Джордано Бруно - Альфред Штекли

Ему придется каяться в своих прегрешениях. Нет, не дожидаться, пока ему предъявят обвинения, — прежде чем их предъявят, он должен очистить свою душу перед Святой службой. Дьявольская уловка! Добровольность и полнота признаний — непременное условие для каждого, кто не хочет считаться «упорствующим». Он сам обязан рассказать о своих преступлениях против веры, о своих речах, сомнениях, поступках, мыслях. И горе ему, если он что-нибудь утаит. Частичные признания — уловка нераскаянного.

В чем ему повиниться? Что знают инквизиторы? Если бы угадать, что понаписал Мочениго! На беду, Бруно всегда много рассуждал, пускался в откровенность даже с незнакомыми людьми, был непростительно доверчив. Недавно в книжной лавке он вступил в спор со священниками и, не стесняясь, хвалил Ария. Мочениго тоже об этом слышал?

Как толковать события, о которых наверняка донес Мочениго? Ему не скрыть, что он был монахом. Но почему он стал отступником? Ведь он что-то говорил Мочениго о прежних незаконченных процессах. Уверять, что обвинения остались ему неизвестны? Тогда он должен помнить хотя бы те случаи, которые могли послужить поводом для обвинений? Ему совсем не улыбается признать, что его сызмальства разъедала ересь. Никаких поводов он не давал? Почему же он удрал из Неаполя? Чтобы доказать свою невиновность. Итак, он ради оправдания прибыл в Рим. Тогда почему он, невинный агнец, бежит и оттуда? Не только бежит, но и сбрасывает монашеское одеяние? Таких вопросов множество, и один тянет за собой другие.

В чем признаваться и что отрицать? Одно Джордано знает совершенно твердо: все, от чего он будет отрекаться, не должно затронуть сути его мировоззрения. Он может каяться в том, что не соблюдал постов, впадал в плотский грех, не почитал икон, общался с еретиками. Он может, на худой конец, признаться, что сомневался в какой-либо из ослиных доктрин. Какое ему дело до их бессмысленных догм, чудовищных по своей нелепости суеверий, постыдного идолопоклонства, лицемерных заповедей, варварских обрядов! Что ему вся их вера, преисполненная ослиности!

Оправившись от первого волнения, Мочениго понял, в какое рискованное положение он поставил себя доносом. Столько времени терпеть под своим кровом страшнейшего еретика и задержать его лишь в последний момент, накануне отъезда? Если он поступил по велению совести, то почему она молчала все эти долгие месяцы, пока Бруно жил в его доме и изрыгал ересь? Инквизитор принял донос, отдал приказание об аресте Ноланца, но с Мочениго держался сурово. Тот должен был намного раньше разоблачить еретика! Все ли рукописи и книги арестованного он передал в Святую службу? Не забыл ли чего? Все ли припомнил?

Как оправдаться? В понедельник Мочениго принялся писать второй донос. Он неуклюже пытается выгородить себя, сочиняет благочестивую речь, которой будто бы увещевал Бруно отказаться от преступных взглядов. Уверяет, что обещал ему в этом помощь. Бурный разговор, происшедший между ними в каморке, где был заперт Джордано, излагает так, чтобы показать собственную непреклонность. Ноланец, оказывается, соглашался на все, чтобы получить свободу, предлагал возвратить деньги и вещи, обещал никуда не уезжать, клялся одному ему раскрыть секреты своих напечатанных и задуманных произведений, просил лишь вернуть книжицу заклинаний. Был уступчив до предела, соглашался стать рабом Мочениго и обучить своего покровителя без вознаграждения всему, что знает сам. Но он, Джованни, был стоек, отверг соблазнительные посулы и предпочел выдать злодея.

Конечно, он виноват, что представил донос с запозданием, и молит о прощении. Пусть учтут его благие намерения и трудности, с которыми он столкнулся. Все сразу разоблачить он не мог. Преступность Бруно он распознал лишь после того, как тот поселился в его доме, месяца два назад. Он всегда хотел выдать еретика Святой службе и выражает величайшую признательность его преподобию за проявленную заботу.

Инквизитор прочел новый донос, осмотрел доставленные вещи, деньги, книги, полистал рукописи, в том числе и «книжицу заклинаний» под заглавием «О печатях Гермеса». Приступил, как требовал обычай, к допросу доносителя. Расспросил о происхождении, возрасте, роде занятий. Велел присягнуть, что изложенное им сущая правда. Мочениго, возложив руку на евангелие, поклялся. Он подтверждает содержащееся как в первом, поданном в субботу доносе, так и в написанном сегодня. Клятвенно обещает не разглашать происшедшего в Святой службе и дает в этом подписку.

Когда все формальности соблюдены, верховный инквизитор Венеции опять строго наказывает синьору Джованни хорошенько подумать. Неужели так трудно вспомнить и другие, наверняка многочисленные высказывания Ноланца, противные католической вере?

На следующий день, во вторник, 26 мая 1592 года, фра Джованни Габриэле ознакомил членов венецианского трибунала Святой службы с поступившими доносами. Капитан Маттео д’Аванцо доложил, что, исполняя приказ, арестовал Бруно и водворил его в тюрьму инквизиции.

Делу по обвинению Джордано Бруно был дан ход. Прежде всего вызвали издателя и книготорговца Джамбаттисту Чотто. На него как на возможного свидетеля указал Мочениго. Чотто сказал, что впервые встретил Ноланца во Франкфурте, почти два года назад, когда приехал на осеннюю ярмарку. Он обыкновенно останавливается в кармелитском монастыре. Здесь находился и Бруно. По соседству с ним Чотто прожил недели две. Они несколько раз беседовали. Бруно — философ, очень образованный и знающий. В Венеции они тоже виделись. Бруно неоднократно приходил к нему в лавку, просматривал и покупал книги.

— А как вышеназванный Бруно очутился в Венеции?

Насколько ему известно, ответил Чотто, Джордано приехал по приглашению Джованни Мочениго, венецианского дворянина. Однажды Мочениго, купив книгу «О трояком наименьшем и мере», очень заинтересовался ее автором, стал расспрашивать, не знаком ли он с Бруно и не знает ли, где тот находится. Чотто сказал, что встречался с Ноланцем во Франкфурте. Там, очевидно, живет он и поныне. Мочениго признался, что намерен позвать его в Венецию и учиться у него. Чему? Желание Мочениго Чотто передал в весьма осторожных словах: тот хотел учиться у Ноланца «секретам памяти и другим, которыми, как видно из его книги, он владеет». Но Мочениго сомневался, ответит ли Бруно согласием. Если его как следует пригласить, посоветовал Чотто, то он, возможно, не откажется. Несколько дней спустя в лавку пришел Мочениго и принес письмо с просьбой переправить его Бруно. Это и было сделано. Ноланец приехал в Венецию семь или восемь месяцев тому назад. Некоторое время он снимал здесь комнату, потом уехал в Падую, где пробыл месяца три, однако часто приезжал в Венецию. Последнее время он живет в доме синьора Мочениго. Там, вероятно, находится и сейчас.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});