Сладкое забвение - Даниэль Лори

твою, — выплюнул папа. — Елена не твоя до свадьбы. А если ты как-то забыл, этого еще ни хрена не произошло.

— Позволь мне просветить тебя, Сальваторе, — прорычал Нико. — Как только контракт был подписан, она стала моей.

— Нахуй контракт и. Нахуй. Тебя. Туз.

Нико с сардонической усмешкой провел рукой по подбородку.

— Ты планируешь отступить?

— Именно это я и сказал.

Мое сердце готово было выскочить из груди.

Нико шагнул к моему папе.

— Хочешь знать, как начать войну со мной, Сальваторе? Вот как это сделать.

Мои глаза расширились. Этого не может быть…

Отец сжал челюсти. Тони и Доминик оставались молчаливыми и непроницаемыми, их внимание и оружие не двигались с Руссо в фойе.

— Иди сюда, Елена, — потребовал Нико.

Папа бросил на меня прищуренный взгляд.

— Ты идёшь в свою гребаную комнату. Сейчас же!

Нерешительность так сильно скрутила мой желудок, что я почувствовала себя плохо. Я не знала, что делать, кого слушать. Почему это происходит со мной. Я написала записку… Я должна была догадаться, что Нико не сочтет это достаточным.

Нико перевел взгляд на меня. Его глаза были темными по краям, но радужки мерцали глубиной. Осознание пробежало сквозь меня. Он ничего не сказал, хотя в этом и не было необходимости. Он хотел, чтобы я выбрала его, и позволил мне увидеть это. Это была самая уязвимая вещь, которую я когда-либо видела в нем, и тот факт, что он мог показать мне эту его сторону, которую не многие видели раньше, вызвало у меня пульсацию в груди.

Когда мои руки стали липкими, а дыхание прерывистым, я сделала то, что укоренилось во мне с детства. Я послушалась папу и совершила шаг в сторону своей комнаты.

Но что-то меня остановило.

Если я выберу сторону моего отца, это может означать насилие и смерть. Возможно, войну.

Хотя, дело не только в этом.

Толчок глубоко в животе потянул меня в другую сторону. Место рядом с моим сердцем стало холодным и пустым с тем маленьким шагом, который я совершала.

Пока я колебалась, напряжение нависло над моей головой, как грозное облако.

Мой папа продал меня Оскару Пересу.

Нико убил его ради меня.

Я избегала взгляда моего отца, когда спускалась по лестнице, но его гнев был достаточно силен, обжигая мою кожу. Я сделала неглубокий вдох, когда Лука протянул руку и обнял меня за талию, будто я могла передумать.

Мой взгляд встретился с Тони, хотя он обычно первым доставал пистолет при слове «война», он, похоже, не хотел того же, что и папа, иначе не позволил бы мне пройти мимо него. Возможно теперь, они с Нико находились в лучших отношениях, когда выбили друг из друга все дерьмо. Что бы это ни было, я была благодарна.

Я уже являлась причиной смерти одного человека.

Я не переживу еще одну.

♠️ ♠️ ♠️

Лука проводил меня, как заключённую, до машины, обнимая за талию теплыми кандалами.

Нико и остальные все еще находились внутри, и я молилась, чтобы они сделали версию членов мафии, которая обычно включала насилие, но не войну.

— Вместо того чтобы в следующий раз сбегать, — сухо сказал Лука, — Держу пари, если ты попросишь его о чем-то, он может просто дать тебе это.

— Я никуда не сбегала. Ты был немного занят, — мой взгляд стал жестче, — Поэтому я оставила записку на островке.

Его глаза сузились.

— Никакой записки не было.

Я моргнула. Что?

Он наблюдал за выражением моего лица, прежде чем покачать головой, бормоча:

— Чертова Изабелла.

♠️ ♠️ ♠️

Я сидела на кровати, скрестив ноги, и щелкала зажигалкой Зиппо, открывая и закрывая ее.

«Если ты попросишь его о чем-то, он может просто дать тебе это».

Я пришла к выводу, что Нико сделал меня такой же сумасшедшей, как и он сам. Потому что вопрос был простым решением проблемы, которую я бы не колеблясь использовала с кем-то еще. Все просто: когда Нико участвовала в уравнение, все рациональные мысли терялись.

Я щелкнула зажигалкой, и надежда загорелась новым пламенем.

Возможно, мне не нужно было видеть его с другими женщинами, чтобы делить ванную с одной из них. Надежда была лишь тлеющим угольком, едва мерцающим светом, потому что мысль, что вообще будут другие женщины, пронзила меня насквозь, оставив после себя кровоточащую боль.

Однако неверность была постоянным знаменателем в членах мафии. Как серфер и доска. Писатель и ручка. Вы не могли отделить одно от другого. А спрашивать было бы бесполезно.

С глаз долой из сердца вон, как говорится.

Я могла бы жить с незнанием.

Моя хватка на зажигалке дрогнула, когда до моих ушей донеслось тихое урчание мотора. Я подошла к окну и увидела, как Нико вышел из машины и направился в гараж. Лука болтался там с тех пор, как мы вернулись почти час назад.

Войдя внутрь, я обнаружила в мусорном ведре свою смятую записку. Чертова Изабелла, верно. Я ни к чему не стремилась, но и не ушла, никому не сказав, как, должно быть, полагал Нико.

С каждой минутой ожидания стыд становился все тяжелее на моих плечах. Я была расстроена, и решение уйти было опрометчивым, а не моим.

Лука вышел из гаража и потер подбородок, прежде чем сесть в машину. Я стояла, ожидая появления Нико, но он не появлялся. Я провела последний час, задаваясь вопросом, как он отреагирует, что я собираюсь сказать ему, и теперь, когда он здесь, беспокойство внутри меня требовало, чтобы я покончила с этим.

Я спустилась по лестнице и вышла через заднюю дверь. Цемент обжигал мои босые ноги, стоя перед гаражом. Руки Нико лежали на рабочем столе, рядом стоял стакан виски. Его плечи напряглись, поняв, что я здесь.

Его взгляд остановился на мне. Он был темным, теплым, с каждой эмоцией между ними. Дрожь пробежала по моей спине, и прежде чем я поняла, что делаю, я подошла к нему. Я не ожидала, что грубая ладонь обхватит мое лицо и коснется щеки. Мое сердце пылало, как пламя Зиппо.

Он издал тихий звук удовлетворения, когда я прижалась лицом к его груди. Его рука скользнула с моей щеки на затылок, пальцы запутались в моих волосах.

От него так хорошо пахло. Мне было так хорошо. Как комфорт, безопасность и потребность, все в одном. У этого было название, но я не знала, какое.

— Прости, — выдохнула я. — Я не хотела, чтобы все это произошло.

Он выдохнул что-то среднее между недоверием и весельем, и мне показалось, что он пробормотал:

— Так,