Абель-Фишер - Николай Михайлович Долгополов

вопрос. Так в бруклинском суде встретились два старших офицера спецслужб: вышедший в отставку американский и действующий, попавший в плен, русский. Марк все быстро понял. Для него

это был наилучший вариант. Он имел дело с профессионалом, понимавшим, что где-нибудь в обозримом будущем нечто подобное приключившееся с его подзащитным может случиться и с выполняющим схожее задание американцем. И опытный разведчик Джеймс Донован не ошибся с прогнозами — словно предугадал, что не вечно летать разведывательным U-2 над СССР безнаказанно и что сбитый летчик капитан Пауэрс может избежать долгого российского сидения благодаря Абелю, которого он, Донован, сознательно не дал затащить воинствующим коллегам на электрический стул. Здесь адвокат продемонстрировал не только искусство юриста, но и тонкое предвидение разведчика-стратега.

В этом понимании Джеймса Б. Донована, адвоката со 161, Уильямс-стрит, Нью-Йорк, поддержал и другой бесспорный профи — директор ЦРУ Аллен Даллес. Есть неопровержимые свидетельства, что Донован и Даллес встречались во время судебного процесса, а также после него и перед самым обменом. Они советовались, обменивались мнениями, вели собственную линию. Донован не был, особенно поначалу, таким вот добрячком, проникшимся дружескими чувствами к полковнику и решившим во что бы то ни стало его спасти. Он действовал как офицер разведки и во имя интересов американской разведки. Хотя со временем возникла и симпатия к Абелю.

Об этом пишется мало, однако Донован делал, как говорят на суровом разведязыке, несколько серьезных «вербовочных подходов» к подзащитному. И до суда, и во время него, и обращаясь с петицией в Верховный суд Соединенных Штатов после вынесения приговора. Даже договорившись «с этими русскими» в Восточном Берлине, он до предпоследнего дня не оставлял надежд «вербануть» полковника.

И снова цитата из книги Донована. Гауптвахта, раннее утро перед обменом. «Он выглядел худым, усталым и сильно постаревшим, — пишет Донован. — Однако был, как всегда, любезен и предложил мне американскую сигарету, сказав с усмешкой: „Этого мне будет не хватать“. Нашу беседу ничто не стесняло, и я спросил, не возникает ли у него опасения в связи с возвращением домой. И он быстро ответил: „Конечно, нет. Я не сделал ничего бесчестного“».

Понимал же Донован, с каким кремнем имеет дело, но и за пару часов до обмена прощупал, намекнул: вдруг клюнет? Не клюнуло и не могло клюнуть. Но и военный разведчик Донован не имел права не испытать свой последний шанс. Рыцарь плаща и кинжала поборол в нем рыцаря юриспруденции — не говоря уже просто о благородном рыцаре.

Об этих вербовочных подходах Фишер подробно рассказал и в Москве. Ему еще долго пришлось отвечать и отписываться, живописуя каждый свой шаг в плену и на воле. Приходилось делать это на Лубянке и выезжая на служебную дачу, где в окружении милых ее хозяев из своего же ведомства полковник провел определенное время, давая устные и письменные пояснения. Так что о трюках Донована было известно.

Мне кажется, в этом в какой-то мере и объяснение, почему высокое начальство запретило Вильяму Генриховичу увидеться с Донованом во время его приезда в Москву. Боялись новых подходов, каких-то предложений. Хотя бояться-то с таким, как Фишер, было совершенно нечего.

Из слов дочерей полковника знаю: его страшно обидел этот отказ. Не потому, что так уж хотелось еще разок поблагодарить адвоката — царапнуло по сердцу неверие, эдакое предусмотрительное выведение из-под вероятного нового удара, на который он бы мог блестяще ответить сам.

Подарок от Абеля — две старинные книги по юриспруденции — переслали Доновану в США почтой. Знаток не мог не оценить щедрого подарка… Донован вежливо поблагодарил, выразив в письме надежду на скорую встречу.

Однако шансов увидеться не представилось. Фишер пережил своего адвоката. Не зря Эвелина говорила, что полный, тяжело дышащий и краснеющий от приливов давления Донован производил впечатление человека нездорового. Он скончался в 1968-м, Абель — в 1971-м. Я попытался было отыскать родственников Донована: обычно адвокаты оставляют свое прибыльное дело детям. Но, как выяснили мои друзья-корреспонденты, работавшие в Нью-Йорке, контора на 161, Уильямс-стрит закрылась. От Донована осталась его книга «Незнакомцы на мосту», выпущенная в 1964 году, в которой идет точное — в его интерпретации — описание событий, предшествовавших обмену на старом мосту Глинике через реку Шпрее. Автор рассказал о многом, но в собственной трактовке, тактично замолчав эпизоды своих неудачных вербовок и сотрудничества с Даллесом и ЦРУ.

Тут же и о другом запрете на встречу со знакомым по США иностранце, полученном Фишером от руководства. Откровенно говоря, не предполагаю, какими путями узнал немецкий уголовник, сидевший вместе с Абелем в тюрьме Атланты, его московский адрес. Но узнал, и это точно никакая не байка.

Зубной техник из ФРГ получил лет десять, кажется так, за уголовное преступление, совершенное в Штатах и добросовестно отсидел срок. За решеткой проникся к русскому полковнику громадным уважением. Помните о вставной челюсти, поданной при аресте в отеле «Латам»? Сделанные в СССР зубные протезы — в отличие от Абеля — не выдержали столь долгого срока пребывания в Штатах. Да и жевал Абель, скитаясь по тюрягам, наверняка не разогретые мягкие куриные котлетки. Где-то к концу 1961-го челюсть раскололась. И здесь зубной техник, сосед по камере, вспомнил о своей основной профессии. Начальство не противилось, и дантист, запросив и получив с десяток сантиметров проволоки, за несколько дней сумел не починить протез, что было невозможно, но сделать так, что симпатичный ему русский смог хотя бы относительно нормально пережевывать пищу…

Немец и русский расставались друзьями. И когда техник пообещал, что после освобождения обязательно приедет повидаться в СССР, Фишер не поверил. Но тот, вернувшись домой, в Западную Германию, купил тур и приехал. Понятия «невыездного», так популярного у нас, в ФРГ не существовало. И Фишер снова получил запрет. Почему? Эвелина Вильямовна качала головой: потому что…

Эти эпизоды не из книги Донована, но и в ней немало любопытного. О потрясающей стойкости Абеля свидетельствовал и такой диалог незадолго до начала процесса. Донован осведомился у подзащитного: как его настоящее имя? Тот подумал и спросил: необходимо ли это знать для защиты? Донован честно признался: «Нет». Абель предложил: «В таком случае поговорим о чем-либо, имеющем отношение к делу».

За все время, как пишет Донован, у них произошло единственное резкое столкновение. Когда из генконсульства на запрос о личности Абеля пришел любимый советский ответ — «такого не знаем»,