Меж двух времен - Джек Финней

Теперь мы возвращались пешком. Ветер спал, снегопад утих, мороз уже не чувствовался; улицы в такой поздний час да еще сразу после метели были пустынны, мы оставались с миром наедине. И вдруг на углу Четырнадцатой улицы и Ирвинг-плейс перед нами возник ярко освещенный дом и оттуда донеслись звуки вальса. «Филармоническое общество», — сказала Джулия; боковые двери были распахнуты, и мы, приостановившись, заглянули внутрь.

Глазам нашим представилось редкостное, ослепительное зрелище. По меньшей мере треть зала, откуда вынесли кресла, занимала слегка приподнятая, натертая воском, сверкающая площадка для танцев, на которой плавно кружились вальсирующие пары. На балконе играл большой оркестр, склоненные над скрипками смычки двигались в унисон, а над залом гигантской подковой, ярус за ярусом, поднимались ложи, и все они были заполнены оживленными, смеющимися людьми. Еще больше зрителей собралось на сцене и на остальном пространстве партера. Мужчины, все без исключения, были во фраках и при белых галстуках, однако прически резко различались по длине и фасону, а бороды, усы и бакенбарды разнились еще более, и никто не терял в толпе своей индивидуальности. А женщины в длинных открытых, подчас поразительно смело вырезанных платьях — воистину вечерние туалеты этих женщин вполне компенсировали несколько сумрачный характер повседневной одежды восьмидесятых годов.

Я не силен в описании женских нарядов и материалов, из которых они шьются; лучше я вновь процитирую «Нью-Йорк таймс», тот же самый номер, вышедший на следующее утро:

«Миссис Грейс приехала в кремовом атласном платье с жемчугами на груди Миссис Р. X. Л. Таунсенд была в голубом атласе, расшитом цветами и листьями из золотой парчи; миссис Ллойд С. Брайс — в белом атласе с парчой, отороченном кружевами; миссис Стивен Н. Оулин — в белом шелковом муаре с жемчужными и бриллиантовыми украшениями. Миссис Вулси выбрала платье из черного тюля с черным атласным корсажем и отделкой из бриллиантов. Миссис Вандербилт предпочла белый шелк и бриллианты, а миссис Дж. Ч. Бэррон — белый атлас с кружевами, пересыпанными бриллиантами…»

В каком-нибудь метре от нас вырос человек во фраке и при галстуке — капельдинер, смахивающий на «фараона»; он поглядел в нашу сторону, впрочем довольно терпимо, поскольку для коллекционеров пригласительных билетов время было чересчур позднее. Я взглянул ему в лицо, и он приблизился к нам.

— Здесь у меня одна знакомая дама, — сказал я. — Есть какой-нибудь способ ее разыскать?

Я сощурил глаза и притворился, будто всматриваюсь в глубину зала, — удивительно, но все мы ведем себя с полицейскими так, словно они круглые идиоты. Он повернулся к маленькому позолоченному стульчику, взял с сиденья написанный от руки список в несколько страниц и протянул мне. Большинство лож обозначалось по фамилиям композиторов, начиная с Моцарта, Мейербера, Беллини, Доницетти; под каждой фамилией красивым женским почерком был выведен список гостей. Верди, Гуно, Вебер, Вагнер, Бетховен, Обер, Галеви, Гризи… Наконец, под фамилией Пикколомини я обнаружил четырех женщин и их мужей — и среди них то имя, которое искал.

Капельдинер — или все-таки фараон? — показал мне ложу «Пикколомини», почти полную; четыре женщины и трое мужчин смотрели вниз на танцующих. Как только капельдинер отошел, я шепнул Джулии:

— Вон они, четыре львицы. Одна из четырех почти наверняка знает, что сегодня ее муж убил пять-шесть человек и чуть не сгорел сам. Итак, которая из четырех?

— По-моему, тут нет никакого сомнения, — ответила Джулия. — Та, что в желтом платье.

Я кивнул — сомнений действительно быть не могло. Она сидела подчеркнуто прямо, совсем не касаясь спинки своего золоченого кресла, поразительно красивая женщина лет тридцати пяти; лицо ее было исполнено абсолютного самообладания. Она могла бы считаться обаятельной, даже просто прелестной, только все эти определения как-то не приходили в голову; редко случалось мне видеть лицо и никогда — ни до, ни после — лицо женщины, на котором читались бы такое присутствие духа, острый ум и несгибаемая воля. И я понял Эндрю Кармоди: у него не было выбора, он должен был поступить именно так, как поступил.

— О чем вы думаете? — спросила Джулия.

Я не мог отвести глаз от этого жестокого красивого лица.

— Она меня пугает. Просто мороз по коже… И в то же время — какое очарование! Завораживает, как бездна…

— Это еще почему?

— Да потому, что придет день, когда не останется ни таких лиц, ни таких людей, да и драматических событий такого накала — тоже; все это попросту выйдет из моды. Злоумышленники станут пошляками, и в тех преступлениях, которые еще будут им под силу, не останется даже места для драматизма. Уж если выбирать между двумя типами людей, между двумя родами зла, я лично выбрал бы зло, содеянное со вкусом…

Джулия смотрела на меня, недоуменно подняв брови. Я бросил последний взгляд на миссис Кармоди и на этот роскошный бал, и мы двинулись вдоль вереницы карет, выстроившихся у тротуара, вдоль мигающих боковых фонарей, мимо неподвижных, укутанных попонами лошадей и слуг в ливреях и дальше по безмолвной улице к дому, а звуки вальса постепенно замерли позади.

20

На следующий день я проспал допоздна. Когда я наконец спустился вниз, было уже далеко за полдень, но я тем не менее позавтракал и попутно просмотрел отчет о пожаре в «Таймс» — он занимал всю первую страницу и часть второй. Остальные постояльцы давным-давно ушли, и я сидел за столом один. Джулия принесла мне завтрак; она была очень бледна, под глазами легли фиолетовые круги. В ответ на мой пристальный взгляд она сказала:

— У него была не слишком счастливая жизнь, правда, Сай?

— Он был одержимый, — ответил я. — Почти полоумный от вожделений, которым не суждено было сбыться. Предела он все равно бы не достиг. Встречаются такие люди, которым лучше бы и не рождаться на свет, — это как раз тот случай…

Джулия, однако, не приняла моей правоты — она несогласно затрясла головой еще до того, как я кончил.

— Не нам об этом судить. Если бы мы остались там, если б мы только остались…

— Вот, послушайте, — сказал я, обратившись к газете, раскрытой на второй странице. — «Помощник брандмейстера Джеймс Хинн из первой пожарной роты, — прочитал я вслух, — заявил, что его повозка прибыла с Нассау-стрит примерно через две минуты после начала пожара и что он в жизни не видел ничего подобного, по его мнению, пороховой погреб и то не вспыхнул бы быстрее». — Я взглянул на Джулию и тут же уткнулся обратно в газету. — «Капитан Тайнен заявил сегодня вечером, что за все годы своей работы в полиции он не видел более яростного и более мощного пожара…»

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});