Скоморошины - Сборник

– «Годов пятнадцать назад, водяной три дня поутру и повечеру гилил (играл) в реке пред головою нашего Николы».

– «Один леший влюбился в бабу, и от любви так измаялся, что не мог делать ничего, и женился на ней. Старуху Маланью он возил на себе бабить новорожденного у него сына, за труды бабке разделался честно».

– «В прошлом году ходила я в лес по ягоды. Настиг меня мой муженек; собирали мы с ним ягоды в одно место, и пошли домой; вдруг муж мой захохотал, да и прыгнул в лес, а в коробу очутились сосновые шишки».

– «Дядя Андрей срубил жилье лесного (вековую елку), и не рад был; над ним долго гилился леший и провожал его до деревни, а на другой год овин сжег у него».

Подобными этим анекдотами опутан в своей жизни народ, и долго, кажется, не освободится от них. Почти все несчастья в доме, в лесу, в пути и проч. он приписывает шуткам или гневу одного из мифических существ, или известному классу людей, которые, находясь в сообществе с злым духом, приобрели через то волшебную способность, или сверхъестественное искусство, при произнесении некоторых слов и проч., разрушать по произволу имущество и все пожитки человека, расстраивать здоровье его и т. п.; их называют колдунами, знахарями, колдуньями и знахарками.

<…>

Почти все жители Хаврогор не отрицают бытия леших, домовых, банных, водяных и других, с назначением местожительства всякому из них в своем, определенном самой природой круге. В предании особенно при собраниях много рассказов передается от одного к другому, и в настоящее время есть очевидцы и испытатели действий над ними самого лешего, который, как выражаются обыкновенно, в такое-то время пошутил надо мною таким-то образом, и начинается рассказ. Более всего шутки лешего осуществляются тогда, когда человек в лесу бывает один. Если случится ему ночевать в лесу в избушке,[256] и, войдя в оную, он не спросил позволения у хозяинушка, то непременно должен встретить пытку за дерзновенный вход, каковая состоит из ворочания крыши на избушке, отверстия дымника, дверей и других беспокойных действий. Но не менее сего леший высказывает свои шутки над человеком, встречаясь с ним в виде знакомого, водит по лесу, занимаясь тем же предметом с ним, оставляет на незнакомом месте, с вихрем и смехом удаляясь, так что весь лес затрещит. Такие же и подобные рассказы есть и о других духах; но домовому дается название дедка: заметится что-либо в доме над скотом, или в доме произойдет беспорядок и нестроение, то говорят и уверены, что над всем этим дедка шутит, или не любит.

Из материалов, собранных среди крестьян Пудожского уезда Олонецкой губернии.[257] Н. Н. Харузин

Если подобных архаизмов мы мало и очень мало находим в юридических воззрениях населения, в его внешней обстановке и быте, то в области верований это не так. Легче было разрушить правовое воззрение, изменить быт, костюм, пищу, ввести в язык массу чуждых населению слов, чем поколебать, ниспровергнуть верования, которыми жила, дышала так много веков Пудожская земля.

Молодое поколение многим из отцовских верований не придает значения; затемняются верования подчас в головах и у средних лет мужиков, но они живы еще и в полной силе среди женского населения уезда. Женщины, более консервативные и в своей одежде, и в своих песнях, оказались таковыми же по отношению и к верованиям. И теперь еще в праздничные дни крестьянка надевает парчевую душегрейку на шелковый сарафан, украшает голову повязкой унизанной жемчугом, на шею нацепляет прабабушкины жемчужные нитки, а в уши вдевает жемчужные серьги. Женщина-пудожанка сохранила и древние верования подобно тому, как она сохранила свой древний костюм и в настоящее время является пo-преимуществу носительницей прежнего культа. Этим и объясняется, почему большинство сведений о верованиях мы слышали от крестьянок. Мужское население уезда мало их умело передать нам.

Религиозные верования Пудожских крестьян, взятые в общих чертах, мало чем отличаются от верований большинства населения великорусского племени. Оригинальных, характерных фактов – мы здесь не встретим. Те же великорусские домовые населяют дома, тот же водяной живет в глубине озер, тот же леший пугает и заводит путника в дремучих пудожских лесах. Мало оригинального имеют в себе и представления о молнии; затемнилось, как это мы видим почти повсюду, воззрение на светила. Бедно и как-то невидно празднуется тут Иванова ночь; в иных местах на Иванову ночь не происходит никакого праздника и т. д. Одним словом, повторяю, эти верования, взятые в общих чертах, мало дадут нам новых данных, – данных, которые обогатили бы наши сведения о верованиях великоруссов.

Но и тут по некоторым остаткам мы увидим, что это лишь обломки некогда развитых религиозных представлений, узнаем в них остатки прежнего развитого культа. Эти робкие переживания сохранились в народе так долго, устояли лучше других в общей ломке, не поддались напору могучей волны новых идей – главным образом потому, что они принаровлены к быту пудожанина, относятся к тем божествам и святым, которые явились населяющими и правящими в той природе, среди которой приходилось преимущественно жить крестьянину этого уезда, бороться для охранения собственной жизни.

Естественно, что и в древние времена культ именно этих святых и божеств должен был более всего развиться, запечатлеться в умах пудожан и, раз запечатлевшись, устоять, сохраниться все-таки цельнее, чем другие религиозные воззрения, не имеющие такой связи с природой и с главными средствами существования пудожанина.

Пудожский уезд, по крайней мере в северной и северовосточной частях своих, покрыт лесом, выросшим преимущественно на болотистых низинах и отчасти по вершинам и склонам гор, песчаная почва которых благоприятствует развитию хвойных деревьев. Среди этих дремучих лесов, растянувшихся подчас на десятки и сотни верст, раскинуты, словно зеркала, озера, разнящиеся, как размерами, так и глубиной. По берегам более или менее значительных озер стоят деревни, окаймляющие их словно изгороди.

Если не большинство, то многие из этих деревень (как и урочищ, лежащих на всем протяжении уезда) сохранили несомненно финские имена, как напр.: Кулна-волок, Конза-наволок и т. д. В именах рек и озер, мы также встречаем явные следы финского языка, напр. Водл-озеро с рекой Водла, река Шала, Cap-озеро, Тяг-озеро и т. п.

В иных местах и самые местные жители помнят, хотя и смутно, свое финское происхождение; так напр. на Водлозере они сами говорят, что одни деревни происходят от Шведов (шведами называют здесь финляндцев), другие от Чуди, а некоторые были заселены беглецами, «ворами и разбойниками» русскими, и положили тем основание русской колонизации. Жители дер. Гость-Наволок происходят, по словам крестьян, от купцов, гостей, которые приходили торговать сюда и впоследствии остались здесь жить. Другие деревни имеют чисто русское происхождение. К таким относится большинство деревень и поселков, лежащих по берегам Купецкого озера, так наприм.: дер. Авдеевская, Алексеевская, Воробьевка и т. п.

Интересно то, что даже для человека, не занимающегося антропологией, бросается в глаза, что в большинстве селений, носящих финские имена, тип населения носит явные признаки финской расы (так напр., редкость бороды, небольшой рост, белокурость и т. д.) и наоборот в тех деревнях, которые носят русские названия, тип у жителей совершенно другой. Это по преимуществу люди высокого роста, с густой бородой, цвет волос преимущественно темно-русый или черный. Особенно бросается это в глаза, когда направляешься к Купецкому озеру.

Не доезжая 15 верст до последнего, вы проезжаете Сарозеро с деревней того же имени. Если б не русский язык, которым говорят сарозеры, можно было бы их принять за несомненных финнов, приезжаете в дер. Авдеевскую и вы чувствуете себя в другой местности. Тип крестьян похож в общем на тип жителей беломорского побережья.

Загнанный в свои леса и дебри пудожанин поддерживает свое существование рыболовством, хлебопашеством и скотоводством. Значение двух первых из этих занятий колеблется по местностям. В иных местах главное занятие крестьянина рыболовство, и хлебопашество отходит до известной степени на второй план; в других, наоборот, хлебопашество является главным занятием, и рыболовство имеет лишь субсидиарное значение. Что всегда идет параллельно – это хлебопашество и скотоводство.

Где более развито хлебопашество, там развивается и скотоводство. Это и понятно: земля у пудожанина очень плоха, она даже при хорошем удобрении не может обеспечить крестьянина на год, а без удобрения почти ничего не дает. Этой неплодородностью и объясняется необходимость иметь больше скота, чтобы как никак, а обрабатывать землю. Неплодородностью земли объясняется также необходимость обращаться к так называемому лядинному, подсечному хозяйству, которое, доставляя местным жителям много трудов и лишений, которые являются подчас невыносимыми даже для привыкшего ко многим невзгодам пудожанина, дает ему все-таки возможность обеспечить себя хлебом на круглый год.