Любовный эксперимент по-американски - Елена Армас

Я тут же забыла о своем намерении от него отстраниться. Как ни крути, в его объятиях чувствовала себя лучше всего.

Поцелуй был медленным и нежным; у меня на глаза навернулись слезы.

Мы на секунду прервались, пытаясь отдышаться, и я подала голос:

– Лукас…

– Что? – откликнулся он, и в его глазах появилось тоскливое выражение.

– Боюсь, я не смогу сказать тебе «прощай».

Да, прощаться я точно была не готова – мыслимо ли видеть, как он уходит из моей жизни, и не иметь возможности ничего предпринять… Время не на нашей стороне. Как несправедливо! Я всеми фибрами души противилась отъезду Лукаса.

– Не представляю, как ехать с тобой в аэропорт, а потом провожать глазами самолет.

Я закрыла глаза и покачала головой.

– Это невозможно, Лукас. Я…

Он поцеловал меня в лоб и потом долго ласкал губами кожу над бровями.

– Ничего, Рози… Не нужно тебе со мной ездить. Я все понимаю.

Не этого я ждала. Не понимания…

Надеялась, он будет спорить. Рассчитывала, что заставит меня сказать слова, которых я вслух еще не произносила и в которых он нуждался. Мечтала, как он заявит: «Я передумал, никуда не уеду!» – или убедит меня в том, что наши отношения на этом не заканчиваются. Да, Лукас еще не придумал, как будет жить дальше, однако я в любом случае должна стать частью его жизни; он во мне нуждается – вот чего я ждала.

Только не могла его принудить к подобным обещаниям. Если ничего такого не последует – я пойму.

Увы, в моем сердце пролегла кровавая трещина, однако глупо заставлять человека отказываться от планов ради того, чтобы эту трещину залечить.

– Хорошо, – выдохнула я.

Открыла глаза и вздрогнула от неожиданности. Лицо Лукаса исказилось от боли, и, похоже, он страдал куда больше, чем я. Неужели любит?

Лукас молча взял меня за руку и потянул к кровати.

Я покорно, не говоря ни слова, последовала за ним.

Он положил меня на спину и наклонился, упершись руками по обе стороны от моей головы.

Наши взгляды скрестились. В его глазах сверкало такое чувство, что я не могла сознаться самой себе – что оно значит. Наверное, то же самое было написано и на моем лице.

– Что ты от меня хочешь? – тихо спросил Лукас, поцеловав меня в уголок рта. – Я готов дать тебе все на свете.

Ответ был наготове – простой и очевидный. Какой смысл спрашивать?

Отчаянно вцепившись в него, я пробормотала:

– Хочу тебя…

Больше меня ничего в этой жизни не интересовало.

Глава двадцать девятая. Лукас

Я сел, упершись руками в колени и повесив голову. Закрыл глаза и в сотый раз сказал себе, что все делаю правильно.

Иного не дано…

Рози не находила в себе душевных сил со мной попрощаться, но и я испытывал то же самое. Не смог бы пройти через подобное испытание, потому и решил уйти по-английски.

Улизнул, пока она спала.

Повел себя как последний трус – однако иначе просто не справился бы.

Человек, не имеющий ни плана, ни цели, ни будущего, не мог дать Рози то, чего она заслуживала. Sin oficio ni beneficio[46], как сказала бы бабушка.

Надумай я еще хоть на секунду задержаться в постели, под нежным мягким боком восхитительной Рози – уйти уже не сумел бы. Тем самым лишь отсрочил бы неизбежное: она рано или поздно найдет мужчину, от которого получит все, чего достойна. То, что было у нас, плюс стабильность. Мужчину, имеющего чертов жизненный план и перспективу, способного в любой ситуации держать себя в руках.

Рози не следует останавливаться на мне, а я не должен себе позволить использовать ее в качестве способа ухода от грустной реальности.

Я глянул на табло. Наконец появился мой рейс. Регистрация открыта.

– Да неужели, черт возьми, – пробормотал я сквозь зубы, хотя сам виноват: появился в аэропорту задолго до вылета.

Вместо того чтобы провести последние минуты с Рози…

Тяжело и отнюдь не облегченно вздохнув, встал, подхватил рюкзак и свистнул Тако:

– Vamos, chico[47].

Мы встали в конец очереди, не дожидаясь, пока набежит народ. Коротая время, я отправил сообщение сестре, которая вчера вернулась в Испанию рейсом из Бостона. Сейчас там разгар дня.

Лукас: Я в аэропорту. Встретишь нас?

Лукас: Можем мы у тебя переночевать?

Чаро: Значит, сначала я нянчу твою собаку, а теперь вас обоих?

Я закатил глаза. Старшая сестра есть старшая сестра.

Чаро: Бабушка тоже планирует заночевать, она сейчас у меня. Ладно, встречу. Захвачу с собой сэндвичи – наверняка в полете проголодаешься. Что хочешь – хамон или чоризо?

Лукас: Хамон.

Чаро: Эх, ни пожалуйста, ни спасибо…

Лукас: Пожалуйста. Спасибо.

Лукас: Что у тебя делает бабушка?

Чаро: Грубиян. Надеюсь, ты везешь ей подарок? И маме…

Лукас: Хм…

Вот черт, совсем забыл о сувенирах. Даже не купил брелок для ключей с изображением Эмпайр-стейт-билдинг, а ведь мама просила…

Чаро: Это все, что ты скажешь?

Лукас: О чем ты?

Чаро: Может, я жду ответа: «я и есть подарок» или чего-нибудь еще очаровательного и остроумного, на что ты большой мастер, а ты тупо повторяешь «спасибо» да «пожалуйста».

Лукас: Прости.

Чаро: Ты еще и извиняешься?

Чаро: Да ты точно в себе, Лукас?

Непростой вопрос. Я не пытался осмыслить свое состояние, а уж обсуждать его в переписке с сестрой – увольте… Подумав, набрал ответ:

Лукас: Я в себе. Немного устал. Поговорим, когда приеду, хорошо? Прилетим в…

– Лукас!

Я нахмурился, оторвался от переписки и невольно вскинул брови. Да нет, это какая-то ошибка. Ее просто не может здесь…

– Лукас, подожди!

Я обернулся.

Обвел взглядом толпу пассажиров, всматриваясь в лица, и наконец остановился на одном. Одном-единственном. Это лицо просмотреть я точно не мог – даже в набитом битком терминале.

А потом все остановилось, словно в замедленной съемке. Рози пробилась сквозь плотную очередь. Волосы в беспорядке, зеленые глаза сверкают, щеки горят… Полные, полуоткрытые губы, очертания которых я знал наизусть… На ней была небрежно заправленная в джинсы майка без рукавов – моя майка, Рози последнее время надевала ее на ночь. Черт, почему она не накинула пальто? На улице ноябрь, ранним утром совсем не жарко.

– Лукас… – повторила девушка.

Я замер на месте, тупо наблюдая, как она приближается. Тако возбужденно залаял.

– Господи, ты еще здесь! Слава богу!

Она преодолела последние три метра – будто плыла сквозь густой туман.