Ответ знает только ветер - Йоханнес Зиммель

— Обручальное кольцо, мсье Лукас?

— Да. Вы чему-то удивлены?

— У нас есть также кольца для помолвки. Во Франции, если конечно могут себе позволить, дарят невесте в день помолвки кольцо с алмазами. А обручальные кольца…

— Нет, не для помолвки, — прервал его я. — Мне нужно именно обручальное.

— Разумеется, мсье. — Он кивнул, радостно улыбаясь, и попросил помощника принести на подносике, обитом синим бархатом, целый набор колец, чтобы я мог выбрать.

— Какого размера должно быть кольцо?

— Вот такого, — сказал я и вынул из кармана одно из Анжелиных колец. Я взял его с ночного столика. Кемар замерил кольцо. Оказалось, что кольца такого размера у него имеются. Мне больше всего понравилось кольцо, сплошь покрытое тоненькими бриллиантовыми пластинками с косым срезом. Оно стоило двадцать тысяч франков. Кемар сам упаковал кольцо и вызвал мне такси, и я поехал обратно, домой, к Анжеле. Я даже ключ от квартиры захватил с собой на тот случай, если Анжела будет еще спать, когда я вернусь. Но она уже не спала, а сидела на террасе и пила черный кофе из очень большой чашки.

— Роберт! — вскочила она при моем появлении. — Где ты был? Я так беспокоилась!

— Но я же оставил тебе записку.

— А я все равно беспокоилась — когда проснулась и обнаружила, что тебя нет рядом. Записку я только потом заметила. Так где же ты был?

— Закрой глаза.

Она послушно исполнила мою просьбу.

Я вынул кольцо из коробочки.

— Дай мне твою левую руку.

Она опять послушалась. И я надел кольцо ей на палец.

— Теперь уже можно взглянуть?

— Да.

Она открыла глаза и удивленно уставилась на кольцо, переливавшееся всеми цветами радуги.

Она только смогла едва слышно прошептать:

— Роберт…

Я сказал:

— Знаю, это безумие. Я еще не получил развода, а уже дарю тебе обручальное кольцо. Но с другой стороны, это вовсе не безумие, потому что для меня ты — женщина, на которой я женюсь. Значит — моя жена.

— А ты — мой муж, — сказала Анжела. — Благодарю тебя, Роберт. Благодарю от всего сердца. Это кольцо… как бы завершение всего, правда?

— Вот именно — завершение, — сказал я.

В гостиной зазвонил телефон.

58

Башня была узкой и высокой. На ее крыше были установлены мощные прожекторы — ночью они, вероятно, освещали территорию товарной станции. Башня одиноко возвышалась посреди пустой бетонированной площадки. Полицейский, засевший в крошечной кабине на крыше, мгновенно высунул ствол автомата в окно, и длинная очередь разорвала тишину. Все пули били в закрытое окно на втором этаже дома, стоявшего на унылой нищенской улочке прямо против входа в вокзал. Там и было-то всего два дома да росло несколько пыльных пальм. Один дом был выкрашен розовой краской, другой — зеленоватой. Штукатурка с обоих давно начала обсыпаться, оба дома были двухэтажные и очень запущенные. Кроме них больше никакого жилья вокруг не было.

За закрытым окном кто-то задвигался, и тут же прозвучали ответные выстрелы. Я заметил, как в углу окна рядом с разбитым вспыхнуло пламя автоматного выстрела. Второе окно было открыто. Стрелявшего не было видно. Он не целился только в полицейского на башне, он обстреливал всю территорию вокзала, составы и пути. За многими вагонами прятались полицейские, все как один с автоматами. Когда я приехал, мне пришлось, словно зайцу, петлять и прыгать между товарными вагонами — пули свистели вокруг. Этот человек, засевший на втором этаже, видимо, какой-то убийца-маньяк.

Весь квартал был оцеплен полицейскими и патрульными машинами. За ними собрались толпы любопытных — рыбаки, дети, старики и женщины с корзинками для продуктов. Бедняки, населяющие этот бедняцкий квартал. Меня пропустили сквозь оцепление лишь после того, как я назвал одному из старших офицеров полиции свое имя и сообщил, что Луи Лакросс позвонил мне по телефону и просил приехать. Офицеру мое имя было уже известно. Лакросс проинформировал его обо мне, и теперь он показал мне на один из стоявших на путях товарных вагонов: за ним сидел, скорчившись, Лакросс, видеть которого я не мог. Двигаясь перебежками, я буквально умирал от страха, но тем не менее бежал и бежал, а полицейские, укрывавшиеся за вагонами и пакгаузами, а также тот, что сидел на крыше башни, прикрывали меня, ведя бешеный огонь по окнам квартиры того человека на втором этаже дома по улице Пьера Семара. Полицейские были повсюду. Огромная и унылая территория станции буквально кишела ими. Они стояли и у самого дома, прижавшись к его стене, наверняка кое-кто из них проник уже и внутрь. Все они были вооружены и в стальных касках. Мрачная улица Пьера Семара ведет от улицы Френсиса Тонне на севере почти прямо на юг и вниз к бульвару де Миди, за которым уже море. Как я уже упоминал, на улице Пьера Семара было всего несколько домишек на восточной стороне, налево от них открытое пространство. Там располагалась огромная товарная станция — путаница рельсов и складские помещения. Эта товарная станция была самой отвратительной и безрадостной из всех, какие я когда-либо видел. А ведь бульвар де Миди проходит параллельно ей всего в ста метрах, за ним уже море. Здесь же буквально все было покрыто слоем грязи, даже листья пальм.

Я все-таки добрался до вагона, на который мне указал офицер, и увидел за ним коротышку Лакросса. Как всегда, он был в штатском, но с автоматом, как и все остальные.

— Доброе утро, — сказал он. Его тон и манера держаться просто ошарашили меня. Куда подевался запуганный и согбенный чиновник? Передо мной был разгневанный и полный решимости мужчина. — У вас нет оружия?

— Нет.

— Эти идиоты! Почему вам не дали оружия? Мы ведь здесь не в индейцев играем!

Пока мы с ним разговаривали, все время гремели выстрелы, раздавались автоматные очереди, звенели разбитые стекла. Взвизгивали женщины, мужчины орали что-то неразборчивое.

— Что здесь происходит? — спросил я.

— Я же сказал вам по телефону, что мы пока не знаем, какой из алжирцев, названных нашим осведомителем, нам нужен. И поэтому хотели действовать с максимальной осторожностью. Какое там! — Он сплюнул в пыль у рельсов. Его костюм был весь в грязи, как и мои брюки… Мы оба обливались потом. Солнце пекло нещадно.

— Сегодня в восемь утра полицейские из уголовного отдела Центрального комиссариата прибыли сюда, чтобы схватить этих алжирцев в их квартирах. Шли они попарно и конечно имели на руках ордера на обыск. Те двое, что подошли к этому вот дому, позвонили в дверь этого проклятущего алжирца. Зовут его Аргуад, и он был дома. Но не пожелал открыть. Наши люди сказали через дверь, что они из полиции. После чего у алжирца, видимо, сдали нервы. Он начал вопить.

— Что?

— Что он не верит ни единому слову, что никакие они не полицейские, и что он не даст себя просто так прикончить. А потом выпустил очередь из автомата сквозь закрытую дверь и ранил в живот одного из наших людей. Сука поганая. — Лакросс опять сплюнул. И, видимо, что-то заметил в окнах второго этажа, потому что вдруг вскинул автомат и выстрелил. — Впустую, — сказал он устало.

— Что с раненым?

— Отправили в госпиталь. Срочная операция.

— Выживет?

— Надеюсь. Операция еще не закончилась. Во всяком случае, после этого подняли по тревоге всех, кого смогли найти, и всех направили сюда. Руссель тоже тут. Он за вагоном-рефрижератором, вам его не видно.

Видеть я его и впрямь не видел, но уже в следующую секунду я услышал его голос, усиленный мегафоном:

— Аргуад! Аргуад! Выслушайте меня! Хватит, в конце концов, валять дурака! Дом оцеплен. Вам из него ни за что не выйти! Сдавайтесь! Полицейские стоят по всей лестнице до самой вашей двери! Один из них уже на вашей совести! Хотите усугубить свою участь? Выбросьте автомат из окна и выходите из квартиры, руки за голову!

Голос его прогремел по всей прокаленной солнцем станции. Ответом на слова Русселя была очередь из окна.

Я заметил, что Лакросс держал в руке портативный радиотелефон. Антенна была вытащена. Он поднес микрофон к губам и сказал:

— Летуш, на башне, вы меня слышите?

— Слышу, — раздалось из аппарата.

— Пускайте слезоточивый газ прямо в окна.

— Ясно.

Я оперся было о рельсу, но тут же отдернул руку: рельса была раскаленная, впору обжечься. Теперь пот тек уже прямо по лицу, рубашка прилипла к телу. Со стороны башни трижды раздался хлопок более тихий, чем звук выстрела. Я увидел, как из разбитых окон вдруг повалил белый дым. И тут же наступила мертвая тишина. Прошла минута. Потом вторая. Потом из радиотелефона Лакросса прозвучал совсем другой голос:

— Комиссар, он сдается.

И вновь голос Русселя:

— Будьте осторожны. Если станет стрелять, отвечайте огнем. Но смотрите, не прикончите его ненароком. Мне он нужен живой.