Жизнь и судьба Михаила Ходорковского - Наталья Точильникова

И вспоминает о том, как его поддерживает семья, как в 1991 и 1993 гг. он оставлял жене «винтовку и патроны», чтобы она могла защитить свой дом и детей. «Это в прямом смысле, не иносказательно. Знаю, она бы стреляла до конца». И теперь отказалась уехать, осталась в России, несмотря ни на что.

А для его родителей честь всегда была дороже жизни. «Своей – точно, а, возможно, и моей».

Его поддерживает даже первая жена, с которой он расстался более двадцати лет назад, и старший сын. И он, и она пишут все эти годы.

«Жена и родители, конечно, смотрели телевизор, но мы не обсуждали, «что будет». Незачем. Все делали, что должно. Это был очередной бой, из которого я мог не вернуться. И до сих пор не вернулся».

Акунин смел, он спрашивает о Боге – я так и не решилась прямо задать ему этот вопрос – не пришел ли собеседник к вере в тюрьме?

«Я, в общем, и до тюрьмы был не совсем атеистом, – отвечает Ходорковский. – Бог, фатум, судьба, предназначение – мы почти все верим во что-то, что выше нас. Да и странно было бы не верить, живя в огромном, непознанном мире, сами себя толком не зная, считать, что все вокруг – продукт случайного стечения обстоятельств.

Можно верить, что Бога нет, можно верить, что он есть. Вера доказательств не требует, как известно. Но если Бога нет, а вся наша жизнь – это секунда на пути из праха в прах, то зачем все? Зачем наши мечты, стремления, страдания? Зачем знать? Зачем любить? Зачем жить, в конце концов? Я не могу поверить, что все просто так. Не могу и не хочу. Мне небезразлично, что будет после меня, потому что я тоже буду. Потому что кто-то был до меня, и будет после. И это не бессмысленно. Это не просто так. <…> Я верю, что есть Великая Цель у человечества, которую мне не дано постичь. Люди назвали эту цель Богом. Когда мы ей служим – мы счастливы, когда уходим в сторону – нас встречает Пустота. Пустота, которую не может заполнить ничто материальное. Она делает жизнь пустой, а смерть страшной».

Если бы что-нибудь подобное написал кто-то другой, ему бы не поверили, текст сочли бы слишком пафосным.

Но слову можно верить, если оно сказано на эшафоте.

«Награда», как всегда, не заставила себя ждать.

В карцере Михаил Борисович оказался пять дней спустя, восьмого октября. В этот день у его родителей была золотая свадьба.

«Если это инициатива местных читинских властей, то это глупое служебное рвение. Если это приказ с самого верха, то это низость и подлость» [207] , – прокомментировал Борис Акунин.

На этот раз дали 12 суток. Даже ничего не придумывали: ни лишних лимонов от заключенных, ни грязных бочков, ни не сложенных за спиной рук.

Так и было заявлено: за интервью. Точнее – за незаконную переписку.

«Интервью было в жанре переписки, но переписки не было», – поясняет мне Наталья Терехова. Вопросы и ответы были переданы через адвокатов.

«Ни один закон не регламентирует содержание бесед, которые адвокаты имеют право вести со своим подзащитным, а также делать любые записи в ходе этого разговора. Дальнейшая судьба этих записей не входит в сферу компетенции службы исполнения наказаний», – пояснил «Коммерсанту» Юрий Шмидт.

«Мы оспорили это взыскание, и оно тоже было снято по решению суда, – говорит Наталья Терехова. – Что это показывает? Все, что ни принималось в отношении Михаила Борисовича, незаконно. Избирательно и незаконно».

Иск Александра Кучмы

Тюремная эпопея Михаила Ходорковского, достигшая в переписке с Акуниным накала высокой трагедии, закончилась фарсом.

Тот самый Кучма, который порезал ему лицо, обвинил его в гомосексуальных притязаниях и обратился с пространным иском в Мещанский суд г. Москвы.

Три года он хранил эту страшную тайну, пока, наконец, не вспомнил о ней в 2009-м.

За моральный ущерб Кучма потребовал компенсацию в 500 тысяч рублей.

Тот самый Кучма, от уголовного преследования которого Михаил Борисович отказался. Тогда, в 2006-м.

Заявление Кучмы было отпечатано на принтере, и он ссылался на видеозаписи своих показаний, которые можно истребовать в УФСИНе по Забайкальскому краю. «Доведенный до отчаяния» приставаниями и угрозами Ходорковского, «был вынужден» ударить его сапожным ножом по носу.

После покушения на Михаила Ходорковского Кучму на шесть месяцев поместили в помещение камерного типа, и он потерял право на УДО. В результате «оказался в очень сложной психологической ситуации, был готов в любой момент покончить с собой», – жаловался несчастный.

Виноват во всех несчастьях был, разумеется, Ходорковский.

«Тут все потешаются над мадемуазель Кучмой, девушкой гордой, но нервной, и заботливой матушкой ее ФСИН, – писала я Ходорковскому. – И по сему поводу 16 января я ездила в Мещанский суд.

Кстати первой моей реакцией на иск мадемуазель Кучмы был шок. Я сама удивляюсь, что степень подлости некоторых людей еще в состоянии меня шокировать. Второй реакцией был смех. Нет! Это можно только обстебывать.

Но, так или иначе, к Вам не пристанет. Вот к Кучме пристанет, но ему, видимо, уже все равно.

Все Вам сочувствуют. По крайней мере, люди моего круга.

Я общалась с одной журналисткой, в общем-то, далекой от политики. Разговор зашел о Вас и этом новом обвинении.

– Да что ж они его гнобят-то так! – возмутилась она. – Не надоело? Мещанский суд? Да, действительно мещанский.

Все! Теперь Мещанский суд точно будут писать с маленькой буквы».

Тогда, 16 января, в Мещанском суде собралась толпа журналистов. Прошел слух, что Кучму привезут собственной персоной, и всем хотелось своими глазами посмотреть на сего Антиноя, отказавшего самому Ходорковскому.

Но пришедших развлек только Юрий Шмидт, назвавший новое обвинение «стрельбой из говнометов».

23 февраля, за два дня до итогового решения Мещанского суда по делу «Кучма против Ходорковского», интервью «Коммерсанту» дал бывший начальник Михаила Борисовича по швейному цеху Краснокаменской колонии Денис Юринский по прозвищу Червонец.

На встречу он согласился потому, что «его экс-подчиненного «самым сучьим образом подставили», и он, как бывший бригадир и наставник, посчитал своей обязанностью восстановить справедливость».

Оказывается, между Ходорковским и Кучмой не было вообще никаких отношений: «Борисыч все свободное время читал, мы все к этому как-то привыкли и старались ему не мешать. Кучма же как будто набивался к нему в друзья – начинал приставать с разговорами или просто садился рядом и смотрел, как тот читает. Миха, правда, быстро научился пресекать эти попытки. Он откладывал книгу в сторону и вежливо так говорил: «Если у вас ко мне какое-то дело, то обращайтесь, пожалуйста, я вас слушаю. А если вы хотите просто поболтать, то поговорите, пожалуйста, с кем-нибудь другим. Вы же видите, что я сейчас занят»».

«Как ты сам думаешь, Ходорковский мог приставать к Кучме?» – поинтересовался корреспондент «Коммерсанта».

«Бред полный! Услугами пидоров в зонах, конечно, пользуются, но только от полной безысходности. У зэка, к которому каждые три месяца приезжает на долгосрочную свиданку жена, никогда не возникнет даже мысли мацкать-цацкать за жопу своего соседа».

25 февраля Мещанский суд Москвы отказал Кучме в удовлетворении иска в полном объеме.

И чудом сохранил большую букву «М» в своем названии.

Я уже упоминала интервью, которые раздавал Кучма по выходе на свободу. Речь шла и об этом иске. Я прочитала и пожалела, что потешалась над ним. Обратной стороной фарса оказалась трагедия.

Кучма утверждал, что не подавал в суд на Ходорковского.

«Как я могу говорить, что я подавал иск, если я его не подавал, – рассказывал Кучма «Газете. Ru”. – В 2009 году мой иск к Ходорковскому рассматривался. Я сам это видел по телевизору. Я сидел в камере во Владимире и смотрел, как там в Москве иск разбирался». «Полная фальсификация, – уточнил он. – Судя по словам Юрия Калинина, главы ФСИНа, который сказал тогда типа “зачем же Ходорковскому к 22-летнему осужденному приближаться… “, можно догадаться, чьих рук дело вся эта история».

«Первое видео о домогательстве снимали, когда я сидел в ШИЗО в ИК-10, – добавил он подробностей в другом интервью «Газете». – Пришел Р. и какой-то незнакомый человек в пятнистой форме. Любительскую камеру поставили. Заставляли меня перед камерой рассказывать, как будто Ходорковский меня домогался и как я за это ударил его ножом. Я был сломлен избиениями и уже на все соглашался.

Несколько раз записывали. Смотрели, какая запись получалась лучше». [208]

Кучма пытался жаловаться на то, как его «выставили в истории с Ходорковским». За жалобы его избили, раздробили руку и перевели прямо из больницы в помещение камерного типа как злостного нарушителя.

После чего увезли во Владимир и там, угрожая поместить в «пресс-хату», заставили сделать еще одну запись о «домогательствах» Ходорковского.

«Это происходило прямо в кабинете у опера, камеру на подставку поставили, маленькая такая любительская камера и фонарь какой-то. Мне просто сказали: скажи, что ты его порезал за то, что он тебя домогался.