Прутский Декамерон-2, или Бар на колесах - Алекс Савчук

Старшая взяла банку в обе руки, кое-как, едва справляясь с дрожью рук, приладила ее ко рту, однако пить ей все никак не удавалось – вино расплескивалось. Ее подруга, разевая словно рыба рот, напряженно за ней наблюдала, готовая каждую бесценную каплю хоть в полете перехватить, но и она тут была бессильна – руки у нее тряслись не меньше, чем у подруги.

Вид у девушек был в этот момент трагикомический, и я, заметив, что в банке осталось уже меньше половины, не выдержал и посоветовал:

– Прижми же банку к стене вагона, тогда ее хотя бы трухать перестанет, а хочешь, я тебе помогу.

Не дождавшись ответа, я спрыгнул и забрал из ее рук банку. Я держал банку, постепенно ее наклоняя, а девушка, жадно ловя струйку губами, медленно опускалась на колени. Третья часть от всего количества, возможно, и попала ей в рот. Мне от всего происходящего и внешнего вида этих дамочек стало нехорошо; вторую девицу я уже поил из стакана – как маленькую.

Витя, стоя в проеме двери, сопереживал, что ясно выражалось на его лице.

– Налей еще баночку, – подал я ему опорожненную посуду, – и напомни мне, чтобы в следующий рейс я с собой соломки коктейльные прихватил.

– У нас денег больше нет, – косясь на подругу, испуганно сказала младшая.

– Не важно, я вас угощаю, – усмехнулся я, протягивая ей банку.

Видели бы вы этих девушек через четверть часа. Глазки горят, щечки розовые, руки, приостановив свою ужасную пляску, стали выглядеть вполне нормально – наши гостьи настолько преобразились, стали такими хорошенькими, что хоть в ЗАГС их веди.

– Эк вас угораздило, девчонки, дойти до такого состояния, – вздохнул я.

– Так я ж только из ЛТП (лечебно-трудовой профилакторий, где врачи в течение двух лет в палочно-строевом режиме пытаются лечить людей от алкоголизма) выскочила, – сказала старшая. – А Танька, вон, на днях туда собирается.

Я поглядел на Таньку, подумал, подруга шутит, а та говорит:

– Через две недели велели прибыть. – И обреченно так на меня глядит. Мороз пошел у меня по коже.

– Так сколько же вам лет? – спросил я. Девушки сказали.

– Бог мой, – прошептал я. – Ну и жизнь у вас, блин, еще хуже нашей. Танька, слушай, давай ты вместо ЛТП с нами поедешь.

– Куда?

– В малое кругосветное путешествие, – усмехнулся я. – По Союзу. Лекарства вон, навалом. – Я кивнул на цистерны. – Пей, сколько влезет. А сдохнешь, – похороним тебя с почетом где-нибудь в дороге, банка, надетая на палку, будет тебе вместо креста и портрета.

– Иди ты, – отстранилась от меня Татьяна.

– А чего? Сама себя гробишь, в твои-то 22 года, итить твою мать. И девка ты симпатичная… Завязывайте вы с этой пьянкой, горе-подружки. – Я хотел еще что-то добавить, но только рукой махнул.

О чем вообще можно было говорить, если в нашей стране пьют все. Верхи во все времена, начиная от Ивана Грозного, потворствовали спаиванию народа, чтобы тот, протрезвев, не стал вдруг задумываться: а правильно ли мы живем; не пора ли в этой жизни что-нибудь поменять. Современный пролетариат пьет от безысходности, от невозможности изменить что-либо к лучшему в своей лично, да вообще в нашей общественной жизни. Молодежь – от скуки и бесшабашности, а по большей части для самоутверждения, причем пьет угрожающе много – разгоняет в крови задор молодецкий. Поколение их отцов, казалось бы, самое устойчивое и надежное в стране поколение – пьет от страха перед наказанием, потому что – воруют-с. Тысячи рублей мужики возрастом от 35 до 50 пропивают, транжирят и прогуливают, а зарплату свою месячную – от ста до двухсот рублей – бережно домой несут. С левыми деньгами у нас ведь по-другому и нельзя: ни кооперативную квартиру не купишь, да и машину – тоже никак, даже дачку не построишь – везде с тебя справку о зарплате стребуют, ну и, конечно же, сразу соседи, «друзья», или же родственники заметят, что у тебя деньги лишние завелись, доложат из зависти куда следует, а там за тебя так возьмутся – небо в осьмушку покажется, и – что весьма вероятно – в тюрягу упекут. А прогулял-проб*довал денежки – и приятно вспомнить потом, и спросить с вас не за что – денежки-то тю-тю, растаяли; затем похмелился, принял душ, максимум – вылечился от некрасивой неблагозвучной болячки, и, глядишь, пронесло, начинай все по новой!

К этой категории, кстати, и я сам отношусь.

Интеллигенция наша тоже прилично пьет: она, нагруженная теоретическими знаниями о многовековом горе народном, таким образом, пытается отрешиться о реальности жизни, сами неспособные в ней что-либо изменить.

На самом верху у нас – в ЦК и Политбюро – тоже пьют, даже старые и немощные, у нас ведь если ты не пьешь, – значит, личность сомнительная и подозрительная, еще от того же Ивана Грозного и Петра Первого так повелось. И нередко способность много выпить помогает продвижению по службе. А про генсека бровастого, не так давно покинувшего наш бренный мир, вообще легенды до сих пор ходят – тот, когда помоложе был, и на предмет выпивки был горазд, и поохотиться, и на предмет на машине погонять с сумасшедшей скоростью, и что касалось женщин – мастак…

В нашем городе есть один товарищ, с которым я вместе играю постоянно в одной компании в карты. На деньги, естественно. Зовут его Иван. Так вот он, заведуя базой строительных материалов, делает на этих самых материалах о-очень приличные деньги, но, как ни странно, тут же их пропивает или проигрывает в карты. Начальник БХСС – его лучший приятель, они, давно уже найдя общий язык, делят доходы поровну, причем все делается так, что чужому к их делам не подкопаться, но… Иван за последние несколько лет проиграл в карты десятки и десятки тысяч рублей, а дом свой до сих пор не достроил, и машину – раздолбанную третью модель – не сменил на новую. И дело тут даже не в азарте – это попросту страх перед наказанием: Ваня, думаю, боится вкладывать деньги в какое-либо другое дело, кроме развлечений.

Девушки уже ушли – охмеленные и посвежевшие, а я все думал: куда нас, всю эту огромную страну, может завести тотальная и нескончаемая пьянка?

Но… мы с Витей выпили вина, закусили подогретой дичью со свежими овощами, и я отогнал от себя мрачные мысли – ну не могу я думать за всю огромную страну, так и голова может заболеть, есть ведь над нами другие умы – большие, светлые, и к тому же ответственные за все, что с нами происходит.

Вечером, осматривая наши вагоны, я сделал весьма неприятное открытие: одна из бочек – «бандура» – текла. Я раньше только слышал о подобных случаях, но не верил, что такое возможно в действительности. Но она текла – несмотря на двойную стенку, вино где-то просачивалось. Я попытался подсчитать, сколько же мы теряем в сутки, подставил ведро и засек время – один час, натекло два литра, затем умножил на 24, вышло что-то около шести ведер – 50 литров вина.