Цивилизация средневекового Запада - Жак Ле Гофф

Гильом Жумежский и Вас в «Романе о Ру» («Романе о Роллоне») рассказывают нам о восстании нормандских крестьян в 997 г.:

Вилланы и крестьянеСходились на полянеПо двадцать, тридцать, по сто,Держали речи просто,Шел ропот в том совете:«Сеньор за все в ответе».Хранили все в секрете,И многие решили,Что больше в этом миреСеньоров им не нужно,О чем твердили дружно.Иные в ослепленьеВ знак своего решеньяДрузей призвали клясться,Чтоб вместе всем держатьсяИ скопом защищаться.И вскоре тех избрали,Кто громче всех кричали,В округу их послали,Чтоб клятвы собирали…

«Как только герцог узнал об этом, он отправил в поход графа Рауля с большим числом рыцарей, чтобы жестоко наказать деревни…»

И вот — картины сеньориальных кар:

Рауль так вспылил,Что без суда много душ погубил.Он обошелся с крестьянами грубо,Выбил глаза, не оставил и зубы,Многих вилланов он на кол сажал,Жилы тянул, кисти рук отсекал.Прочие были живьем сожженыИль раскаленным свинцом крещены.В успокоенье сумел преуспеть —Без содроганья нельзя посмотреть.И не осталось деревни одной,Где б не запомнили мести такой.Но без следа та коммуна пропалаИ соблазнять мужиков перестала:Благоразумно они отказалисьОт предприятий, что здесь затевались.

В иконографии довольно часто борьба крестьянина против рыцаря изображалась как борьба Давида и Голиафа. Костюмы персонажей подтверждали это намерение.

Все же привычной формой борьбы крестьян с сеньорами была глухая партизанская война: воровство с господских полей, браконьерство в лесах сеньора, поджоги его урожаев. Это было пассивное сопротивление в виде саботажа на барщине, отказа платить натуральные оброки, денежные сборы. И иногда — бегство.

В 1117 г. аббат монастыря Мармутье в Эльзасе отменил для своих сервов барщину и заменил ее денежным оброком «из-за нерадения, непригодности, вялости и лени барщинников».

В трактате о домашнем хозяйстве («Housebondrie»), написанном в середине XIII в., Уолтер Хенли заботился о повышении доходности сельских владений, для чего давал множество рекомендаций по надзору за работой крестьян. (Иконография доносит до нас изображения сеньориальных приказчиков, вооруженных палками и надзирающих за работой крестьян.) Признавая, что лошадь превосходит быка в работе, Уолтер Хенли считал, что сеньору нет смысла тратиться на покупку лошади, «ибо конь тащит плуг не быстрее быков из-за козней пахаря».

Враждебность крестьян техническому прогрессу была вопиющей. Она объяснялась не страхом безработицы, лежавшим в основе бунта против машин на заре промышленного переворота, но тем, что средневековая механизация сопровождалась сеньориальной монополией на машины, делавшей их использование обязательным и весьма обременительным. Многочисленны были крестьянские бунты против сеньориальных «баналитетных» мельниц. Часто сеньоры, в особенности аббаты, распоряжались разрушить ручные мельницы крестьян, чтобы обязать их нести зерно на сеньориальные мельницы и платить мельничный сбор. В 1207 г. монахи Жюмьежа велели разбить последние ручные мельницы в своих землях. Широкую известность получила борьба английских монахов Сент-Олбанса со своими крестьянами из-за водяных мельниц. В 1331 г. победивший наконец аббат Ричард II вымостил конфискованными жерновами свою приемную.

Среди скрытых форм борьбы классов особое место занимали бесчисленные конфликты вокруг мер и весов. Право устанавливать и хранить эталоны, фиксирующие количество труда и размер натуральных платежей, являлось важнейшим средством экономического господства. В. Кула проложил путь к изучению социальной истории мер и весов. Присвоенные одними и оспариваемые другими, эти меры хранились в замке, в аббатстве, в бюргер*ском городском доме и были объектом постоянной борьбы. К этой форме классовой борьбы наше внимание привлекают многочисленные документы, повествующие о наказаниях крестьян и ремесленников за использование фальшивых мер (это преступление приравнивалось к переносу межевых знаков своих владений). Точно так же, как множественность юрисдикции способствовала сеньориальному произволу, многочисленность и разнообразие зависимых от воли сеньора мер и весов были инструментами сеньориального угнетения. Когда английские короли в XIV в. пытались ввести королевский эталон для основных мер, они не распространяли свои указы на ренты и на арендную плату, чье измерение было оставлено на усмотрение сеньоров.

Чтение фаблио, юридических трактатов, судебных актов создает впечатление, что Средневековье было раем для мошенников, великой эпохой обмана. И объяснением тому было владение господствующими классами эталонами мер и весов.

Столкновение классов, столь глубокое в деревне, вскоре проявилось и в городах, но уже не как борьба победоносных горожан против сеньоров, а как борьба мелкого люда против богатых бюргеров. С конца XII до XIV в. новая линия социального разлома проходит в городах, противопоставляя бедных богатым, слабых сильным, чернь бюргерству, тощий люд (popolo minuto) жирному люду (popolo grosso).

Формирование патрициата как господствующей городской категории населения, состоящей из нескольких семей, объединивших в своих руках владение городской недвижимостью, богатство, господство в экономической жизни города, а через присвоение городских должностей — и контроль над его политической жизнью, противопоставило верхам многочисленную угнетенную массу. С конца XII в. появляются «лучшие», или «большие», горожане (meliores burgensis, maiores oppidani), быстро установившие свое господство. С 1165 г. в вестфальском Зосте упоминаются «лучшие, под властью коих процветает город и коим принадлежит первое место в делах и праве», а в Магдебурге городской статут, провозглашенный в 1188 г., определяет: «На городских ассамблеях глупцам запрещается идти в чем-либо против воли лучших (meliores) и выдвигать противные им предложения». Так богатые в городе были противопоставлены бедным. Во франкоязычных городах традиционно говорилось о «ремеслах, основанных на ручном труде или на торговле», труд и торговля были разделены. Вскоре люди ручного труда поднялись против тех, кого они считали праздными. С конца XIII в. множится число стачек и бунтов против «богатых горожан», а кризисный XIV в. вызвал к жизни яростные восстания городского плебса.

Несмотря на манихейское стремление Средневековья упрощенно сводить всякий конфликт к столкновению двух сил — «добрых» и «злых», не следует считать, что борьба классов ограничивалась лишь дуэлью сеньоров и крестьян, бюргерства и плебса. Реальность была сложнее, и одна из причин постоянного поражения «слабых» в их борьбе с «сильными» заключалась, помимо их экономической и военной слабости, во внутренней разобщенности, увеличивающей меру их бессилия. Мы видели, как шло социальное расслоение крестьян. В описании нормандского восстания 997 г. Вас отмечал, что если бедные крестьяне не могли избежать пыток, то богатые расплатились за свою физическую безопасность потерей богатства.

Говоря о неимущих слоях горожан, следует различать «тощий люд» — ремесленников и цеховых подмастерьев, с одной стороны, и массу поденщиков, лишенных всякой корпоративной защиты, — с другой; наемные рабочие испытывали на себе все колебания рынка рабочей силы. Ежедневно их отряды собирались в месте найма (в Париже таким местом была Гревская площадь), где работодатели или их приказчики могли нанимать пролетариат, над которым постоянно висела угроза безработицы. В конце XIII в. именно они вошли в низшую категорию laboratores, поставленную Иоанном Фрейбургским в его «Общем учебнике исповедников» на последнее место. Как убедительно показал Б. Геремек для Парижа XIII–XV вв., на примере этих людей можно наблюдать, как труд и трудящиеся становились товаром.

Особое место среди всех видов угнетения отводилось работодателями использованию женской рабочей силы. Всем известна жалоба ткачих, приведенная Кретьеном де Труа в его «Ивейне» (около 1180 г.).

Ткем целый день такие ткани,

Что любо-дорого глядеть,А что прикажешь нам надеть?Работа наша все труднее,А мы, ткачихи, все беднее,В отрепьях нищенских сидим,Мы хлеба вдоволь не едим,Нам хлеб отвешивают скупо.Надеждам предаваться глупо,Нам платят жалкие гроши:Итак, мол, все вы хороши.И понедельной нашей платыЕдва хватает на заплаты.Сегодня грош, и завтра грош.Скорее с голоду помрешь,Чем наживешь себе чертоги.Весьма плачевные итоги!Нам полагается тощать,Чтобы других обогащать.Мы день и ночь должны трудиться,Нам спать ночами не годится,Ленивых могут наказать,Усталых будут истязать…

(Пер. В. Микушевина)

Женщины находились в центре еще одного конфликта, внешне не столь драматичного. Они были объектом соперничества мужчин различных социальных классов. Эти любезные игры полов были осязаемым выражением борьбы классов. Презрение женщин к мужчинам определенной социальной категории ощущалось последними как самый болезненный удар из всех полученных ими. Мы с удивлением наблюдаем участие клириков в этом конфликте. Кюре или монах — богатый развратник — был излюбленным персонажем фаблио. Но их притязания реально сформулировали лишь голиарды — клирики, находящиеся вне рамок церковного общества. «Спор клирика и рыцаря» стал общим местом средневековой литературы. Чаще всего авторство принадлежало клирикам, поэтому им отводилась лучшая роль, в женских сердцах им отдавалось явное предпочтение перед воинами. В поэме «Ремирмонтский собор» монахини после долгих споров принимают решение отлучать тех, кто предпочтет рыцарей клирикам.