Притяжение Андроникова - Коллектив авторов

Я хочу, чтобы романсы были напечатаны с нотами и с словесными моими анализами, и с небольшим моим предисловием. Я как-то уверена, что это возьмут. Нет ведь в литературе ничего о романсах доступного для обыкновенных певцов. <…>

– “И вот моя жизнь!” [ – ] сказала Лизавета Ивановна в [„]Пиковой Даме[”]…».

Целиком книга вышла в издательстве «Советский композитор» лишь в конце 1988 года. Книга Малышевой стала и замечательным фактом нашей словесности, так как не только показала русское поэтическое слово в его музыкально-драматической интерпретации, но и дала образец безупречного русского слога, простого и ясного в своей выразительной мощи[66].

* * *

В письмах Малышевой к Андроникову затрагивается тема знакомства корреспондентов с прекрасным советским чтецом Владимиром Николаевичем Яхонтовым, которого Н. М. знала с юности. Она с горячностью отозвалась на статью Ираклия Луарсабовича и поделилась с ним воспоминаниями о далеких годах совместной концертной работы с Яхонтовым, об организации в 20-е годы «артистических бригад», краткими, но емкими штрихами обрисовала личные черты актера.

«Красная Пахра[67],

20 августа [1969][68]

Дорогой Ираклий Луарсабович!

Сегодня получили “Литературку” с Вашей статьей о Яхонтове. В. В. принес мне статью и сказал: “прочтите[69], Ираклий пишет о Яхонтове,[70] блестящую статью”. Зная, что В. В. не очень щедр на такие похвалы, я тут-же и прочла статью. И сразу-же села Вам писать. Действительно[71] статья чудная. Я знала и любила Яхонтова, мы ездили с ним в концерты в первые годы революции. Ездили куда-то по области Московской, в Можайск, Серпухов, не помню, куда еще. Он читал обычно “Графа Нулина” и, кажется, первую главу [“]Онегина[”]. Мы ездили бригадой от оперной студии Станиславского. Ездил с нами иногда и Пантелеймон Романов[72]. Нас кормили, возили в санках вместо автомобилей, вываливали иногда из саней. Спали мы в каких-то общих комнатах. Яхонтов всегда вел себя отъединенно, помню, как спал где-то рядом с нами. Разговаривал мало и всё думал. Мы болтали по ночам, иногда и с ним.

Тогда он не был знаменит. Всѣ мы полу-голодали[73]. Таким он был, как на Вашем портрете, молодым и чудесным, но немножко странным. Это было лет 47 тому назад. Ну и спасибо! – как сказал-бы М. А. Цявловский. Спасибо за статью, и вообще спасибо за то, что Вы любите хорошее».

Ираклий Луарсабович знал и любил Яхонтова и как человека, с которым его связывали долгие годы дружбы, и как незаурядную личность, и как актера, умевшего «объемно, зримо» воплотить на сцене полноту творческого замысла автора. Андроников тонко и точно обрисовал метод работы Яхонтова над произведениями русской и советской классики. «Актеров, – пишет Андроников, – <…> всегда привлекала смысловая сторона стихотворного текста; особенности стиховой речи, как правило, отступали у них на второй план или становились вовсе неощутимыми. Владимир Яхонтов объединил в своем творчестве обе тенденции. И новое звучание стиха превратилось в высокое и принципиальное явление искусства»[74] (с. 396). «Но все – и манера исполнения, основанная на внимании к слову, и строгий ритм, и особое музыкальное постижение слова, логическая выразительность фразы, богатство и своеобразие интонаций, невозмутимый покой, сочетавшийся с благородным пафосом, голос, блистательную мощь которого Яхонтов использовал редко, но зато уж так применял к делу, что воспоминание об этом “форте” и до сих пор вызывает сладостное волнение, – все это великолепие средств нужно было ему для того только, чтобы сделать литературу слышимой, зримой, чтобы окрылить мысль <…>» (с. 398). Андроников рассказывает, как в своем сценическом творчестве Яхонтов умело сочетал элементы смешного и патетического, «переходы из героики и патетики в план иронический, из лирики – в план гротескный. <…> Из двух элементов возникал третий – ассоциация. <…> Из этих ассоциаций в воображении аудитории постепенно возникала картина – монументальная, зримая, полная глубокого смысла» (с. 401).

И как всегда в письмах к Андроникову – дружеское внимание и забота о самочувствии, рассказ о здоровье и занятиях Виктора Владимировича:

«Что-то взгрус[т]нулось по Вас (или по Вам…). Вы молчите, и как-то долго. Я писала Вам во время Вашей второй болезни. Посылала и открытки и номер нашего нового телефона, – от Вас ни звука. В. В. болел, болел сильно, – двухсторонним воспалением легких. Заболел в Ленинграде. После болезни стало у него плохо с ногами. Лежал в больнице. Выяснили[,] в чем дело с ногами. Оказалось, основа – диабет, отсюда склеротические явления в ногах. Мы сделали большие усилия. Переехали на Пахру, где выстроенн[ый] В. В. дом стоял 12 лет необитаем и стал уже разваливаться. Сделали ремонт, перевезли из Абрамцева мебель. Всё устроили и после больницы поселились на Пахре с нашими двумя кошками. В. В. чувствует себя получше. Но разно. Когда спокоен – ходит лучше, когда нервен – хуже. Стары мы. Ему 74 года, мне 72. А как живет Корней Иванович? Он тоже не дает о себе знать. Раньше давал знать. Верно[,] тоже болеет.

22-го В. В. “открывает” съезд приехавших 500 иностранцев, изучающих и учащих русскому языку за рубежом. Читает В. В. там и доклад. Он [ – ] “президент” этого общества. Оно называется МАПРЯЛ, а что это значит, не знаю[75]. В. В. сидит и пишет в своем чудном кабинете <…>.

Вижу, что Вы живете “полноценной” духовной жизнью, хотя и болели. Но, слава Богу; сейчас, наверное[,] хорошо? А как семья? Обнимите всех от меня и от В. В. кланяйтесь всем! Будьте здоровы и счастливы в “этом лучшем из миров”.

Ваша любящая Н. Малышева. <…>».* * *

И еще одна тема переписки, еще одна общая привязанность и забота – Пушкинский музей. Письмом от 24 августа 1965 года Н. М. восторженно откликается на статью Андроникова об истории создания в Москве Литературного музея А. С. Пушкина[76]. Автор повествует о трудностях организации такого музея: «Новый музей оказался в положении сложном. У него не было никаких материалов. Были люди, объединенные любовью к Пушкину и желанием создать музей. И этот маленький коллектив проявил чудеса настойчивости, изобретательности, организаторского таланта. Музей возник буквально “из ничего”» (с. 390).

«Дорогие Вивьена Абелевна и Ираклий Луарсабович! Шлем Вам “горячий привет” из Крыма, где живем уже неделю[77]. Сегодня вышла в “Известиях” статья Ир. Луарс. о Пушкинском музее. – Вот прелесть! В. В. принес мне её прочесть, т. к. я в газеты не смотрю сама. Он очень хвалит статью, а я так почти пла́чу. Ведь, правда, как трудно музейным работникам этого милого музея – жить и всё там так чудно устроить. Браво, браво, Ираклий Луарсабович.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});