Случайный контракт - Наталья Ручей

бутерброд сделать хотела.

— Но вокруг приюта красиво, — добавляю поспешно я.

Филипп снова смеется и наконец решает уехать. Таня в его машине выглядит так, как будто снова заплачет.

— Ну что, — предлагает мне Анжелика, — еще один бутерброд?

— Да нет. Давай я лучше посмотрю твою комнату. Вдруг там и правда вдохновляющая локация.

Глава 36

Анжелика

— Это комната Филиппа, — говорю я и толкаю дверь спальни.

Воронов останавливается в проеме и заглядывает без особого интереса. Согласна, посмотреть особо не на что: скрытая дверь в гардеробную, огромный телевизор и большая кровать. Одна часть стены белая, а так все, включая в потолок, в черном цвете.

— Теперь понятно, почему они так поспешно ушли. Решили сделать не только монохромные фотографии, но и цветные.

Я вспоминаю про едва уловимый запах персика от Тани, про персиковый гель для душа в ванной брата и пожимаю плечами.

— Сомневаюсь, что новая локация будет сильно отличаться по цветовой гамме.

Воронов склоняет голову набок, к чему-то присматриваясь, и я замечаю под кроватью желтый носок.

— Ничего, — говорит он, — они внесут туда новые краски.

— Знаешь, несмотря на все косвенные и даже прямые улики, у меня как-то в голове не укладывается, что они могут встречаться.

— Почему же?

— Таня симпатичная девушка, но… слишком ранимая. А Филипп не из тех, кто знает, когда нужно тактично смолчать. И, как любой мужчина, не переносит женских слез.

— Мужчины не переносят женских слез не потому, что это некрасиво или напрягает. А потому, что в эти моменты как никогда чувствуют свою уязвимость. Поэтому, когда женщина дорога мужчине, он постарается сделать так, чтобы она если и плакала, то от счастья.

Дорога ли Таня Филиппу, понятия не имею. Помнится, он говорил, что будет знакомить родню только с женой. А Таню я и так уже знаю. Поэтому методом догадок не вычислить. Захочет — расскажет сам.

— Там, дальше, комната родителей, гостевые спальни, — говорю я, выходя в коридор.

Правильно считав между строк, Воронов толкает соседнюю с комнатой моего брата дверь. И на этот раз заходит в нее.

— Сильный контраст, — говорит, усмехаясь.

Моя комната в светлых тонах: бежевый, серый и белый. На окнах не жалюзи, а уютные шторы, комод, трюмо с зеркалом, у которого расположились баночки с кремом. На полках книги, одна из них лежит на тумбочке у кровати.

— Ты часто здесь оставалась на ночь? — интересуется Воронов.

— Нет, но мне нравится это ощущение — что я могу вернуться в любой момент и здесь меня ждут.

От его взгляда накатывает волнение, приятное, предвкушающее, как перед нашими поцелуями.

Его взгляд как аперитив, который возбуждает во мне «аппетит». Даже если я пытаюсь закрыться, мысленно отдалиться, надо признать, у меня это получается слабо. Взгляд, потом его губы… и моя оборона буквально крошится.

Проблема в том, что это слишком приятное разрушение. И вместо того, чтобы восстановиться после него, я начинаю сама отбрасывать в сторону кирпичи. И это я замужем только неделю… а что будет со мной через год?

Эта мысль слегка отрезвляет. Разрыв с Валерой был неприятным, болезненным, но у меня не было времени окунуться в эту боль с головой. Я вырвала те отношения с корнем. Работа, вечерние посиделки с Филиппом, знакомство с Вороновым на дороге, наш танец и брак.

Уже не болит. Остались только отголоски смутных, непонятных для меня ощущений.

А пустота заполняется чем-то другим. Непривычным, объемным, иногда колким, иногда нежным. И очень бесцеремонным, потому что эти чувства не спрашивают, хочу или нет, они просто впиваются мне под кожу.

— Присмотрись, — советует Воронов. — Может, что-то захватишь домой?

«Домой…» От его слов меня накрывает теплой волной. Тут же вспоминаются вечера, которые мы проводим вдвоем, особенно в ярких красках — самый последний из них. Поцелуи, массаж, то, как расслабляется его тело под моими пальцами, его размеренное дыхание… И то, как я продолжала касаться его, даже видя, что он уже спит…

Наши взгляды скрещиваются, и температура в комнате стремительно накаляется. По-моему, начинает плавиться даже паркет. А мама мне порчу имущества вряд ли простит, поэтому я решаю сбить градусы.

— Намекаешь, что в течение ближайшего года у меня не будет проблем с тем, где переночевать?

Он усмехается. Так, как будто без труда считывает мои мысли и просто позволяет мне временно вынырнуть из этой волны и слегка отдышаться.

Он подходит к кровати и так долго рассматривает ее, что я тоже к нему приближаюсь. Что он здесь нашел интересного?

А он вдруг берет меня за руку и валится на постель. И, естественно, тянет меня за собой. Я неуклюже падаю на него, мои волосы тут же опускаются как завеса, а одна прядь наверняка щекочет ему лицо, потому что он смешно фыркает и убирает ее.

— Ну что, — говорит, улыбаясь и прижимая меня крепче к себе, — сравним места силы?

Теперь паркет отдыхает, плавиться начинаем я и кровать. Не знаю почему, но с ним постоянно хочется улыбаться. И, несмотря на явную провокацию, поддаваться ей.

— Здесь? — Я провожу рукой по его бицепсам, опускаю руку ниже и трогаю пресс. — Или здесь? Признаю, ты сильнее. Теперь можешь меня отпустить.

— Слишком быстро сдаешься, — бухтит он недовольно. — И обследование какое-то поверхностное.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Хочешь раздеться?

— Раздеться. Раздеть. И чтобы твой осмотр прошел более тщательно. Если ты опустишь руку чуть ниже…

Он перечисляет это с таким серьезным видом, что я начинаю смеяться. Сначала тихо, стараясь сдержаться, а потом все-таки не выдерживаю и утыкаюсь лбом ему в грудь.

— Ты невозможный, ты знаешь? — спрашиваю его, когда успокаиваюсь.

— А еще ты неправильно подбираешь синонимы, — ворчит он. — Думаю, ты хотела сказать: невероятный, нереальный и невозможно для тебя притягательный.

Я открываю рот, чтобы ему возразить, и… просто выдыхаю. Он поднимает руку, заправляет мне за ухо длинную прядь, которая прячет лицо.