Абсолют в моём сердце - Виктория Валентиновна Мальцева

class="p1">Закрываю грудь руками, на что получаю нервное:

– А ты не в курсе, что зажатые серые мыши мужчин не возбуждают?

Ещё один плевок. Мои мозги не соображают, я не в том состоянии, когда дерзость и остроумие могут чем-то помочь, поэтому выдаю банальное:

– Мужчин нет, а вот тебя… Может, ты импотент, поэтому и не встаёт?

Его брови удивлённо взлетают, рот растягивается в улыбке:

– Провоцируешь? Это зря!

Резко поднимается, ехидно улыбаясь, подходит к комоду, выдвигает ящик, вынимает оттуда деревянную шкатулку, из неё пакет с порошком. Направляется к двери и, почти уже скрывшись за ней, внезапно оборачивается со словами:

– Сейчас у тебя есть последний шанс убраться. После того, как я вернусь, такой возможности уже не будет.

Молниеносно вскакиваю, напяливаю обратно свою майку, бюстгальтер нервно пихаю в карман джинсов, но никак не могу справиться с этой простой задачей – не знаю, сколько выпила в тот вечер, но, очевидно, не мало.

Уже в лифте внезапно понимаю, что хочу остаться. Вот просто сознательно вернусь и пойду до конца. Конца чего? – спрашиваю у себя. Конца своего унижения, где будет, уверена, и конец этому чувству, вымотавшему мне уже всю душу, выжавшему из меня все жизненные силы, все мысли и желания, кроме одного – принадлежать ему. Так пусть же вытрет об меня ноги, пусть поставит уже эту чёртову точку!

Просто я понятия не имела на что иду, и каким способом её будут ставить, эту точку.

Возвращаюсь. Ложусь на кровать в одежде и жду. Долго. Сердце рвётся наружу, мне страшно и стыдно в то же время: рассудок, расслабленный алкоголем, не в состоянии осознать всю дикость сложившейся ситуации. Внезапно понимаю, что он прав – я похотливая кошка. Но только когда он рядом. Мне двадцать один, и я сильно перезрела для первого секса: даже если опустить всю романтику, моё тело элементарно давно уже требует этого физиологически. И, наверное, это одна из причин, почему я вернулась – элементарно хочу его. Хочу так сильно, что готова игнорировать все сказанные им мерзкие слова, забыть, как усердно он старался вызвать во мне отвращение, обидеть, заставить уйти.

Я как одержимая жажду его рук, губ на своём теле, хочу уже, наконец, узнать, каково это – ощутить его в себе. И да, он снова прав – это мой шанс. Тот самый, который нельзя упускать.

К моменту его возвращения успеваю немного протрезветь. А Эштон… Эштон – не Эштон. Его не шатает, но он с трудом фокусируется на том, что делает.

– У меня плохие … новости, – сообщает, с трудом подбирая слова.

Я молчу, пытаясь сообразить, что делать дальше.

– Резинки закончились! – добавляет с пошлой улыбкой, и я замечаю, что злость и ехидство исчезли.

Медленно приближается, силясь ступать ровно, но мне и без того ясно – он снова накачался наркотиками. Добавил ещё!

Ложится рядом со мной. Спустя короткое время:

– Ты собираешься раздеваться или нет?

Я набираю в лёгкие воздуха, чтобы послать его куда подальше, ведь в нормальном сексе мужчина же ласково должен снять с женщины одежду, целуя её при этом, отвлекая внимание от неловкости и стыда – я всё об этом знаю! В теории…

Но ответить не успеваю, в какое-то мгновение Эштон оказывается поверх меня, в глазах зловещий блеск:

– Забыл предупредить: я предпочитаю жёсткий секс!

Затем, глядя в мои перепуганные глаза, с ещё более зловещей усмешкой:

– Но я постараюсь быть нежным, в порядке исключения!

Ещё спустя мгновение:

– Если смогу!

WOODKID – I Love You (Quintet Version)

И он срывает с меня одежду, но я уже не сопротивляюсь, знаю, что бесполезно, и помню о том, что шанс уйти у меня был. Я сама осталась.

На моё жалобное «Эштон! Не надо так!…», он даже ухом не ведёт. Остановило его другое – моя полная нагота. Задрав мои руки кверху и больно, без церемоний, прижав их своей, он некоторое время скользит взглядом по моей груди, животу и ниже. Затем проводит свободной рукой только одну нежную, чувственную линию, будто пробует на вкус.

Смотрит в глаза, и я, впервые за весь вечер, вижу лицо обычного, адекватного Эштона, того, который однажды приготовил в нашем доме потрясающий семейный ужин, подарил мне мой первый поцелуй, спас моё бестолковое тело от группового изнасилования в прокуренном клубе, который не раз защищал меня, так томительно окутывал своим теплом тогда в лесу…

Хрипло:

– Останови меня сейчас! Сделай это, пока не поздно!

А меня словно парализовало от его взгляда… «Да я готова отдать всё, абсолютно всё, включая мою бестолковую жизнь, чтоб ты только смотрел на меня вот так, как сейчас!» – вопит моё глупое сердце. Но Эштон воспринимает отсутствие какой-либо реакции с моей стороны как сигнал к действию.

И действует.

Поцелуев не было ни одного, поглаживаний, нежных ласк – тоже.

Эштон вошёл резко, не утруждая себя задачей подготовить моё тело к этому событию. Я и не представляла, что существует такая физическая боль…

Помню, что пыталась вырваться, но его хватка… Думаю, именно такую и называют «стальной». У меня больше не было шансов. Ни единого.

На какое-то время он остановился – пожалел, но вскоре продолжил экзекуцию.

Он брал меня всеми известными ему способами, или же теми, какие пришли ему на ум. И ум этот был очень изощрённым. Если не сказать извращённым. Я догадалась, что ему нравится обездвиживать женщин, подчинять их себе, но меня он не связывал, только больно заламывал руки. Я не кричала – сдерживалась, но слёз сдержать не смогла, тем более, что они его и не трогали.

Закончил он не скоро: очевидно, наркотическое вещество и алкоголь накопились в крови в таком количестве, что притупили все его реакции.

После мне показалось на мгновение, что в нём проснулось что-то человеческое, потому что он закрыл лицо обеими своими ладонями, так, словно не мог поверить сам в то, что сделал.

А потом я поняла, что он просто спит… Отдыхает.

Мне потребовалось время, чтобы успокоиться и прийти в себя. Боль прошла быстро – физическая. Душевная отпустит не скоро.

Я долго лежала на этом засаленном чужими телами и похотью ложе с мыслью, что за всё время он ни разу не произнёс моё имя.

Поднялась, шатаясь, натянула джинсы, майку, обулась. Дальнейшие свои действия до сих пор не могу объяснить – я долго выдёргивала из-под его тяжёлого тела простыню, умываясь при этом слезами. Не знаю, что за клин случился в тот момент в моём сознании, но мне было жизненно