«Умрем же под Москвой!» Свастика над Кремлем - Вячеслав Шпаковский

И вот мой Гаврилов длинной очередью как врезал по немцам, и в это же мгновение наш водитель расшиб танком земляное укрытие и всю пушку им проутюжил гусеницей, пройдясь по сошникам и казеннику.

Развернул я на секунду перископ назад, а там задранный вверх ствол пушки и какие-то разбросанные, переломанные жерди или оглобли… Глянул влево – там насыпь, как шла, так и идет, а впереди опять лес и густые кусты. Гаврилову указал цель – у насыпи справа ближе к кустам – кирпичный дом без крыши, за ним едва заметные вспышки огня, вероятнее всего, пушки, стреляющей вдоль насыпи. Тот перенес огонь нашей пушки на этот домик, и после нескольких выстрелов во все стороны оттуда взметнулись кирпичи и пыль от завалившей его стены. Но одновременно с этим слева метрах в ста или меньше от нашего танка из кустарника появилась «Матильда», которая с задранной до отказа кверху пушкой, болтаясь на ухабах, прямо как робот, надвигалась тараном прямо на нас. Несомненно,

водитель этого танка и, возможно, остальной экипаж погибли, но мотор продолжал работать, и машина так и двигалась неуправляемая, пока не опрокинется набок в траншею или не завалится в воронку. Уже осталось с десяток метров до нас, но мой водитель не видел надвигавшейся опасности. Я стал кричать ему: «Слева танк! Герасимов! Танк слева… слева!» – в надежде, что перекричу рев моторов и грохот орудия.

Башнер, услышав мой крик, подумал было, что это фрицевский танк, моментально стал разворачивать пушку, чтобы ударить по немцу… Я кричу Гаврилову: «Это наш танк!» – башнер понял, а то бы еще и поджег его… Мой танк плавно притормозил и начал было разворачиваться вправо – вероятно, водитель его уже заметил, но… избежать тарана все же не смог. Раздался грохот удара и скрежет брони о броню. К счастью, столкновение получилось скользящим вдоль нашего левого борта и не повредило направляющее колесо, а Герасимов сумел сманеврировать и увести наш танк от все еще идущего рядом с нами танка с мертвым экипажем. Кто были эти погибшие ребята – товарищи по оружию, принявшие смерть в том бою за деревню, я так и не узнал. Зато теперь мы шли значительно вправо от насыпи. Слева примерно метрах в 70 или 100 от нас в том же направлении двигались два «Валентайна», ближний к нам стрелял только из пулемета, а дальний вскоре скрылся за пригорком. Оставляя позади перерытое и проутюженное еще кем-то земляное укрепление, переломанные доски с обрывками проводов, мы вырвались из кустарника целы и невредимы. Вдали появился овраг, вдоль которого вилась ленточкой проселочная дорога, поднимавшаяся на пригорок и прямо в лесок за ним.

«В лесу обязательно есть какие-либо огневые точки, а участок перед вершиной оврага должен быть заминированным», – подумал я. Герасимов, вероятно, подумал точно так же и поэтому направил танк на ровную дорогу, а я крикнул башнеру: «За оврагом, Гаврилов, дорога в лесок, огонь!» А потом закричал в надежде, что меня услышит водитель: «Герасимов, на полную… по дороге! Проскочим!» Если заминировано, то рядом с дорогой и до вершины оврага, а дорога немцам и самим нужна. «Может быть, и прорвемся с открытого места в лес, а там безопаснее, все-таки можно укрыться», – думал я. Моторы усиленно гудели, танк, плавно покачиваясь, быстро приближался к вершине оврага. Слева шел, продолжая взбираться на пологий подъем пригорка, «Валентайн» в направлении, как нам казалось, к спасительному лесочку, теперь только изредка стреляя из пулемета короткими очередями. Я сосредоточил все внимание на дороге у вершины оврага, до боли стиснув обеими руками ручку перископа, направив его только на дорогу, и на какие-то секунды выпустил из поля зрения кустарник за оврагом справа. «Гера-а-а-симов, жми-и-и!.. Про-ско-о-чим!» – закричал я, а башнер полыхнул длинной очередью вперед по лесу, который был уже близко. Вероятно, Герасимов услыхал меня, – моторы еще напряженнее заработали, и… мы пронеслись мимо злополучного места!

Машина направилась к лесу. Я сразу развернул перископ влево и увидел «Валентайн», остановившийся на пригорке метрах в 50 от нас, его пушка и пулемет молчали, – не дошел до леса, подбили, не успел укрыться, да и боезапас наверняка кончился… Бой все еще сверкал и дымил позади нас, а здесь нетронутая взрывами и траншеями зелень травы и близкого густого леса. И вдруг глухой удар, и нашу машину будто дернули назад, в башне вспыхнул мутно-красный огонь, и в нос поддало едкой горечью… Радист Коля Кубарев резко присел, согнувшись, а меня как деревянным молотком

ударило в правое колено. Сильной боли я не чувствовал, так как в тесноте башни из-за мешка с продовольственным НЗ и большой жестяной банки с водой под ногами я стоял в течение всего боя на левой ноге, а правую просунул в сторону за гильзоулавливатель и на нее опирался только при резких поворотах и бросках танка. И, конечно, масса стреляных орудийных гильз частично заслонила мою ногу от осколков.

Я опять прильнул к перископу, машина наша продолжала свой путь… Башнер Гаврилов сделал выстрел из пушки прямо, а ему бы развернуть башню вправо и… Мы с ним загипнотизированы были этим чертовым лесом, и не видели, что справа в кустах замаскировано орудие, а после уже было слишком поздно! Через две-три секунды удар и еще удар! Танк резко застопорил, а в перископ я увидел, что все поплыло влево – значит, справа перебило гусеницу, моторы завыли, и танк стал разворачиваться на месте, врезаясь разбитой стороной в землю и кренясь на правый бок. В это же мгновение я закричал бессмысленно: «Герасимов, аварийный люк!» Бессмысленно потому, что этот аварийный люк был под сиденьем водителя и даже в спокойной обстановке его не так-то просто открыть. И не знал я, что в это время наш славный механик-водитель старшина Герасимов был уже убит, а моторы еще работали.

В следующие секунды еще удар, и в башне полыхнуло огнем и едкой гарью, пушку резко рвануло, а башнер мой провалился вниз… Рев моторов оборвался, и в наступившей тишине едва я успел подумать – следующий снаряд будет для меня, – как в ту же секунду вот и он! Сверкнул взрыв, и грохнуло так, словно меня долбануло молотом по голове, в глазах вспыхнула радуга яркого букета цветов и затрещала, как сухая доска, то ли голова, то ли башня. Я словно бы поплыл куда-то в вонючем дыму, но еще осилил дернуть стопорный тросик на крышках люка, разбитой головой толкнуть их и вывалиться из люка… Очнулся я на земле возле раскореженного правого борта танка. В тишине было слышно, как посвистывают пули рядом с танком. Из головы текла кровь, заливая всю правую сторону лица и глаз, на правой ладони была вырвана мякоть и перебит безымянный палец. Глядя на поврежденную руку, я с огорчением подумал, что больше уж не поиграю на баяне, и совершенно не пришло в мою продырявленную голову, что кругом еще свистит свинец и сталь, а мне еще предстоит выкарабкиваться как-то из глубины гитлеровского укрепрайона, чтобы уж потом на баяне играть. Правое колено ныло и не сгибалось полностью, так как осколком повредило коленную чашечку и много мелких осколков вонзилось в тело от колена до головы, да еще глаз поврежден…

Приткнул я носовой платок к пробоине в черепе и лежу жду, что сюда скоро нагрянут гитлеровцы. На свой танк посмотрел: гусеница перебита в нескольких местах, повреждены опорные катки и искорежен фальш-борт, шесть пробоин прошли от носа до кормы машины; похоже, что гитлеровцы стреляли из зенитного орудия горизонтальной наводкой, вот, вероятно, почему взрывы следовали почти один за другим в считаные секунды. Но это я уж потом додумал. А сейчас вижу одну пробоину как раз в отделении механика-водителя, его люк так и остался закрытым. Две пробоины – в башенном отделении, одна – на границе башенного и моторного отсеков у жалюзи, а еще две пробоины непосредственно в моторном отделении. В броне башни торчали, как занозы, несколько бронебойных сердечников от мелкокалиберных снарядиков. Из пробоин сочился едкий дым. Я подумал, а если вдруг кто-нибудь из экипажа, оставшегося в танке, все-таки живой?! Рядом на гусенице лежал величиной с ладонь осколок оплавленной брони, я взял левой рукой этот осколок и стал стучать в борт танка, называя непослушным голосом по очереди: «Га-ври-лов, Вася! Гаврилов?! Коля Кубарев?! Ге-ра-симов! Герасимов?!» – и никакого ответа. И так несколько раз с передыхом после каждого раза. В горле совсем пересохло, а из танка ни малейшего признака жизни моих товарищей. Услышал звук падающих капель воды под моторным отделением. Собрал силы и, толкая себя левой ногой и левым локтем, пополз к корме танка и вижу: на ведущем колесе туго намотало несколько сот метров телефонных проводов, сорванных с гитлеровских укреплений, а с развороченной взрывом кормы свисает на проволочной решетке большой обломок жалюзи, за которым с днища из круглого лючка падают капли! Кое-как заполз я лицом под танк и, отдышавшись, поймал ртом пару капель, а это не вода, а газойль.