знаешь, где эти хреновы яйца находятся.

- А я знаю, - раздраженно отвечаю я. - Рядом с толстой жопой, в которой я, похоже, застряла надолго в ожидании очередного приступа диареи.

Он смеется. Искренне, и я улыбаюсь. Рада, что смогла стереть это печальное выражение с его лица. Но он тут же удивляет меня, говоря:

- Двигайтесь.

- Что? Зачем? Ты ведь меня даже не видишь.

- Вылазьте из жопы.

- Легко сказать. Как, по-твоему, мне это сделать?

- Земля уходит из-под ног? Найдите точку опоры и переверните её.

- Громкие слова. Не проще ли просто сбежать?

- Иногда да. Иногда нет.

Я на мгновенье задумалась.

- Если бы Круус был свободен, от меня бы все отстали. Уже он был бы в жопе.

- И вместе с ним в жопе был бы целый мир.

- И для меня там уже не осталось бы места.

Он пожимает плечами.

- Так освободите его.

- Ты это не серьёзно, - хотя с него станется. Бэрронс бы ещё и помог мне в этом, забавляясь процессом. Переверни мир. Как его перевернуть? - Сделай меня такой, как ты, - прошу я. - Тогда мне не придется быть невидимкой, потому что мне будет нечего бояться.

- Никогда не просите меня об этом.

- Джада/Дэни такая, как вы.

- Дэни - генетически мутировавший человек. Она совсем не такая, как мы. Нам приходится платить цену за то, кто мы есть. Каждый день.

- Какую цену?

Он не отвечает.

Я захожу с другой стороны.

- А почему ты гораздо дольше Риодана превращаешься из зверя в человека?

- Мне нравится быть зверем. Ему - человеком. Поэтому мой зверь сопротивляется.

- И все же ты в основном живешь как человек. Почему?

И снова он не отвечает. А я продолжаю рассуждать о том, как выбраться из задницы.

- Я хочу тебя, - мягко произносит он.

Глядя на него в этом приглушенном свете, я чувствую, как страсть затмевает собой злость, лишая воли. Несмотря на обстоятельства. Мои колени ослабевают в предвкушении. Я готова упасть на пол и обвить Бэрронса этими самыми коленями, когда его мощное тело распластается над моим. Я словно рабыня. Стоит ему сказать: «Я хочу» - и мое тело тут же смягчается. Я уже мокрая. Это инстинкт. Безусловный. Мне нравится, как он говорит это. «Я хочу тебя.» Словно он взорвется, если я к нему не прикоснусь, не впущу внутрь, объединяя наши тела в единое целое, даруя нам обоим покой, который по-другому нам нигде не обрести. Ведь только так мы можем угасить шторм, бушующий вокруг и внутри нас. В такие моменты все наши беды и различия наших сложных характеров уносятся прочь, исчезают.

И я его хочу. Особенно после того, что только что увидела. Но то, что он страдает, не искупает его вины.

- И что дальше? Снова сотрешь мне память?

- Вы опять об этом. Ну, давайте, мисс Лейн. Не стесняйтесь. Поведайте мне, какой я ублюдок, раз осмелился припрятать правду, которой вы не были готовы взглянуть в глаза. Но вспомните, что вы и сами так поступали. Когда были при-йя. Я дважды подловил вас, и оба раза не успевали скрыть правду от меня.

- Чушь. Ты пытаешься выставить все совершенно в неправильном свете. Хватит называть черное белым, - я намеренно проигнорировала его второй комментарий. Он прав, конечно, но сейчас речь не о его правоте, а о моей.

- Я не называю черное белым. И не отрицаю, что мне это было выгодно. Я ничего не делаю без выгоды для себя. Думал, вы уже давно это поняли.

- Ты не имел права.

- О, этот жалостливый плач негодующей жертвы: «Он не имел права так поступать». Мы имеем право делать всё, что нам сходит с рук. Только когда вы это поймете, вы осознаете свое место в этом мире. И свою силу. Кто сильнее - тот и прав.

- О, - вторю ему я: - эти циничные оправдания хищников.

- Признаю себя виновным. Но той ночью хищный рев издавал не я один.

- Ты не мог знать наверняка, что я...

- Чушь, - нетерпеливо прерывает он. - Не стоит делать вид, что вы бы не стали меня презирать. Я видел это в вашем взгляде. Вы были молоды. Чертовски молоды. Не знали горя, пока ваша сестра не умерла. Примчались в Дублин словно ангел-мститель. И что вы сделали первым же делом? Поимели дьявола. Упс, дерьмово, да? Той ночью со мной вы чувствовали себя более живой, чем за всю свою жизнь. Вы, нахрен, родились со мной той ночью в съемной комнате. Я наблюдал за тем, как женщина, которой вы на самом деле являетесь, вырвалась на свободу, содрав с себя оболочку ограничений. И я не о сексе говорю. А о способе жизни. Той ночью. Были вы. И я. И никаких страхов. Препятствий. Правил. То, как вы менялись, было сродни богоявлению. Каково это познать жизнь в городе, где умерла ваша сестра? Ну не предательство ли всех времен и народов?