Анка - Василий Дюбин

— Связать! — приказал Павел.

Через какие-нибудь две-три минуты Тимофей лежал связанным на полу и в бессильной ярости скрежетал зубами. Павел подошел к нему, покачал головой:

— Эх, батя, батя… Говорил тебе, давай по-хорошему. Нет, руку поднял на атамана, всем народом избранного. Прошло то время, батя, когда ты мог меня, уже взрослого, пороть или обворовывать, на погибель толкать. Прошло и не возвратится.

— Изыди с глаз моих, нечестивец, — прохрипел Тимофей.

— Теперь — продолжал Павел, не слушая отца, — я могу положить тебя под ноготь и… как гниду…

— Погоди, сукин сын, я тебе покажу, как ногтями гнид давят. Погоди…

— Хотел я, батя, холодную ванну тебе устроить, да передумал. Так и быть, не стану омрачать светлый день твоего возвращения.

Тимофей замычал, натужился, но прочные веревки только сильнее впились в тело. Под кожей щек старика буграми ходили желваки, на руках вздулись вены.

— Крепкий, чертяка, — прищелкнул языком полицай. — Оглоблю кулаком может перешибить, — и провел ладонью по скуле, которую ему чуть было не своротил Тимофей.

XXVII

Анку не покидала мысль о побеге. Днем и ночью она думала об этом. Но к какому бы она ни приходила решению, каким бы удачным ни был план, он неизбежно разбивался о непреодолимое препятствие… Убежать, скрыться Анка могла в любое время. Но дочка?! Как быть с нею? Оставить в хуторе? Нет, на это Анка никогда не согласилась бы. Взять — значит подвергнуть ребенка вместе с собой смертельной опасности, риску замерзнуть где-нибудь в степи.

— А может, так и сделать? — однажды с холодным отчаянием сказала Анка Акимовне. — Смерть легкая. Говорят, когда человек замерзает, он не чувствует ни холода, ни боли. Наоборот, становится тепло, даже жарко, и он сладко засыпает…

— Не дури! — оборвала ее Акимовна. — Ишь, додумалась… себя и ребенка насмерть заморозить!

— Да уж лучше смерть, чем такая жизнь. Ежели бы вы знали, Акимовна, что со мной делается, когда он приходит. Видеть его не могу. Ненавижу. Так и хочется схватить со стола нож и проткнуть его гадючье сердце. Но… — Анка беспомощно развела руками, — я должна выслушивать его любовные бредни. Терпеть, когда он сажает к себе на колени Валю, угощает ее шоколадом. Господи, я готова руки на себя наложить!.. Ведь всякому терпению бывает конец.

— Не дури, говорю, слышишь? — сурово прикрикнула Акимовна и, помолчав, спросила:

— Когда приходит, не обижает?

— Нет. Вежливый, даже ласковый. Поиграет с Валей и уйдет. А мне от этого еще, тошней. Ведь все это притворство. Какую же надо иметь черную душу, чтобы поднять руку на вас? Отправить на германскую каторгу не только взрослых хуторян, но и подростков? Повесить старика Силыча? А отца как он встретил? Весь хутор об этом гудит.

— Страшный человек! — согласилась Акимовна. — Он мог бы и родную мать казнить. Слава богу, что она померла. Но надо вытерпеть. Обдумать, как быть… Вместе обдумаем, Аннушка.

— Голова как чугунная стала от этих дум.

— Потерпи, голубонька. По всему видно, что он замышляет что-то недоброе. Но, бог даст, его черные замыслы пойдут прахом.

— На бога надейся, Акимовна, а сам не плошай.

— Вот-вот, не плошай. Крепись, дочка.

Бирюк изредка, чтобы не навлечь на себя подозрение, навещал Акимовну. Он всячески поносил Павла, изощрялся в оскорбительных прозвищах, на чем свет стоит ругал немцев и «новый порядок». Но ничего у Акимовны выпытать так и не смог. Она не доверяла ему, терпеливо выслушивала и молчала.

Бирюк ворчал про себя:

«Нудное дело — в чужих душах ковыряться. Вышибать из них души, как вышибли из моего батьки, вот это стоящая, веселая работенка».

Как-то в хутор приехал Зальцбург. В разговоре с ним Павел упомянул о Бирюке.

— Загрустил что-то он, господин обер-лейтенант.

— Почему же?

— Работа, говорит, не по душе — скучная, мелкая.

Зальцбург задумался, посасывая сигару.

— Что ж, он, пожалуй, прав. Бирюку здесь уже нечего делать. Мы подыщем ему другое дело. Пускай полицаи доставят его сегодня ночью в город.

— Будет исполнено, господин обер-лейтенант.

…Близилась полночь, когда Зальцбург и Бирюк подымались по широкой лестнице на второй этаж. Их беспрепятственно пропустили в кабинет полковника — человека с оловянными немигающими глазами. Возле кресла полковника, как это было и прежде, когда Зальцбург приводил Павла, стоял майор Шродер. После приветственных церемоний Зальцбург проводил Бирюка к столу. Оберст вперил в него холодный немигающий взгляд, от которого у многих, побывавших в этом кабинете, мороз по коже подирал.

Но Бирюк выдержал этот взгляд. Мало того, он вскинул на лоб мохнатые брови, и все увидели колючие, по-волчьи сверкающие юркие глаза. Оберст еще с минуту смотрел на Бирюка, потом откинулся на спинку кресла и спросил:

— Он есть шесни слюжак на великий Германия?

В знак подтверждения Шродер и Зальцбург слегка склонили головы.

— Карашо, — и еще что-то произнес по-немецки.

Шродер объяснил:

— Полковнику ты понравился. Он хочет дать тебе очень важное секретное поручение. Согласен?

— Да! — не задумываясь, ответил Бирюк.

— Он верит, что ты справишься с поручением. Не подведешь?

— Можете на меня положиться.

— Мы дали тебе хорошую характеристику, поэтому шеф так благосклонно отнесся к тебе.

— Благодарствую.

— Потом будешь благодарить, когда выполнишь поручение полковника и получишь солидное денежное вознаграждение, а может, и орден.

«Деньгу и орден!» — у Бирюка гулко заколотилось сердце, перехватило дыхание.

Шродер пододвинул на край стола бумагу и авторучку.

— Тут написано, что ты добровольно соглашаешься сотрудничать с нами и клянешься сохранить это в глубокой тайне. В случае нарушения клятвы — смерть.

— Клятву не нарушу, — сказал Бирюк. — Умру, но никому ни слова.

— Молодец, мы так и думали о тебе.

«Деньга́ и орден! Ну, теперь держись, Пашка, мы еще с тобой потягаемся, сопливый атаман».

— Подпиши, — сказал Шродер.

Бирюк без колебаний поставил под текстом свою подпись.

— Теперь слушай, — продолжал майор, подходя к карте. — С этого побережья рыбаки ушли к краснодарскому берегу. Наша армия за Таганрогом, скоро войдет в Ростов. От Ростова она двинется на Новороссийск, берегом Каспийского моря на Баку, через перевалы на Туапсе и Сочи и по Военно-Грузинской дороге на Тифлис. Чем же займутся рыбаки, лишенные возможности ловить рыбу в Азовском море, — ведь на краснодарском берегу утвердимся мы? Не будем обращаться к давней истории, в этом нет необходимости, а зададим себе такой вопрос: что делается сейчас в лесах Белоруссии, в Западной Украине, то есть в тылу нашей армии? Там бесчинствуют красные партизаны. Они нарушают наши коммуникации, громят штабы, взрывают мосты, нападают на гарнизоны, убивают наших солдат и офицеров, пускают под откос эшелоны, чем тормозят победоносное продвижение наших армий к Москве и Ленинграду. Теперь тебе ясно, чем будут заниматься рыбаки, когда немецкие солдаты начнут штурмовать высоты Кавказского хребта?

— Ясно, — прогудел Бирюк. — В партизаны подадутся.

— Совершенно верно. И будут всячески вредить нам. Перед тобой ставиться такая задача: ты уйдешь по льду к краснодарскому берегу. Разыщешь своих рыбаков. Скажешь им, что бежал из-под расстрела. Когда мы двинемся от Ростова, рыбаки вынуждены будут уйти в предгорье. Там им есть где укрыться. Иди и ты с ними. При всяком удобном случае уничтожай командиров и комиссаров. Но действовать ты обязан крайне осторожно. Партизанские отряды всегда поддерживают между собою связь. Постарайся стать разведчиком. Это очень важно. Ты будто идешь в разведку, а на самом деле пробираешься к нам и доставляешь нашему командованию сведения о дислоцировании партизанских отрядов.

— А как же я сунусь к немецким солдатам?.. Они ж меня как партизана тут же шлепнут.

— А на этот случай существует пароль, условный знак. Помаши белым платком, и в тебя не станут стрелять. Но обязательно доставят к офицеру. Ты скажешь ему только два слова: фюрер-ост. Запомни.

— Фюрер-ост, — повторил Бирюк.

— Правильно. Все наши офицеры предупреждены. Любой из них сейчас же сообщит нам о том, что на таком-то участке появился наш сотрудник.

— Сюда сообщат? В Мариуполь?

— Туда, где мы будем находиться, следуя за нашей армией. Еще запомни: ни наш лейтенант, что на Косе, ни ваш атаман об этом поручении знать не должны. Лейтенант сегодня же получит инструкцию незаметно выпроводить тебя из хутора. А перед этим полицаи немного помнут тебе бока.

— А зачем? — недоумевал Бирюк.

— Так надо. Для видимости. Надо все предусмотреть. В жизни бывают всякие непредвиденные случайности. А вдруг кто-нибудь из ваших хуторских неведомыми судьбами проникнет на тот берег? Он же сразу разоблачит тебя. А битый при всем народе, избежавший смертной казни будет у партизан вне подозрений.