Хлопок одной ладонью - Василий Звягинцев

И протянул обыкновенную белую карточку, только с маленькой зеленой эмблемой в углу, сочетающей в себе Ливанский кедр, скрещенные сабли и несколько завитушек, похожих на сильно стилизованные арабские буквы.

Английский же текст гласил: «Ибрагим Мустафа Кемаль Катранджи. Предприниматель». Ни названия фирмы, ни адреса. Только единственный номер телефона.

Шульгин повертел карточку в пальцах, зачем-то заглянул на обратную сторону. Вернул владельцу.

— Понятно, что моя карта бьет вашу, — наконец-то улыбнулся гость. — Поэтому давайте позовем к столу нашего любезного хозяина, будем выпивать и закусывать, как здесь говорят, а дела отложим на более подходящее время.

И на самом деле, они гуляли в этом, созданном не иначе как Лукуллом, вволю испытавшим муки Тантала, месте почти до самого утра. А на Кавказе иначе и не получится, если не желаешь смертельно обидеть хозяина, который, естественно, будет страшен в гневе. Шамиль, убедившись, что его не «брали на понт» приезжие авантюристы, позволил хозяину ресторана показать, на что он способен. Раз уж занимает без особых проблем столь престижное место.

Ближе к полуночи появились и девушки, сначала исполнявшие кавказские танцы в соответствии со всеми канонами, в подобающих одеждах и под восточную музыку, а потом плавно перешедшие к западному стриптизу.

Вообще-то такое даже в столицах не поощрялось, а здесь тем более, но вот именно что «вообще». А в ресторане с отчетливо кавказским колоритом, да для избранных друзей как раз очень соответствовало. Традициям гаремов, искусству «танцев живота» и, главное, вкусам избранных посетителей. И в сочетании с местным антуражем выглядело особенно впечатляюще.

Абу Джаалид лично проводил Шульгина к месту дислокации, предварительно отправив Шамиля отдыхать, дальнейшее, мол, его не касается. По-европейски пожал руку Александру и откланялся.

— А завтра в десять утра, уж простите, встретимся и поговорим серьезно. Не возражаете?

А чего возражать? Себе дороже выйдет.

Шульгин предложил, как радушный теперь уже хозяин, зайти, пропустить на посошок, но араб отказался.

Кстати, его русский был совершенно безупречен, даже местный проректор Шамиль ему уступал. Когда-никогда, а акцент проскакивал, у этого же — ни разу. Левитан бы позавидовал, мельком подумал Шульгин.

Левашова, естественно, в доме давно не было. Сделав свою часть работы, он вернулся в Москву, там тоже было чем заняться, в результате Сашка и Сильвия впервые за долгие месяцы оказались одни в прочном и гарантированном от постороннего вторжения здании. Иван Иванович, устроившийся с автоматом на коленях в беседке возле ворот, был не подвержен знобящему февральскому холоду и солдатскому предутреннему сну.

Сильвия ждала Шульгина, как делового партнера, даже не переодевшись, несмотря на поздний час, в домашнюю одежду. Выслушала его отчет с бесстрастным лицом, не задав ни одного наводящего или уточняющего вопроса. Решив, очевидно, вначале обдумать полученную информацию самостоятельно, не посвящая партнера в ход собственных мыслей.

Вместо этого стряхнула под столом очевидно утомившие ее туфли, встала, неторопливо сняла жакет.

Сашка понял, что сейчас продолжится не доведенная до результата накануне игра. Он знал по опыту, что сам по себе, «по-человечески», факт пренебрежительного отношения к ее прелестям и откровенным притязаниям Сильвию не задевает, не тот у них уровень отношений, но раз уж она повела себя именно таким образом, от своего не отступится. Другой вопрос, с какой целью? На самом деле просто хочет расслабиться или в предвидении каких-то других вариантов?

— Пойдем в кухню, кофе сготовим…

Сама насыпала в турку порядочную дозу смолотого в тонкую пудру порошка, добавила сахар, поставила на огонь и тут же начала расстегивать блузку.

В ответ на несколько удивленный взгляд Шульгина сказала, смутно улыбаясь:

— Присматривай за кофе, помешивай, не дай бог, убежит. — И, присев на пуфик, непринужденно, как жена с десятилетним стажем, подняла юбку, отщелкнула резинки, потянула с ног чулки.

— Ты бы это, — сказал Сашка, — не так чтобы очень. А то в натуре кофе убежит.

— Отвернись, если мешает, — тон ее был абсолютно равнодушным.

«Ну и актерка», — подумал Сашка, который и сам был не чужд сцены, и первая его жена тоже играла, пусть и не добралась до главных ролей, но ведь на Таганке!

Сильвия жикнула застежкой юбки, уронила ее на пол, отодвинула ногой в сторону, начала сосредоточенно освобождаться от тугого пояса-полукорсета с его многочисленными застежками.

— Ну и зачем это все? — спросил Шульгин. — Баб я, по-твоему, не видел со всеми их приколами? Видел. А уж студентом третьего-четвертого курсов — тем более.

— Почему четвертого? — спросила, теряя темп, Сильвия, сбросив свой соблазнительный для мужчин, которые прощупывают его во время танца сквозь платье, но туговатый для долгого ношения пояс.

— А на третьем-четвертом как раз идут циклы, когда вас нам показывают в самом что ни на есть подлинном виде. Я, помнится, в то время и на вечеринки избегал ходить. Такая кисочка к тебе ластится, а вспомнишь, что днем видел, — и атас!

— Циник ты, Шульгин, — сказала Сильвия, подходя к нему одетая только в трусики, но не те, что вчера, шоколадные, а бледно-зеленые, и такого же цвета, с ничего не скрывающий кружевной отделкой бюстгальтер.

— Есть немножко, — согласился Сашка, снимая турку с троекратно вспенившимся кофе с огня. — На песке все-таки лучше.

— Что — лучше? — не поняла Сильвия. Даже она становилась иногда в тупик от его сентенций.

— Кофе варить лучше, — пояснил Шульгин. Прикинул, стоит ли ущипнуть ее за совсем не поблекшую за последние двести лет, тугую, как у двадцатилетней пассии Маштакова, «глютеус максимум»[77], но воздержался.

«Невместно», — вспомнилось слово из лексикона допетровской Руси.

С подносом, на котором стояла турка, две чашки и сахарница, Шульгин шел по лестнице впереди, Сильвия, вопреки этикету, на три ступеньки сзади.

«Стоит ли?» — думал Сашка, сам для себя зная, что не удержится от соблазна, но все-таки пытаясь до последнего сохранять здравомыслие. Зачем она ему? Работе данный адюльтер не поможет, а лишних душевных терзаний прибавит. Аня ведь, наивная душа, и вообразить не может, что ее обожаемый Саша готов переспать с любой женщиной даже из их Братства. Вот только Ирина и воронцовская Наталья были для него «Фелиг аусгешлоссен»[78]. То есть даже мыслей таких не возникало.

Он поставил на столик поднос. Сильвия повернулась к нему спиной:

— Расстегни…

Узкие ленточки скреплялись пластмассовой щеколдочкой с понятной рифленой кнопкой.

Это Сильвия с Ириной покупали уже в новой Москве, в прежние времена механика была посложнее и требовала сноровки и сообразительности. Особенно в темноте. Так он и сказал.

— Ты бы знал, насколько это было сложнее еще раньше, — усмехнулась леди Спенсер. Она села на край кровати, медленно-медленно начала наливать кофе в чашечку.

— Чего ж, видел. На картинках Дюрера, к примеру…

— Сволочь, — спокойно ответила Сильвия. — Меня еще никто не старил сразу на четыреста лет одним только словом.

— Ну извини, я просто нигде больше не видел средневекового исподнего…

— Это еще триста лет сверху, — сказала она. — Интересно, хватит у тебя сил хоть немного реабилитироваться? Это — сними сам… — указала она пальцем на последнюю деталь своего туалета.

— Ну и как? — спросил Шульгин по прошествии некоторого времени, отодвинувшись на свой край постели, нащупав пачку сигарет и закурив совершенно так же, как неизмеримо сколько времени назад в ее лондонской спальне.

— Ничего особенного, — ответила Сильвия, — я видела, в той Москве рекламируют какую-то «Виагру». Может, стоит попробовать?

— Голодной куме… — неопределенно сказал Сашка, — я вообще о другом. Как тебе этот Абу Симбел?

— Абу Джаалид, — машинально поправила Сильвия.

— Согласен. Абу Симбел — это был такой египетский коньяк в студенческие годы. Помню, пили зимой из горла в холодной электричке. Так как?

— Это он. Наш. Лихарев, нет — не знаю пока. Но Говард работал на Земле восемьдесят лет. Любой координатор выше третьего ранга должен был его знать, пусть только по имени. А судя по твоим словам, у «араба» зрачки дернулись. И то, что ничего больше не спросил, — достаточная улика. Для любого, причастного к нынешним делам Катранджи, сэр Говард Грин — пустой звук. Даже ты в этом качестве себя еще никак не проявил.

— Так почему не спросил, как думаешь?

— Именно поэтому. Сначала растерялся, увидев знакомое совсем по другой жизни имя, потом сообразил, что в любом случае лучше играть по предложенным правилам. Подождем, что завтра будет.