Шестьдесят рассказов - Дональд Бартельми

— Это Божественный промысел?

— Кто может уследить за причудливыми извивами Его мысли? Но судя по развитию событий…

— И еще одно. Человеческий разум.

— Боже, конечно же, да. Человеческий разум.

— Человеческий разум, представляющий, как мне кажется, величайшее из человеческих достижений.

— Наивеличайшее. Я не могу вспомнить ничего даже отдаленно сравнимого.

— Цветок интересен и прекрасен, но сравним ли он с человеческим разумом? Я думаю, нет.

— У них сильно разнятся уровни сложности.

— Полностью согласен. Что ни в коей мере не принижает цветок.

— Никто не хочет сказать, что прекрасный, интересный цветок не является в своем роде совершенно фантастичным.

— Возлюбленное дитя земли. Я рассказывал тебе когда-нибудь, как я был тогда в Сайгоне и кардинал Спеллман прилетел к нам на Рождество? Перед его самолетом летел другой самолет с динамиками, оглашавшими окрестности духовной музыкой. Обрызгивал местность духовной музыкой.

— Чтобы находящиеся на земле слышали и укреплялись духом.

— «О, скромный город Вифлеем».

— Да, человеческий разум заслуживает глубочайшего уважения. Он не настолько совершенен, как разум Божественный, и все же совсем не плох.

— Лейбниц. Уильям Оккам. Маймонид. Венский кружок. Франкфуртская школа. Мани. Пирс. Окказионализм. Симпатичная коллекция. Насколько я знаю, окказионализм сильно дискредитирован. Но пусть он останется. Это была остроумная гипотеза, а философию, как учил меня в давно прошедшее время мой учитель, нельзя воспринимать как кладбище обветшавших систем.

— Проблема самоубийства. Самоуничтожение. Может быть, нам стоило бы подумать и о ней?

— А о чем тут думать?

— Взгляни на это.

— Что это?

— Счет.

— За что?

— Обследование.

— Кого?

— Одна моя знакомая.

— Боже милостивый.

— Вот именно.

— Ноль два дробь двадцать четыре электрокардиограмма ноль два ноль ноль ноль один, тридцать пять долларов.

— Ноль два дробь двадцать четыре кардиопульмональная два ноль ноль ноль ноль ноль один, сорок долларов.

— Ноль два дробь двадцать четыре ингаляционная терапия один четыре ноль ноль ноль ноль один, шестьдесят долларов.

— Ноль два дробь двадцать четыре палата четыре девять ноль пять, кругленькие сто восемьдесят.

— Это тянется километрами.

— И сколько в сумме?

— Чуть меньше двух тысяч. Тысяча девятьсот два доллара девятнадцать центов.

— Я бы подумал, они округлят на эти девятнадцать центов.

— Это ты бы так подумал.

— А как знакомая?

— В полном здравии.

— Так что здесь мы имеем пример прыжка от веры.

— Совершенно верно. Прыгать можно и туда, и сюда.

— Не пора ли нам заняться обследованием наших совестей?

— Куда ты так торопишься?

— Мы суть греховные, утратившие веру ничтожества, чьи копчиковые железы ни к черту не годятся, и лишь по величайшей милости всемилостивого Господа способные…

— Думаешь, Он хочет, чтобы мы перед ним так пресмыкались?

— Я думаю, ему все это по фонарю. Но такая уж традиция.

— Мы висим на тончайшем волоске.

— А под нами — огнь пылающий.

— Яма. Кишащая тараканами и прочими тварями.

— Невыразимые мучения, и худшее из них — знать, что все могло быть иначе, спохватись мы вовремя.

— Чистота сердца состоит в том, чтобы желать чего - то одного.

— Нет, и здесь я готов поспорить с Кьеркегором. Чистота сердца скорее в том, чтобы желать много разных вещей, не зная, какая из них лучше, истиннее, и пребывать по этой причине в вечном беспокойстве.

— Беспрестанный зуд в мозгу.

— Иногда смягчаемый своевременной мастурбацией.

— Я забыл. Любовь.

— О Господи, ну конечно же, да. Любовь. Человеческая, равно как и божественная.

— Любовь, высшая форма человеческих устремлений.

— Абсолютный зенит, приходит она или уходит.

— Позволено ли спорить с Кьеркегором?

— Не только позволено, но и необходимо. Если ты его любишь.

— Любовь, иже есть нечто вроде позволения сближаться больше, чем это допускается обычными нормами приличного поведения.

— Ветхозаветные запреты.

— Дающая нам, например, возможность видеть друг друга без одежды, в стыде и в похоти.

— Изучая совершенства, несовершенства.

— Позволяющая нам говорить друг другу ранящие вещи, что было бы не в масть по обычным нормам культурного разговора.

— Провожать свою крошку домой[82].

— Любовь, позволяющая нам жить попарно, мужчина с женщиной, в крошечных, неопрятных квартирах, способных в противном случае вместить не более одного психически здорового человека.

— Совместно обрызгивая водой растения — красивые, талантливые растения.

— Не знающий любви уныл и непригляден.

— Вот путь, идите по нему. Исайя 30:21.

— Не смогу.

— Что?

— Не смогу я.

— Прыжок.

— Не смогу, и все тут. Я двоедушный человек.

— Ну и что?

— Неисправимо двоедушный человек.

— И что же тогда?

— Продолжать попытки?

— Да. Мы должны.

— Попробуем в другой раз? Выберем еще один день?

— Да. Еще один день, когда кактусы будут политы, когда давалия будет полита.

— Семена, трепещущие от нетерпения на пустошах и в вельдах.

— Садовые фасолины, желтые либо зеленые, сморщивающиеся либо округляющиеся.

— Еще один день, когда крылышки саранчи будут спресованы в брикеты для отправки в Сингапур, где люди любят добавлять в чай крылышки саранчи.

— Кувшин вина. И второй кувшин.

— Наперченный бри с подрумяненным хлебом.

— Еще один день, когда некий восьмидесятичетырехлетний парень пожалуется, что жена не дарит ему больше подарков.

— Маленькие мальчики, нарочно натыкающиеся на маленьких девочек.

— Симпатичные малолетние детишки, доводящие людей до истерики.

— Еще один день, когда кто-то там найдет новую кость, доказывающую, что мы еще древнее, чем думали прежде.

— Могильщики, орудующие лопатами на утреннем холодке.

— Прогулка по парку.

— Еще один день, когда поющие струи солнечного света дадут тебе все, что угодно, кроме свободы.

— Когда ты случайно заметишь высокое.

— Кульбиты и поединки.

— Еще один день, когда ты увидишь женщину с настоящими рыжими волосами. Я имею в виду по-настоящему рыжие волосы.

— День свадьбы.

— Обычный день.

— Так мы попробуем еще? О'кей?

— О'кей.

— О'кей?

— О'кей.

АРИЯ

Лгут ли они? Отчаянно.

Крадут ли они? Лишь серебро и золото. Помнят ли они? Я нахожусь в постоянном контакте. Редкий день проходит без того, чтобы. Дети. Некоторые так и не научились грамотно писать. Прогулялся в светопроизводящий квартал, где все перестраивается. Уйма маленьких магазинов, винных баров. Видел странные вещи. Видел совокупности квадратных стальных плит, разложенных по полу. Весьма любопытно. А еще создатель Человека-горы, одетый в небесно-голубое. Буйные, жвачку жующие дети. Они были маленькие. Миниатюрные. Непропорциональные. Они приходили и уходили. Хлопали двери. Они были разнополые, но носили похожую одежду. Куда-то разбрелись, затем прибрели обратно. Они смутные, в смысле, что говорят с тобой как-то смутно. Попросили меня уйти, сказали, с них хватит. Чего хватит? — спросил я. Хватит моей болтовни, сказали они. Хотя в действительности я успел обрушить на них лишь бледнейшие из притч — ту, что про соль, теряющую силу, и ту, что про птиц небесных. Вышел прогуляться, насвистывая. Увидел в окне трон. Я спросил: что это за кресло? Не то ли это самое, на котором сидел великий Фердинанд, когда он послал корабли на поиски Индий? Сиденье сильно потерто. Редкий день проходит без объявления того или иного рода, свадьба, беременность, рак, перерождение. Пушинками на ветру, они прибывают из Юкона и прочих дальних мест, входят и садятся за кухонный стол, хотят стакан молока и арахисовое-масло-с-джемом, я не отказываю, в память о прошлом. Прислали мне расписание игр футбольных команд Малой лиги, все они называются по автомобилям, Мустанги против Мавериков, Чарджеры против Импал. В этом есть нечто забавное. Мой сын. Говорят, он спал с Как-Там-Ее-Звать, когда она спала, не думаю, чтобы это было честно. Распростертая и беспомощная в безжалостном свете фар. Они ушли, затем вернулись, на Рождество и на Пасхальную неделю, едва уместились за моим столом, дюжина или около того, включая сюда всех маленьких… партнеров, подобранных ими в странствиях… Повыдирать им все волосы, вышибить зубы[83]. Маленькие, истощенные лица в четырех футах от экрана, обратись к ним громким, начальственным голосом, даже ухом не поведут. Применение превентивного гипса, не все о нем знают. Мир напоминает нам о своей власти, снова, снова и снова. Живешь себе потихоньку, в чужие дела не лезешь, и вдруг — деяние Господне, прямо тут, перед твоим носом. Обильные снегопады и с шумом вспархивающие птицы. Винишь себя, опускаешь руки. Посеяны здесь и там, как маленькие… петуньи, одна посажена в Старом Лайме, одна в Фэрбанксе, одна в Темпе. Утверждается, что он спал с ней, когда она спала, я могу поверить в возможность такого, при определенных обстоятельствах. Подмигивать можно, но не другому человеку. Подмигивать можно только голубям. Ты можешь вколотить в землю колышки, поставить палатку, собрать дрова для костра, слепить кукурузные оладьи. Они мечтают вернуться? В родное гнездо? Теплые руки? Непередаваемые запахи? Держи карман шире. Знаешь, мне кажется, что это совершенно излишняя грубость. Так тебе кажется, что это излишняя грубость? Да, мне кажется, что это излишняя грубость. Так тебе кажется, что это излишняя грубость? Да, это грубость. Грубость. Загляни в карман, и что ты там видишь? Они пишут и звонят по телефону. Не хватает денег? Звоните нам, все запросы рассматриваются с предельной конфиденциальной точностью. Они звонят постоянно, они все еще звонят, говоря ураган, ураган…