Две твердыни - Джон Толкиен

— Нет, не было с ними олифантов, — повторил Горлум. — Смеагорл про них никогда не слышал и видеть их не хочет. Смеагорл не хочет, чтобы такие звери были на свете. Он хочет скорее уйти отсюда и спрятаться получше. Смеагорл хочет, чтобы хозяин пошел с ним вместе. Добренький хозяин, он пойдет со Смеагорлом?

Фродо встал. Как он ни был озабочен, а все же рассмеялся, когда Сэм читал старинные детские стишки про «олифанта», и смех помог ему решиться.

— Эх, нам бы тысячу олифантов и вперед бы пустить самого белого, а на нем — Гэндальфа, — сказал он, — тогда бы, глядишь, и пробились в эту проклятую страну. Но у нас олифантов нету, есть только усталые ноги, на которые вся надежда. Что ж, Смеагорл, три — счастливое число. Где там твоя третья дорога? Давай веди.

— Хороший хозяин, умный хозяин, добренький хозяин! — радостно восклицал Горлум, обнимая колени Фродо. — Самый хороший хозяин! Отдохните, добренькие хоббиты, только схоронитесь под камушками, чтоб вас совсем-совсем было не видно! Полежите, поспите, пока Желтая Морда не уберется. Тогда мы быстренько пойдем. Побежим тихонько и быстренько, как тени!

Глава IV

Кролик, тушенный с приправами

Остаток дня отдыхали, прячась от солнечного света, и, лишь когда тени удлинились и ложбину затопило сумраком, собрались в дорогу, немного поели и выпили глоток-другой воды. От путлибов Горлум по-прежнему воротил нос, но от воды не отказался.

— Скоро напьемся вдоволь, — сказал он, облизывая губы. — Хорошая вода течет с гор к Великой Реке, вкусная водица там, куда мы идем. Там Смеагорл авось и покушенькает. Он очень голоднющий, очень, горлум!

Он приложил широкие плоские лапы к ввалившемуся животу, и в глазах его вспыхнул зеленоватый блеск.

В густых сумерках они подползли к западному краю ложбины, выскочили и припустились рысцой по взрытой, покореженной земле вдоль дорожной обочины. До полнолуния оставалось трое суток, но яркая луна выглянула из-за гор не раньше полуночи, и сперва было очень темно. Клык Мордора буровил темноту красным лучом — больше ничего не видать было и не слыхать, но бессонная стража Мораннона уж наверняка отовсюду смотрела.

Красный луч, точно одноглазый взгляд, преследовал беглецов, спотыкавшихся на каменистой пустоши. Выйти на дорогу они не смели, держались слева от нее, по возможности неподалеку. Наконец уже на исходе ночи, когда они изрядно утомились (только разок немного передохнули), луч стал огненной точкой и совсем исчез — его заслонил темный хребет нижнего кряжа: дорога свернула на юг.

На сердце полегчало, и они опять рискнули присесть, хотя Горлуму и не сиделось. По его прикидке, от Мораннона до распутья близ Осгилиата было около тридцати лиг, и он хотел их осилить за четыре ночных перехода. Они снова побежали, оступаясь на каждом шагу, но уже светало, и пустынное серое угорье все более обнажалось. Почти восемь лиг было пройдено, и хоббиты вконец выбились из сил, да и рисковать не стоило.

Взгляду их открывалась земля не столь запущенная и опоганенная, как у Ворот Мордора. Слева по-прежнему грозно нависали горы, но южная дорога, завидневшаяся поблизости, уходила наискосок, к западу от сумрачных подножий. Темные купы деревьев вверху на склонах казались осевшими клочьями туч, а впереди простиралась диковатая пустошь, заросшая вереском, ракитником, кизилом и всяким иным, незнакомым кустарником. Там и сям высилось несколько сосен. Усталые хоббиты приободрились: воздух был свежий и душистый, и все вместе напоминало им холмы далекого Северного удела. Ужасы отошли в будущее, а пока что они брели по земле, которая лишь недавно подпала под владычество Саурона, и Черный Властелин еще не успел ее изгадить. Но хоббиты не забывали, что клыкастая пасть его пока совсем неподалеку, хотя и спрятана за угрюмыми вершинами, и подыскивали какое ни на есть укрытие на опасное дневное время.

День был томительный. Они лежали в зарослях вереска и кое-как коротали медленные дневные часы: тень Эфель-Дуата давила на них, солнце скрывалось в серых тучах. Фродо временами засыпал, спокойно и глубоко, то ли доверяя Горлуму, то ли от усталости не желая о нем думать, а Сэм дремал вполглаза, даром что Горлум дрыхнул, гад, без задних ног, всхрапывая и дергаясь, — за такие сны ему бы голову оторвать. По правде-то, не спалось ему не из-за Горлума, а из-за голода: очень хотелось поесть по-домашнему, какой-нибудь горячей стряпнятинки.

Когда окрестность утонула в серой мгле, они тронулись в путь. Вскоре Горлум спустился на дорогу, и они зарысили быстрее, хоть и не без опаски. Держали ушки на макушке: не раздастся ли стук копыт, тяжелая поступь спереди или сзади? Но не слышно было ни копыт, ни поступи — ночь прошла спокойно.

Дорогу проложили в давние времена, и миль на тридцать от Мораннона она была уложена заново, но южнее изрядно заросла. Строили ее мастера своего дела: ровная и прямая, она врезалась в каменные откосы, взбегала на широкие прочные арки над ручьями, но постепенно исчезали всякие следы кладки, разве что высунется сбоку из кустов сломанный столб да проглянет обомшелая, затравенелая плита. Косогор за обочинами, как и сама дорога, зарос деревьями, вереском, папоротником. Большак превратился в заброшенный проселок, однако же прямой как стрела: он вел их к цели самым коротким путем.

Так вышли они на северную окраину земли, которую люди некогда звали Итилией, лесистое, ручьистое всхолмье. Луна уже почти округлилась, высыпали звезды; воздух благоухал все гуще, и Горлуму это было явно не по нутру: он фыркал и злобно ворчал. Первые лучи рассвета застигли их в конце долгой, глубокой, крутосклонной ущелины, напрямую прорезавшей встречный утес. Они вскарабкались на западный склон и огляделись.

В небе занималась заря, и они увидели, что горы отодвинулись, изогнувшись к востоку и теряясь вдали. На западе плавно уходили вниз подернутые дымкой пологие склоны. Дышали смолой хвойные рощи: пихты, кедры, кипарисы и еще другие деревья, неизвестные в Хоббитании; светились широкие прогалины. И повсюду росли душистые травы и раскинулся кустарник.

Сколько несчитанных миль прошли они на юг от Раздола и от родных мест, но лишь здесь вполне ощутили наступление весны. Весна хозяйничала напропалую: сквозь мох и плесень повсюду пробивались ростки, лиственницы зазеленели, из травы светло выглядывали изумленные цветы, и вовсю распевали птицы. Итилия, запущенный сад Гондора, дивила и радовала своей красотой.

На юге и на западе тянулись теплые долины Андуина, закрытые с востока хребтом Эфель-Дуата, однако удаленные от его тени, а с севера их защищало Привражье, и только с дальнего юга свободно прилетали и резвились теплые ветерки. Вокруг огромных, давным-давно посаженных, а нынче неухоженных деревьев весело разрастался молодняк: полонил землю душистый тамариск, росли маслины и лавры, можжевельник и мирт, кустился чебрец, извилистыми ветвями заслоняя проросшие плиты, шалфей цвел синими цветками, цвел красными, бледно-зелеными, были тут душица и свежая невзрачница и еще много разных трав, о которых Сэм понятия не имел. Провалы и каменистые скаты заросли камнеломкой и заячьей капустой. Очнулись и выглянули туберозы и анемоны, асфодель и другие лилейные цветы кивали полураскрытыми бутонами, и густой пышно-зеленой травой поросли пруды, в которых задерживались прохладные горные струи на пути в Андуин.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});