Время учеников. Выпуск 2 - Андрей Чертков

— Рахман Аджеми! — позвал я и продолжил, не дожидаясь ответа: — Мелия Глоссоп! Алекс Лурье! Татьяна Додина! Матильда Геворкян! Ганс Фихтер! Корней Яшмаа! Джордж Полански!

И, помедлив секунду, добавил без надежды на положительный результат:

— Лучано Грапетти!

Процесс вызова абонентов занял в физическом времени не больше полуминуты. На каждом из звездолетов каждый из подкидышей получил сигнал вызова, и я очень надеялся, что они не станут искать на борту нужную для подключения компьютерную систему. У них была иная возможность соединиться в цепь, я не был уверен, однако, что им удастся подключить к этой цепи и меня. Я не был уверен, но я очень надеялся, что им это удастся.

Это должно было удасться.

В физическом пространстве прошла минута. По-моему личному ощущению, миновали все десять. Хорошо. Мы сможем поговорить, не торопясь. Это будет стоить им нескольких лет жизни — и мне тоже, если на то пошло, — но мы поговорим.

— Взялись, — сказал чей-то голос. По-моему, женский, но я не смог бы утверждать наверняка: голос казался бархатным и глубоким, голос Далилы, охмуряющей своего Самсона.

По долине от воткнутого в стол гвоздя (кажется, это был декодер «Экситора», пассажирского звездолета класса «корвет») в моем направлении шла женщина. Пропорции тела были чуть нарушены, женщина выглядела ненормально широкой в плечах, и рот был чуть больше, чем следовало ему быть на таком изящно сконструированном лице. Женщина улыбалась, но глаза смотрели серьезно. Я видел фотографии подкидышей, я мог узнать каждого.

— Матильда, — сказал я. — Нужно поговорить.

— Да, — сказала она. — Но нет.

О Господи, и она туда же! Или это Фарамон говорит со мной голосом Матильды Геворкян? Пророк, для которого кибернетическое пространство — все равно, что пространство его потаенных мыслей, которые мне так и не дано было понять?

Возможно, я задал вопрос вслух, а возможно, на этом уровне киберспейса программы могли обмениваться и мыслями, но Матильда ответила, улыбнувшись, и улыбка ее была загадочнее улыбки Моны Лизы Джоконды.

— Да, — сказала она, — в том смысле, что без разговора не обойтись. И нет — потому что смысла в этом разговоре не будет.

— Верно, — повторили еще несколько голосов, и я обнаружил, что окружен со всех сторон: восемь подкидышей появились в киберспейсе, присоединившись к нашему разговору. Рахман Аджеми возвышался надо мной подобно скале, подпирая низкий свод этого мира, он был похож на Атланта, согнувшегося под тяжестью небесной тверди. Мелия Глоссоп сидела на пуховой подушечке и сама казалась маленькой пуховой фигуркой — куклой Мальвиной, девочкой с голубыми волосами из старой детской сказки. Алекс Лурье явил только свое лицо, на котором ярче всего блистала улыбка — улыбка жила своей жизнью, это была улыбка Чеширского кота, и казалось, что, если она сейчас растает в воздухе, то сгинет и весь мир, у которого просто исчезнет стимул к существованию. Татьяна Додина стояла рядом с Корнеем Яшмаа, они держали друг друга за руки, и невозможно было ошибиться в характере их взаимоотношений. Но и признать эти взаимоотношения тоже было невозможно: я точно знал, что Татьяна и Корней никогда не встречались друг с другом в реальном мире.

Джордж Полански тоже явил себя в том воплощении, которое, видимо, наиболее точно отражало его духовную суть. Это был рыцарь в латах, опиравшийся на тяжелый двуручный меч.

— Почему? — спросил я. — Почему наш разговор необходим, но бесполезен?

Отвечала за всех Матильда — женщина-вамп, героиня телесериала о битвах со злобными пришельцами.

— Потому, Каммерер, что ваша организация на протяжении сорока лет не сделала ни малейшей попытки понять ситуацию. Вы исходили из предвзятого мнения, которое казалось вам единственно верным. Объяснить за оставшиеся минуты то, что вы не сумели понять за сорок лет, — невозможно.

— Попробуйте, — сказал я.

— Вам, Каммерер, объяснить можно. Вашему руководству — нет.

— Синдром Сикорски?

— Именно.

— Но если, — сказал я, — если вы понимаете ситуацию и если понимаете, что КОМКОН-2 почти полвека пребывал в заблуждении относительно вас, почему никто и никогда не делал попыток объясниться?

— Лева пытался.

— Это вы называете попыткой? Он ничего не знал о тайне своего рождения! Он стремился в Музей с настойчивостью автомата, и Экселенц не мог интерпретировать это иначе, чем…

— Лева пытался, — повторила Матильда. — Он пытался сделать два дела сразу: понять себя и объясниться. В то время никто из нас еще не осознал своего назначения. Наше общее сознание только рождалось, первым был Лева, потому он метался и делал глупости. После его гибели наше взаимопонимание осуществилось практически мгновенно. Я пока говорю только о нас, как о личностях, но еще не о цели, ради которой мы появились в мире.

— Да, — сказал я. — Я слушаю.

— Вы должны помнить — появление локтевого знака у каждого из нас происходило в разное время. Полный процесс занял почти два года.

— Да, — повторил я. — Эти знаки соответствовали знакам на детонаторах…

— На ретрансляторах, — поправила Матильда. — Будем называть вещи своими именами.

— Мы не знали, — сказал я. — Мы думали, что это именно детонаторы, активирующие некий процесс, запущенный Странниками много лет назад.

— Ретрансляторы, — повторила Матильда. — Пока все мы не подключились к сети, общая программа не могла заработать.

— Все? — спросил я.

— Все, — сказала Матильда.

— Но ведь Эдна погибла, — напомнил я.

— По вашей вине, — неприязненно сказала Матильда, и на меня дохнуло ледяным ветром. — Если бы Эдна осталась жить, если бы ее ретранслятор не был уничтожен, то связь, о которой я говорила, проявилась бы гораздо раньше. Тогда не погиб бы Лева…

— А Томас Нильсон? — напомнил я. — Он…

— Вы сделали очередную глупость, — резко сказала Матильда. — Цепь еще не работала, ретрансляторы осуществляли связь только на уровне глубоко бессознательного ощущения. Нельзя было открывать правду кому-то одному, оставлять его наедине с истиной, которую он в одиночку не мог бы осмыслить.

— Корней… — напомнил я, повернувшись к Яшмаа. — Корней, вам было сообщено все, и вы сами согласились на регулярное ментоскопирование…

— Да, — кивнул Яшмаа. — Я человек, психически куда более устойчивый, нежели Том. Матильда сказала: в те годы каждый из нас был еще сам по себе, и никто ничего не знал. Я воспринял информацию, пережил ее и позволил сделать себя подопытным. Но, Максим, из этого не следует, что результаты ваших экспериментов соответствовали истинным процессам!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});